Все это, конечно, не говорит о том, что в группе Лэндсмана никто не потормошит убийство Руди Ньюсома. Полицейский департамент живет статистикой, и за раскрытие дела – любого – детектива всегда вызовут за дополнительную плату в суд и погладят по головке. Но Пеллегрини играет в эти игры ради чего-то большего: он все еще что-то себе доказывает, все еще голоден до опыта, свеж и полон сил. Лэндсман видел, как он раскручивает убийства, о которых вроде бы ничего нельзя было узнать. Дело Грина из проджекта[10] Лафайет-Корт. Или стрельба перед «Оделлом» на Норт-авеню, где Пеллегрини бродил по раздолбанной подворотне и копался в мусоре, пока не нашел пулю 38-го калибра, закрывшую дело. Больше всего Лэндсмана поражает, что Том Пеллегрини, ветеран с десятилетним стажем в органах, перешел в убойный из службы безопасности мэрии через пару недель после того, как мэр победил в праймериз демократов и стал верным фаворитом в губернаторы. Проще говоря, это было политическое назначение, спущенное от самого замкомиссара по вопросам правоприменения, – как будто Пеллегрини благословил сам губернатор. В убойном все считали, что новенький выставит себя полным клоуном месяца за три.

– Ну, – говорит Пеллегрини, втискиваясь за руль «шеви кавалер» без опознавательных знаков, – пока что все неплохо.

Лэндсман смеется.

– Раскроем на раз-два, Том.

Пеллегрини бросает на него взгляд, который сержант подчеркнуто игнорирует. «Кавалер» минует квартал за кварталом гетто, едет по Друид-Хилл-авеню до пересечения с бульваром Мартина Лютера Кинга, где Западный район уступает место утреннему запустению в центре города. Не видать даже алкашей на скамьях Говард-стрит – все из-за холода. Пеллегрини замедляется, потом без проблем проезжает все перекрестки, но все-таки натыкается на красный на Лексингтон и Калверт, в паре кварталов от штаба, где из подъезда угловой конторы их незаметно манит одинокая шлюха – явный транс. Лэндсман угорает. Пеллегрини удивляется, как проститутка в этом городе может не знать, что предвещает «шеви кавалер» с пятнадцатисантиметровой антенной на жопе.

– Ты только глянь на этого красавца, – говорит Лэндсман. – Давай тормознем и постебемся.

Машина замедляется и сворачивает на обочину. Лэндсман опускает окно со своей стороны. Лицо шлюхи – жесткое, мужиковатое.

– Сэр?

Шлюха отворачивается в немой ярости.

– Мистер! – кричит Лэндсман.

– Я не мистер, – отвечает шлюха, возвращаясь на свой угол.

– Сэр, у вас не найдется пара минут?

– Иди на хер.

Лэндсман злорадно хохочет. Пеллегрини знает, что однажды сержант ляпнет глупость кому не следует – и полгруппы будет еще неделю писать рапорты.

– По-моему, ты задел его чувства.

– Ну, – говорит Лэндсман, отсмеиваясь, – я же не хотел.

Через пару минут они сдают задом во второй ряд в полицейском гараже. Внизу той же страницы, где указаны детали смерти Руди Ньюсома, Пеллегрини записывает номер парковочного места и пробег со спидометра, потом обводит. В этом городе убийства приходят и уходят, но не дай бог тебе не указать в ведомости правильный пробег или того хуже – забыть отметить парковочное место, чтобы следующий коп пятнадцать минут ходил по гаражу и гадал, к какому же «кавалеру» подходит ключ зажигания у него в руке.

Пеллегрини идет за Лэндсманом по гаражу и через металлическую тяжелую дверь – в коридор второго этажа. Лэндсман вызывает лифт.

– Интересно, что там у Фальтайха на Гейтхаус-драйв.

– Там же мокруха? – спрашивает Пеллегрини.

– Ага. Судя по рации, типа того.

Лифт медленно поднимается и выпускает их в другой, похожий длинный коридор с начищенным линолеумом и по-больничному голубыми стенами, и Пеллегрини следует за сержантом. Из аквариума – звуконепроницаемой комнаты из металла и стекла, где ждут допроса свидетели, – доносится тихий женский смех.

Слава тебе Господи. Сие есть свидетельницы фальтайховской перестрелки на другом конце города – дарованные небесами живые свидетельницы из плоти и крови с четырнадцатого убийства этого года. Ну, думает Пеллегрини, хоть кому-то в группе сегодня повезло.

Голоса в аквариуме затихают позади. Перед тем как повернуть за угол в отдел, Пеллегрини заглядывает в боковую дверь темного аквариума и замечает оранжевое свечение сигареты и силуэт ближайшей к двери девушки. Видит ожесточенное лицо, твердые, как гранит, темно-коричневые черты, глаза, в которых читается лишь закаленное презрение. Но формы офигительные: красивая грудь, ножки ничего, желтая мини-юбка. Кто-нибудь уже наверняка бы подкатил, если бы не ее настрой.

Превратно приняв случайный взгляд за настоящую возможность, девушка небрежно выходит из аквариума к двери офиса, тихонько стучит по металлическому косяку.

– Можно позвонить?

– С кем собралась говорить?

– Машину вызвать.

– Нет, рано еще. После допроса.

– А машина?

– Тебя подвезет кто-нибудь из патрульных.

– Я уже час здесь сижу, – говорит она, скрещивая ноги в дверном проеме. У нее лицо дальнобойщицы, но все же она старается как может. Впрочем, Пеллегрини не впечатлен. Он видит, как Лэндсман лукаво улыбается ему с другого конца кабинета.

– Мы постараемся подойти как можно быстрее.

Оставив всякие надежды на соблазнение, она возвращется к подружке на зеленый виниловый диван в аквариуме, снова скрещивает ноги и закуривает новую сигарету.

Она здесь потому, что ей не повезло оказаться в полуподвале многоквартирника Пернелл-Виллидж на Гейтхаус-драйв, где ямайский наркодилер Кэррингтон Браун принимал в гостях коллегу по имени Рой Джонсон. Предварительные ласки, пара обвинений с переливчатым вест-индским акцентом, а потом – продолжительная пальба.

Дика Фальтайха – лысеющего коротышку и ветерана бригады Лэндсмана – вызвали спустя пару минут после того, как диспетчер отправил Пеллегрини с сержантом на Голд-стрит. По прибытии Фальтайх обнаружил в гостиной мертвого Роя Джонсона с более чем десятком пулевых отверстий во всех возможных частях тела. А хозяин квартиры, Кэррингтон Браун, как раз направлялся в реанимацию Университетской больницы с четырьмя ранениями в грудь. Там же были обнаружены дырки в стенах, дырки в мебели, гильзы от автоматического пистолета девятимиллиметрового калибра и дамы в истерике. Следующие пять часов Фальтайх с двумя криминалистами будет собирать улики на месте.

А значит, именно Лэндсману с Пеллегрини остается сортировать свидетелей, отправленных в центр. Начинается опрос довольно рассудительно и спокойно: детективы по очереди отводят каждую свидетельницу в отдельный офис, заполняют форму с их данными, записывают показания на нескольких страницах и дают на подпись. Рутинная и однообразная работа; только за прошлый год Пеллегрини опросил, наверное, пару сотен свидетелей: многие – врали, все – не желали сотрудничать.

Через полчаса процесс резко переходит во вторую стадию, более интенсивную, когда разъяренный Лэндсман швыряет четыре страницы показаний на пол заднего офиса, грохает рукой по столу и кричит, чтобы эта телка в желтой мини-юбке тащила свою стремную лживую наркоманскую задницу отсюда на хрен. Что ж, думает Пеллегрини, слушая с другого конца коридора, Лэндсман вообще долго тянуть не любит.

– ЛЖИВАЯ ТЫ СУКА, – орет Лэндсман, хлопнув дверью о резиновый упор. – ТЫ МЕНЯ ЗА ДЕБИЛА ПРИНИМАЕШЬ? Я, БЛЯТЬ, ПО-ТВОЕМУ, ДЕБИЛ?

– Да где я вру-то?

– Все, вали отсюда. Наговорила себе на обвинение.

– За что?

Лицо Лэндсмана искажается в чистейшем гневе.

– ТЕБЕ ЭТО ЧТО, ИГРЫ, ЧТО ЛИ? ИГРЫ?

Девушка молчит.

– Я только что тебя привлек, сука лживая.

– Да я не врала.

– Пошла ты. Привлеку за ложные показания.

Сержант указывает ей на маленькую допросную, где она падает на стул и вытягивает ноги под пластмассовым столом. Мини-юбка задирается, но Лэндсман сейчас не в том настроении, чтобы оценить, что под юбкой у нее ничего нет. Уходя, он сначала оставляет дверь приоткрытой и кричит Пеллегрини через всю инструктажную.