Где же я? Всё не видно просвета Где же я? Всё не видно просвета… Если только в своём же бреду… Я бесцельно смотрю в бездну Лета. Жалко мёрзнуть в её мёртвом льду. Веселюсь, тратя вольность поэта! То не мучит, что боль обрету. Мне важнее познанье ответа На вопрос: «Как обидеть беду?» Не найдя утешения в вере В то, что в бездне пристанище есть, Я душой где-то там – на Венере, Телом – с миром утратившим честь. А ведь мне надоели ошибки. Тщетный труд… Так ловлю я лишь тень Человечьего счастья улыбки… Вот и всё на сегодняшний день. Конец 1994, начало 1995 Говорил мне пророк Говорил мне пророк: «Ты послушай, сынок. Не гуляй, не гуляй босиком. Все болезни от ног.» А я был молодым. Непослушным, как дым. Думал, всё излечу коньяком. Век не буду больным. Да по грешной земле Брёл я навеселе, По замшелым, по диким лесам, Что погрязли во зле. С узелком за спиной, Где хранил весь мир свой. Предаваясь мечтам по ночам, Забывал, что гуляю босой. Поучал старый волк: «Ты послушай, щенок. Не гуляй, не гуляй босиком. Все болезни от ног. Время жизни – река. Нет ей края пока, Ты не будь, ты не будь дураком! Ноги кормят волка!» Ты прости, старый волк. Это, видно, мой рок. Мудрость вечную слов тех простых Не возьму никак в толк. И пускай грянет гром, Пусть не быть мне волком, Мне не нужно советов твоих. Всё-равно, я пойду босиком! Октябрь 1995 Гоню тоску из сердца прочь Говорят, на белом свете Есть любовь для каждого из нас. Только я её пока ещё не встретил, Хоть искал не раз. От рассвета до рассвета По земному шару я бродил. О, любовь моя, ну где ты?.. где ты? Ждать нет больше сил! Гоню тоску из сердца прочь, Чтоб чудо из чудес случилось! Я так хочу, чтоб в эту ночь Лишь ты мне снилась! Может быть, ты ходишь рядом, И появишься в моей судьбе. Улыбнёшься, оттолкнёшь ли взглядом — Буду разд тебе! И весь мир вокруг, я знаю, Станет сразу сказочно хорош, Если ты, весенняя такая, Мимо не пройдёшь! Середина 90-х Далеко, у самого истока Далеко, у самого истока, Где рассвет сливается с душой, Дремлет мудрость ветра одиноко. Там-то и находится покой. Далеко. Да, но не дальше жизни, И не глубже мыслимых глубин, Есть та фея – ты ей только свистни! И, глядишь, уже среди вершин! Люди, вы смеётесь надо мною. Вам смешно от этих слов моих. Ну и пусть не нужно вам покою, Всё равно я так сложу свой стих. Я спешу, лечу туда – в далёко! Где поют весенние цветы О любви у самого истока. Где есть только двое – я и ты. Далеко, у самого истока, Где любовь сливается с душой, Дремлет мудрость ветра одиноко. Там-то и построю я дом свой. Август-сентябрь 1995 Даша Одно из моих первых крупноформатных произведений духовно-прикладного искусства «Даша» была написана тогда, когда я уже не гнушался писать наглагольной рифмой. «Дела давно минувших дней» В одной стране далёкой, Где пальмы не растут, С бабусею убогой (не помню, как зовут) Жила одна милашка, Застенчива, проста. Милашку звали Дашка. Была она, бедняжка, С рожденья сирота. Отцу её досталось В тюрьме свой век дожить. При родах мать скончалась. Что ж, некого винить… Лет до пяти девчушка В приюте провела, Ну, а потом старушка — Горбатая болтушка — Её к себе взяла. Девчоночка боялась Вначале, и не шла. Но бабка привязалась, Речами доняла: – Не будь ты так труслива. Пойдём ко мне, мой свет. Жить будем мы счастливо. И мне не так тоскливо С тобой на старость лет. И Даша согласилась. Уже который год Она, как и не снилось Ей в детстве, без забот Жила с бабусей, мило, В уютненькой избе. Полы в каморках мыла, К обеду щи варила, И кланялась судьбе. С пытливыми глазами, Душевной теплоты (увы, забыл с годами Лица её черты: Отшибла память бражка) Такой была она, Что всем казалось, Дашка Затем лишь не монашка, Что не пострижена. Старик, лишённый зренья, Что к бабке приходил, Учил девицу пению, И грамотам учил. Так Дашенька взрослела. И, должен я признать, Она неплохо пела, Читать писать умела, И даже рисовать. Блаженно шли недели. Бог дал ей расцвести. Но молодцы не смели К ней близко подойти, И ею любовались Тайком, издалека. Глядели, ухмылялись, Смешки порой срывались С шального языка. – Она не из уродин! — Частенько повторял Моряк Степан Болотин. В девицах толк он знал. – Да, справная дивчина! Вот только ловит мух… – Молчи ты, дурачина! — Так рассуждали чинно Сапожник и пастух. Однажды, помню, даже Какой-то генерал — Большой и важный – к Даше С признаньем приставал. Я думал (и немало), Что Дашенька моя Пойдёт за генерала… Ничуть так не бывало! Лишь ошибался я. Скажу вам, между нами, Без каверзных словес, За ягодой – грибами, Частенько Даша в лес Ходила, и, под сенью Деревьев вековых, Скрывалась. С тихой ленью Внимала, может, пенью Чудесных птиц лесных, А может, умилялась Журчаньем ручейка, Иль елям улыбалась Под шёпот ветерка… О том я знать не смею. И не к чему гадать (хвалиться не умею, Но с детства не имею Привычки я приврать!) Так вот, однажды, значит, Из леса воротясь На хату, как заплачет Вдруг Даша, повалясь Ничком в свою перину, Лицо в подушке скрыв (объелась будто хины). Конечно, бабку Нину — Ведунью местных див — К ней пригласили тут же, Заставили отвар Принять. Ей стало лучше, И спал немного жар. – Ох, Даша, что с тобою? – Отстаньте от меня! Её – святой водою, Она – брыкать ногою… И так четыре дня. А после (странно даже, Что помню до сих пор) Всё изменилось в Даше: Поблекший мутен взор, Болезненные тени Бесцветного лица; Вся постоянно в лени, И приступы мигрени Без края и конца. Бывало, раньше, встанет С кровати утром – в путь! — Вокруг с улыбкой глянет, Займётся чем-нибудь, Под милое болтанье, Под песни нежный звук… Теперь же всё в молчанье. Ну, что за наказанье Нашло на Дашу вдруг? Никто не знал об этом Тогда. Старушки ж, вновь И вновь, по всем приметам, Винили в том любовь… Мне было не до сплетен В те дни: по кабакам Я шлялся, духом беден, Издалека заметен Таким же дуракам. Бузил я и скандалил, Лез в драку ни за грош. Меня бред хмеля жалил Сильней, чем злая вошь. Тоска мне сердце грызла, Глаза смотрели врозь, И тело всё раскисло. Не понимая смысла, Я видел всё насквозь! Мой друг, кузнец Никита, Так звал меня домой, Аж морда вся разбита Моя (его рукой) Была. Я ни в какую Уняться не хотел, Кричал на всю пивную: – Пью за мечту большую — За пышность бабьих тел! Орал безумным басом: – Начальник наш дурак! Когда б телячьим мясом Кормил он не собак Своих борзых – охочих, А славных работяг, То, средь довольствий прочих, Снискал б хвалы рабочих. А это не пустяк! Открыть ли мне вам тайну, Затем, чтоб доказать, Что пал я не случайно? Открою, что скрывать… Известный бабник, Яшка, Трепался всем о том, Что с ним бывала Дашка, «та самая дурашка», В лесочке под кустом! Любил я Дашу, честно, Давно по ней страдал. Подушкам лишь известно, Как ночью я рыдал, О Дашеньке мечтая… Она же, на меня свой взор не обращая, Было мне, как чужая, Совсем мне не родня. Я пил тогда безбожно. От горя, пил и пил. Был б трезвым, то, возможно, Я б Яшку придушил. А так, об нечисть эту Кулак лишь свой разбил, Призвав его к ответу. В отбитую котлету Всего лишь превратил… Но, Даша… Как нелепо! Сказали мне потом… Перекрестясь, на небо Взглянула, и свой дом Оставив, вдаль куда-то Направила свой след. Уж ночь упрятать рада Была красы заката, А Даши нет и нет. Такого не бывало Ни разу до тех пор. Сё бабку взволновало. Слезами полон, взор Стремился видеть дивной Дочурки красоту. Вдвоём с ведуньей Ниной Они, дорогой длинной, Шли за верстой версту. Но поиск был негоден. Как раз, в тот поздний час, Моряк, Степан Болотин, Не отрывая глаз, С недоуменьем явно, Глазел на гладь реки. По ней, совсем недавно, Так медленно и плавно, Вдруг разошлись круги. До этого, неробко (так совесть подвела), Глядел на Дашу Стёпка, Как в воду та вошла. В кустах он притаился, Затей безумных полн. Уже развеселился, Но, вдруг… Лик девы скрылся Под сенью тихих волн! Он мог бы прыгнуть в воду, Помочь ей – был он смел! — Но, так уж вышло, сроду Он плавать не умел… Всё разом помутилось В моей больной душе, Как Даша утопилась. Но это приключилось Давным-давно уже. – Ах, Даша, Даша… Жалко Рассказ кончать на том, Что ты почти русалка, Твой дом на дне речном. Ты не грустишь, родная? Я тоже не грущу. Судьба у нас такая… Живу я, твёрдо зная, Что Яшке отомщу! Покоя не найдёт он Вовек, пока я жив. Пусть я уже измотан, Искусством местных див Я вскоре овладею, Коварным волшебствам Дать выход в свет сумею. И этому злодею, Как должное, воздам За все его заслуги! Нашлю своей рукой На Яшку я все муки. А радость и покой Души его жестокой, Увы, не доживут До старости глубокой! В одной стране далёкой, Где пальмы не растут… 1996 (черновики юности) |
