Я встаю, восстанавливая равновесие.

Пытаюсь открыть дверь, но она заперта.

— Мама? — пробую позвать я, но мне вторит лишь пустое безмолвие.

Я смотрю на окно. Оно по-прежнему плотно заколочено гвоздями.

— Отец? — плачу я.

Неужели Колт просто смирится с тем, что я ушла, и даже не будет меня искать?

Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы разбить стекло. Вытащив из комода ящик, я швыряю его в оконное стекло, он отскакивает и едва не попадает мне в лицо. Дерьмо. Я пробую снова, развернув его под другим углом и приложив больше силы. Ящик ломается, стекло сыплется, словно конфетти.

Не теряя времени, я пролезаю в окно. Стекло режет мою кожу, и бедро пронзает острая боль.

Я пробегаю десять шагов, и в меня врезается Илай, сбив с ног и выбив из моих легких воздух.

— Я не могу позволить тебе снова уйти.

Я потираю грудь, пытаясь восстановить контроль над дыханием.

— Илай, я не могу выйти за тебя замуж

— Я знаю. Твой отец знает. Он готовит очищение.

— Что?

— Тебя вообще волнует, каковы будут последствия твоих действий?

— Я заслуживаю свободы воли. Бог создал нас, чтобы мы были свободными людьми.

— У тебя здесь есть обязательства. Твоя мать заключена в тюрьму из-за твоего эгоизма. Ты совсем как Клара.

— Жизнь не может быть полной наполовину, Илай.

Он протягивает руку, хватает цепочку на моей шее и срывает ее. Задыхаясь, я тянусь за ней, но промахиваюсь мимо его руки.

— Я думал, что, отдав тебе это, утолю эту потребность в утешении.

— Что?

— Она была полной тьмы, Мона, такой неуправляемой, и она бы вернулась за тобой.

— Илай? Нет…

— Теперь я вижу, что она уже слишком сильно запятнала тебя, чтобы я мог тебя спасти.

Он лезет в карман куртки. В лунном свете блестит лезвие.

— Нет, — выдыхаю я.

«Ни за что. Пожалуйста, нет».

Мне в ноги ударяет прилив энергии, и я срываюсь на бег. Я добегаю до линии деревьев и исчезаю под их кроной. По лицу меня хлещут ветки, под ногами ломаются сучья, выдавая то, куда я направляюсь. Я размахиваю руками, мозг бурлит от этой новой информации, пытаясь придумать безопасное место, где я могла бы спрятаться. Я меняю направление, удаляясь от мест, где мы часто вместе гуляли. Лес становится гуще, темнее. Я бегу дальше.

В лунном свете меня преследуют тени. Любая из них может оказаться Илаем. У меня совсем нет времени. Я замечаю скопление скал, которых никогда раньше не видела, и направляюсь к ним. В них я нахожу отверстие, достаточно большое, чтобы в него мог пролезть человек. Проскользнув внутрь, я спотыкаюсь о ветку и падаю на грязную землю. Здесь очень темно. Пространство тесное, примерно восемь футов в длину и четыре фута в ширину. В меня впиваются плотные ветки, разрывая кожу. Я роюсь в кармане, достаю спички и пытаюсь одну зажечь. У меня дрожат руки, поэтому мне это удается только после нескольких попыток. Я опускаю вспыхнувшую спичку к ноге и вижу, что мне в голень вонзилась толстая белая ветка, и вокруг нее растекается кровь. Какого черта? Подождите, это не ветка… С ужасным криком из моих легких вырывается воздух, я роняю спичку, осветив лежащие у меня под ногами кости.

К горлу подступает рвота и тут же выплескивается наружу, как кислота, оставляя ожег у меня на языке. Я двигаюсь назад сквозь узкое пространство, прочь от ужасного открывшегося передо мной зрелища, но внезапно цепляюсь ногой за ветку дерева и падаю. Я слышу, как приближается Илай, как он зовет меня. Если он найдет меня и увидит, что я тут нашла, меня тоже похоронят здесь и оставят гнить.

Я поднимаюсь на ноги. Дыхание ревет у меня в ушах. Услышав, как позади ломаются ветки, и в ночное небо вспархивает стая птиц, я припускаюсь со всех ног.

— Мона, тебе не убежать от своей судьбы, — рычит он.

Я продираюсь сквозь заросли кустарника и, выскочив на песок с другой стороны острова, скатываюсь вниз по склону. Боль обжигает все мое тело, песок жалит открытые раны. Я поднимаюсь и иду, но рана у меня на ноге слишком серьезная, чтобы полноценно на нее ступать.

— Тебе следует быть осторожной в своих желаниях, Мона. Возможно, это твоя последняя просьба, — говорит Илай у меня за спиной.

У меня из глаз льются слезы, сердце замирает.

В облике Илая проступает трещина, внешний фасад рушится, и сквозь осколки проступает его истинное "Я".

— Ты хочешь жизни вдали от этого острова, и я тебе это устрою — у тебя вообще не будет никакой жизни.

Я поворачиваюсь, и он бросается на меня.

— Подожди, — умоляю я, упав на песок.

Он медлит, остановившись как вкопанный.

— Только скажи мне…почему ее сердце? Где оно?

— Здесь, там, где ему и положено быть.

Все это время оно было здесь?

— Чьи кости находятся в этой пещере?

— Первой предательницы, разбившей мое чертово сердце.

— Я не понимаю…

— Моей матери. Она сбежала в свою псевдосемью и думала, что мы просто примем ее возвращение. Она всегда приходила и уходила, запятнанная внешним миром. А потом, Клара. Я застал ее сбегающей тайком. Я последовал за ней и увидел ее с этими развращенными деньгами язычниками. Они думали, что правят миром и могут получить от нас все, что захотят.

— Так вот почему ты оставил там ее тело? Чтобы их подставить?

— Ты говоришь как одна из них, Мона. Они забили твою голову иллюзиями. Я оставил им ее пустую оболочку. Ее сердце навсегда останется здесь, как и твое.

— Ты поехал туда за мной?

— Мне пришлось. Я должен был самолично убедиться в твоем предательстве. Это разбило мне сердце.

— Это ты убил Аннемари?

— Она была грешницей, Мона. Она была предупреждением, но ты не восприняла это как предупреждение. Ты не вернулась домой, и тогда я понял.

— Понял что?

— Что тебя уже не спасти.

Я беру пригоршню песка и бросаю ему в лицо. Песчинки попадают ему в глаза, и Илай кричит от боли. Я поднимаюсь и бегу в воду, захожу глубже, и волны плещутся о мои ноги, голени, а затем и бедра.

— Мона! — рычит Илай.

Вернув себе самообладание, он входит в воду, но я знаю, что Илай не умеет плавать — учиться было запрещено. Я напрягаю руки, как, помнится, делал Кэш, и толкаюсь ногами, как учил меня Колт. Так я двигаюсь все дальше, дно океана так глубоко, что уже не касается моих ног. Я выплевываю воду, которая так и норовит попасть мне в рот, и плыву вокруг края острова, я слишком далеко от другой земли и устану и утону, если попытаюсь отсюда уплыть. Вода доходит Илаю до колен, и он не идет глубже. Я двигаюсь в сторону, он не отрывает от меня взгляд и следует за мной вдоль берега. Большое скопление скал отрезает пляж, и Илаю приходится смотреть, как я уплываю от него за огромные валуны. С дрожью в руках он теряет все свое самообладание. Повернувшись, он снова исчезает за деревьями. Я напрягаю руки и ноги, не обращая внимания на обжигающий холод воды и пронзающую боль в конечностях, упорно плыву вдоль острова. Я не останавливаюсь до тех пор, пока уже физически не могу больше оставаться в воде и еле дотягиваю до берега. Через некоторое время в нескольких ярдах от себя я замечаю катер, и начинаю щуриться и тереть глаза. С вырвавшимся из груди криком облегчения, я вижу приближающееся ко мне лицо Кэша.

КОЛТ

У нас ушло слишком много времени на то, чтобы понять, что Мона исчезла. И не просто вышла и отправилась на гребаную прогулку — ее нигде не было. Когда Кэш сказал, что она, должно быть, вернулась на остров сектантов, по моим венам разлилась паника.

Я не мог поверить, что она добровольно туда вернется. Кто-то за ней приехал. Вероятно, тот же самый ублюдок, что убил Аннемари.

— Блядь! — реву я в глухую морскую пучину. — Если с ней что-то случилось… — бормочу я Кэшу, который ведет гребаный катер к этой чертовой дыре.