– В этот раз отпускаю с предупреждением, – говорил он благодарным водителям. – И помните: только вы можете предотвратить лесные пожары.
И вот теперь, если только Лэндсман не сорвется и не заржет, в архив почтой департамента уйдет протокол за номером 88-7A37548, где указано, что жертве выстрелили один раз в голову и два раза – в спину, в одно и то же пулевое отверстие.
– Да не, слышь, шучу я, – говорит наконец Джей. – Пока еще ничего не ясно, вскрытие утром покажет.
Он переводит взгляд на Пеллегрини.
– Эй, Филлис, тело перевернет медэксперт.
Пеллегрини выдавливает слабую улыбку. Сержант звал его Филлис, начиная с того длинного дня в тюрьме на Райкерс-Айленде в Нью-Йорке, когда начальница отказалась подчиниться ордеру и отпустить заключенную под охрану двух балтиморских детективов-мужчин: по правилам в конвое должна быть минимум одна женщина. После продолжительных прений Лэндсман выпихнул вперед Тома Пеллегрини, грузного итальянца из семьи шахтера, родом из округа Аллегейни.
– Прошу любить и жаловать, Филлис Пеллегрини, – заявил Лэндсман, расписываясь за заключенную. – Это моя напарница.
– Здрасьте, – не смутился Пеллегрини.
– Вы не женщина, – сказала начальница.
– Но когда-то был.
В синем свете мигалок, отражающемся на бледном лице, Том Пеллегрини делает шаг, чтобы присмотреться к тому, что еще полчаса назад было двадцатишестилетним уличным дилером. Мертвец раскинулся на спине, ногами в придорожной канаве, руки частично разведены в стороны, головой на север, у боковой двери углового дома в ряду[6]. Темно-карие глаза застыли под прикрытыми веками в выражении смутного узнавания, распространенного у скончавшихся недавно и внезапно. Это не ужас, не ступор и даже не страдание. Чаще всего последнее выражение лица убитого напоминало изумленного школьника, которому только что объяснили логику простого уравнения.
– Если у тебя здесь все схвачено, – говорит Пеллегрини, – я перейду улицу.
– А что такое?
– Ну…
Лэндсман подходит поближе, и Пеллегрини понижает голос, словно само предположение, что у этого убийства может быть свидетель, – постыдная демонстрация оптимизма.
– В дом на той стороне зашла женщина. Первым патрульным на месте происшествия сказали, что она была на улице, когда начали стрелять.
– Она все видела?
– Ну, вроде как она кому-то рассказала, что это были трое черных в темной одежде. После стрельбы они убежали на север.
Мелочь, и Пеллегрини так и читает мысли сержанта: трое йо в черном – да уж, сузили, на хрен, круг подозреваемых до половины города. Лэндсман неопределенно кивает, и Пеллегрини идет через Голд-стрит, осторожно обходя ледяные лужицы на перекрестке. Сейчас ночь, полвторого, температура – сильно ниже нуля. На середине улицы детектива застигает бодрящий ветер, пробираясь под пальто. На той стороне Эттинг-стрит в честь такого события собрались местные – молодые парни и подростки, которые по-бандитски жестикулируют, наслаждаются внезапным развлечением и силятся разглядеть лицо мертвеца на той стороне. Они шутят и шепчутся, но даже самым младшим хватает соображения замолкнуть и отвести глаза при первом же вопросе патрульного. А какой смысл поступать иначе? Мертвеца через полчаса положат на стол медэкспертизы на Пенн-стрит, патрули с Запада будут попивать кофе в «7-элевен» на Монро-стрит, а барыги – снова толкать синие колеса на этом богом забытом перекрестке Голд и Эттинг. Что сейчас ни скажи, ничего из вышеперечисленного не изменится.
Толпа пронзает Пеллегрини глазами, как умеют только угловые пацаны[7] с западной стороны, пока он переходит улицу к крашеному каменному крыльцу и три раза коротко стучит в деревянную дверь. В ожидании ответа детектив смотрит, как на запад по Голд катит мятый «бьюик», неторопливо проезжая мимо. Пеллегрини оборачивается и провожает его взглядом еще пару кварталов на запад, до углов Брант-стрит, где уже возобновила работу ватага бегунов и зазывал[8], толкая героин и кокаин на почтительном расстоянии от места убийства. «Бьюик» включает задние фары, и от угла отделяется одинокая фигура, наклоняется к окну водителя. Бизнес есть бизнес, и рынок Голд-стрит никого не ждет – уж точно не дохлого дилера через улицу.
Пеллегрини снова стучит и подходит ближе к двери, прислушиваясь к движению внутри. Сверху доносится сдавленный звук. Детектив медленно выдыхает и барабанит до тех пор, пока в следующем доме в ряду, в окне второго этажа, не показывается девочка.
– Привет, – говорит Пеллегрини, – полиция.
– Ага.
– Не знаешь, это тут живет Кэтрин Томпсон?
– Да, тут.
– Она дома?
– Наверно.
Наконец в ответ на тяжелый грохот наверху загорается свет, внезапно и резко поднимают окно. На улицу над подоконником высовывается крупная женщина средних лет – полностью одетая, замечает детектив, – и буравит взглядом Пеллегрини.
– Кого там черт принес в такой час?
– Миссис Томпсон?
– Да.
– Полиция.
– Поли-иция?
Господи, думает Пеллегрини, а с чего еще белому мужику в тренчкоте быть на Голд-стрит после полуночи? Он достает и показывает значок.
– Можно с вами поговорить?
– Нет, нельзя, – отвечает она нараспев настолько внятно и громко, чтобы слышала толпа через улицу. – Мне вам сказать нечего. Тут люди спят, а вы долбитесь в дверь в такое время.
– Значит, вы спали?
– Я не обязана говорить, что делала.
– Мне нужно поговорить с вами о стрельбе.
– А мне нечего вам сказать.
– Там человек умер…
– Я знаю.
– Мы ведем следствие.
– И?
Том Пеллегрини с трудом подавляет желание затащить эту тетку в автозак и прокатить по всем колдобинам на пути к штабу. Вместо этого он сурово смотрит на нее и говорит свое последнее слово лаконичным тоном, выдающим только усталость.
– Я ведь могу вернуться с повесткой большого жюри[9].
– Ну и возвращайтесь со своей чертовой повесткой. А то ходите в такое время ночи и говорите, что я должна что-то рассказать, когда я вовсе даже не хочу.
Пеллегрини сходит с крыльца и смотрит на синее мерцание мигалок. У тротуара уже встал фургон из морга – «додж» с тонированными стеклами, – но пацаны на каждом углу теперь смотрят через улицу на то, как эта женщина четко дает понять детективу, что ни при каких обстоятельствах не пойдет свидетельницей убийства из-за наркотиков.
– Это же ваш район.
– Вот именно, – говорит она и захлопывает окно.
Пеллегрини чуть качает головой, затем переходит улицу обратно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как криминалисты из фургона переворачивают тело. Из кармана куртки достают наручные часы и ключи. Из заднего кармана штанов – удостоверение. Ньюсом, Рудольф Майкл, мужчина, черный, дата рождения 02.05.61, адрес – 2900 по Аллендейл.
Лэндсман стягивает с рук белые резиновые перчатки, бросает в канаву и смотрит на своего детектива.
– Есть что? – спрашивает он.
– Нет, – отвечает Пеллегрини. Лэндсман пожимает плечами.
– Тогда я рад, что этот достался тебе.
На точеном лице Пеллегрини мелькает слабая улыбка – он принимает за утешительный приз веру сержанта в его силы. Том Пеллегрини проработал в убойном меньше двух лет, но его уже повсеместно считают самым трудолюбивым сотрудником в бригаде сержанта Джея Лэндсмана из пятерых человек. А сейчас это немаловажно, ведь они оба знают, что тринадцатое убийство 1988 года в Балтиморе, зарегистрированное под конец полуночной смены на углу Голд и Эттинг, – совершенно дохлый номер: убийство из-за наркотиков, без известных свидетелей, без конкретного мотива и без подозреваемых. Возможно, единственного человека во всем Балтиморе, который мог бы проявить хоть какой-то интерес к распутыванию этого дела, как раз упаковывают в мешок. Позже, утром, брат Руди Ньюсома опознает его с порога «холодильника» напротив прозекторской, но после этого пользы от родственников будет немного. В утренней газете о происшествии не напечатают ни слова. Жизнь района – ну или того подобия района, что еще осталось у Голд и Эттинг, – пойдет своим чередом. Западный Балтимор, родина убийств небольшой тяжести.