- Может, его угостили сырым мясом?

  - Настолько сырым, что оно ещё дышало?

  - Пап, не шути так. У него добрый нрав.

  Отец протянул руку и коснулся моего носа.

  - Если увижу, что ты причиняешь ей боль, - сказал он, - застрелю.

  "Не увидишь", - подумал я и дружелюбно завилял хвостом, поддев носом его шершавую ладонь. Он медленно, отведя в сторону сигарету, погладил меня за ухом. Девчонка присоединилась. Потом вышла мать, кинула мне тарелку костей, и я их съел. Дрянь, конечно, но что поделаешь. Раз уж дают...

  - Голодный, - вздохнула мать. - Жалко собаку, хозяева бросили, сволочи.

  Ну и с какого потолка ты взяла эти выводы, женщина?

  - Чего его жалеть-то? - удивился, как и я, отец. - Он же зверь здоровущий.

  - Но у него рёбра выпирают.

  - Сама ты выпираешь. Это бродячий пёс, ему так и положено.

  - Всё равно, смотреть на это не могу.

  - И не смотри.

  - А кто его тогда покормит?

  - Корми не глядя. Или дочь свою заставь. Пусть берёт на себя ответственность.

  В общем, условились на том, что если я останусь, меня будут кормить, но впустить в дом - ни-ни. Я не настаивал. Мне нужна была только моя жертва, за ней я, собственно и пришёл. Мы немного поиграли, а потом она заявила всем, что хочет пойти на обрыв и посмотреть на реку. Её пытались отговорить: метель, мол, была полчаса назад - совершеннейшее безумие, но что повелителю холода эта метель? Сущий пустяк.

  Поманив меня, она пошла к выходу. За воротами я по-волчьи пригнул голову.

  "Попрощайся с ними, детка", - подумал я.

  Она не попрощалась. Я тоже не оглянулся, хотя знал, что отец внимательно смотрит мне вслед.

  Когда мы приблизились к обрыву, за девчонкой шёл уже не пёс, а северный ветер.

  Я шёл, и сухая трава трещала от моего дыхания. Я шёл, и белые тени вились вокруг моей головы. Я шёл, и верхушки деревьев наклонялись к югу по обе стороны от нас. Вьюга, которую я поднял на берегу, стала просыпаться вновь. Набежали мышино-лиловые тучи. Они рваными лоскутами полетели по небу, цепляясь за чёрные ели.

  - Это снова делаю я, - пробормотала девчонка, поднимая глаза и спотыкаясь. - Это всё созвучно со мной. Это моё. Посмотри, как природа откликается на мои чувства...

  Она сделала жест запястьем, и ветряной порыв, конечно, просвистел рядом с нею.

  - Этот мир находится в моём сердце, - продолжала она. - Он во мне, и поэтому я смею считать себя богом. Я слышу голос северного ветра и хочу стать им. Так я смогла бы выпустить на волю зверя, который живёт у меня внутри. Никто не знает, что он есть, но мне кажется, что он просто кричит о себе. Он требует свободы. Я требую свободы и в холоде вижу её возможность. Путь река скорее заледенеет!

  Мне пришлось поднапрячься, чтобы исполнить её желание, потому что подобное немного не по моей части. Остановившись, она смотрела, как под ней, далеко внизу, замерзает вода, как покрывается пятнами, как скрипит новый некрепкий лёд.

  Её слабые плечи дрогнули.

  - Пусть северный ветер переломит верхушку дерева, - приказала она.

  Я исполнил и это.

  Над нашими головами раздался треск, и в реку мимо нас полетел тёмный угол сломанной ёлки. Он пробил тонкий лёд, и плеск долетел до нас эхом. Девчонка вздрогнула, но, кажется, не от страха.

  - Видишь, как я могу, Добряк?

  Она обернулась ко мне с улыбкой, и улыбка застыла на её губах.

  Узкие диковатые зрачки остановились на моём лице.

  Я молча поднял руки, и взметнулись мои длинные серебряные рукава.