— И не стоит обижаться, я правду говорю.

А на правду не обижаются.

Да, есть такое мнение. Только вот и правду сказать по-разному можно.

— Да я, собственно говоря, и не собиралась…

— Конечно, весьма удивительно, что все вышло так… у нас с Наиной был договор, однако внук её… весьма бестолковый человек распорядился по-своему. И от этого все… неприятности.

— У кого? — уточняю так, на всякий случай.

Но этого моего вопроса Цисковская словно и не слышит. Она сооружает бутерброды, которые выглядят весьма симпатично, а у меня же крепнет желание выставить незваную гостью за порог.

— Злитесь, — она точно определяет момент. — Думаете, вам повезло? В какой-то мере да… по сути вы сумели получить просто так силу, которая… от которой, скажем так, многие не отказались бы.

И внучка Цисковской тоже.

— Зачем вам? — интересуюсь, разом вдруг успокаиваясь. А и вправду, чего нервничать? Это она переживает, пусть даже изо всех сил старается казаться этакою вот, отстраненно-равнодушною.

Но она пришла.

Она вот устроила цирк с ранним завтраком. В прошлой-то моей жизни я бы и взгляда не удостоилась, не то, что высокой чести вкушать бутерброды, лично сотворенные. Она бы вовсе меня не заметила.

— Сила? — уточнила я, присаживаясь на стул, на котором недавно княжич сидел. И подумалось, что он наверняка где-то рядом.

Слышит?

Подслушивает? Не то, чтобы я сильно против, но… как-то оно неудобно, что ли. Или удобно?

— Вы ведь пришли за нею, верно? Уговорить меня отдать…

— Мы хорошо заплатим, — Цисковская не стала юлить. — Род мой стар, велик и состоятелен. А ты молодая красивая девочка, у которой вся-то жизнь впереди. И эту жизнь можно сделать комфортной. Скажем… ты можешь вернуться в Москву. Получить квартиру… две или даже три комнаты. Приличный район. И солидная сумма компенсации.

Ага. Верю. Причем, согласись я, все будет, и квартира, и компенсация. И с размером её поторговаться можно, потому что…

— Зачем? У вас и вправду род древний и славный. Своей силы хватает. Зачем еще и эта?

— Силы мало не бывает.

— На самом деле. Мне просто интересно. Раз уж так пошло.

— Внучка моя… — Цисковская чуть поморщилась, явно не рассчитывая на столь откровенную беседу. Но и лгать не стала. Верно. Ведьмы ложь чуют.

Ну… когда они не влюблены и головой работают, а не только воздушные замки в оной возводят.

— Хорошая девочка. Милая. И происхождение подходящее… но слегка не дотягивает уровень.

— До чего?

Молчание.

И хмурое такое, недовольное…

— До того, чтобы войти в круг потенциальных невест его императорского высочества, — этот голос заставил меня подпрыгнуть. — Доброго утра, госпожа Ангелина…

Княжич высунулся-таки на кухню.

— Извините, у вас тут просто так пахнет… — кончик носа его дернулся. — Не усидел. Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

И ближайший бутерброд цап.

И в рот.

— Я не знала, что у вас гости, — Цисковская определенно удивилась. И не обрадовалась.

— Да какие гости, — отмахнулся князь, который умудрялся мало того, что говорить с набитым ртом, так еще и весьма внятно. — Свои люди… так вот, собственно говоря, я слышал, что весьма скоро отправят приглашения…

И ко второму бутерброду тянется.

А он смелый. Недавно еще бегал от приворотного зелья, теперь вон ведьмины бутерброды жует, а ведь в них многое запихать можно. Но князю, кажется, плевать.

— Стало быть, верно оно… на самом деле все довольно банально. Цесаревичу давно уже не восемнадцать и даже не двадцать. К тому же единственный сын… оно, конечно, по нынешним временам и женщина наследовать может, но на деле, чем оно выше, тем традиционней.

И пальцы облизывает.

Он точно княжич?

Гришка вон даже не всякий платок использовал. И салфетки одноразовые терпеть не мог, требовал всенепременно льняные, чистые и отглаженные.

А я, дура бестолковая, и стирала, и гладила, и боялась, что сложу неправильно, с заломами.

Нет, и вправду дура.

— Вот вопрос о свадьбе и встал… остро. Острее некуда. Да… сперва-то ждали восемнадцати лет. Опять же, дар стабилизировался. Там это сложно, есть свои нюансы. Чем силы больше, тем оно и тяжелее.

Ага.

Сижу. Слушаю. И тоже бутерброд взяла, потому что есть все-таки хочется, а княжич отличается какой-то невероятною прожорливостью. Наверное, в детстве ему не сказали, что урожденный аристократ должен быть скромен. В том числе в еде.

Цисковская молча переводила взгляд с него на меня.

С меня.

На него.

— А императорская семья силой всегда обладала немалой, — пояснил он. — И наследнику… передалось. Вот. Потом учеба. На двух факультетах сразу… а что? Управлять империей непросто. Это вам не хвосты коровам крутить.

— При чем тут коровы? — сдавленно поинтересовалась Цисковская.

— Не при чем, — княжич ответил охотно. — Коровы тут совершенно не при чем… кстати, молоко свежее? Люблю свежее молоко… вот. Ну а тут учеба завершена. Стало быть, пора жениться. А это значит что?

— Что? — я спрашиваю, потому как интересно. Хотя… я, как и коровы, к императорской свадьбе отношения не имею.

— А значит, надо выбрать невесту. И тут тоже интересно. Есть традиция, негласная, само собою, но соблюдается строго. Императрицы должны чередоваться. Для соблюдения, так сказать, баланса. Если одна происходит из какой-нибудь приличной европейской семьи, то вторая будет нашей, местной. Это и для того, чтобы не допустить внешнего влияния на политику империи делается, и чтобы кровь разбавить.

— Все они там давно друг другу родня, — проворчала Цисковская.

— Именно… так вот, государыня-императрица наша урожденная немка.

Я это знаю.

Проходили… а вот про традицию такую слышу впервые. С другой стороны, и вправду, если вспомнить череду императриц, то получается… оказывается я многое знаю. И не знаю. Не обращала внимания. Хотя зачем оно мне было?

— А стало быть, искать жену наследнику станут средь девиц наших, — княжич поглядел на бутерброд, который остался последним. А ведь дюжина была! Не меньше! Или чуть меньше.

И куда в него влезло-то? Даже жаль стало его потенциальную невесту. Такого поди-ка прокорми.

— То есть…

— Сплетни, — Цисковская поднялась. — Боюсь, я вынуждена откланяться… надо открывать приемный покой, да и в целом… думаю, мы еще побеседуем.

Наедине.

Это я поняла по выразительному взгляду. И княжич тоже понял. Улыбнулся так, душевненько, и добавил:

— Разговоры — это хорошо… женщинам надо разговаривать о своем, о женском. Даже когда они ведьмы… особенно, когда они ведьмы.

И пауза.

— Главное, не забывать, что на этих землях законы порой куда более строгие, нежели в Империи…

Цисковская поняла.

И улыбнулась в ответ столь же душевненько.

— Конечно, — пропела она. — Как можно забыть о таком?

И удалилась.

— Вот же… ведьма, — княжич вздохнул. — На нервы действует… я когда нервничаю, то ем много.

Кажется, он оправдывался. А я вот последний бутерброд стянула. Воспитание воспитанием, но и вправду, поди-ка пойми, когда тут магазины открываются. Сон же мне не грозит.

— Значит, она надеется внучку… серьезно? В императрицы?

Оно, конечно, Цисковская целительница и ведьма сильная, но…

— Почему нет, — княжич остатки молока разлил по кружкам, а потом накромсал хлеб и масло, правда, получилось не так изящно, как у Цисковской, но тоже сойдет. — На самом деле род очень древний. Но вопрос даже не в древности. Все упирается в силу. Императорская семья отличается немалой… мощью.

Тут он осторожно подбирал слова.

А я что? Сижу.

Слушаю.

И думаю, что будет со мной, когда вся эта местечковая сказка закончится. Оно же не бывает, на самом-то деле, чтобы она длилась и длилась. Уже пора бы усвоить, что хорошее, если и происходит, то…

— Следовательно, и пару найти не так и просто. Слабая ведьма не сумеет выносить дитя. И сама погибнет, и… в общем, уровень силы — это главное. И на него ориентируются в первую очередь.