Рычание Асгрима перешло в надсадный кашель, но вдруг ему в голову пришла одна мысль, впервые за очень долгое время заставившая его улыбнуться. Пожалуй, он не убьет наглого гарда Златомира, а захватит его живьем. Если миклагардские богатеи хорошо платят за юношей и особенно ценят светловолосых, им наверняка понравится молодой гард с волосами цвета светлого огня…

Что-то ткнулось в связанные руки Асгрима, лицо его окатила волна ароматного пара: будущий предмет вожделений миклагардских богатеев сунул ему деревянную миску, от которой валил густой пар.

– Ешь, – велел Златомир, звонко хлопнув пленника по голому плечу. – До Кенугарда путь неблизкий.

Они двигались по широкой зеленой равнине, пестреющей полевыми цветами: четверо гардов – верхом, Асгрим – пешком, со связанными впереди руками.

Утром Златомир отдал Асгриму его высохшую одежду, заскорузлую от речной воды, швырнул даже пару мягких кожаных башмаков и ненадолго развязал руки, чтобы пленник мог отлить и умыться в лесном ручье. Потом снова скрутил викингу запястья длинным тонким ремнем и накинул петлю на другом конце ремня на луку седла своего игреневого жеребца.

Сперва гарды ехали цепочкой по чуть приметной лесной тропинке, но когда лес остался позади, Златомир начал то и дело пускать коня быстрой рысью, заставляя «варяга» переходить на бег и со смехом крича что-то про медведя на цепи.

Асгрим окончательно решил не брать Златомира живьем, а убить при первой же возможности. Или, еще того лучше, жестоко покалечить, ведь для мужчины жизнь беспомощного калеки – хуже смерти. Он не сомневался, что такая возможность ему скоро представится. У Златомира не было ни меча, ни топора, ни копья – только нож в сапоге да лук в налуче, висящем на перевязи у левого бедра. Если бы не остальные гарды, особенно седобородый, на стоянке в лесу не сводивший с пленника глаз и все время державший под рукой копье, Асгрим ни за что не дал бы снова себя связать.

Отряд ехал по яркой зелени, уходящей к горизонту, кое-где испятнанной темно-зелеными рощицами дубов и лип. В голубом небе летали легкие ласточки, над цветами жужжали пчелы, от запахов лета и от простора равнины захватывало дух…

Должно было захватывать, но мир Асгрима был ограничен ремнем длиной в пятнадцать шагов и пропитан не цветочным запахом, а ненавистью и злобой. Не той вдохновенной яростью, которая поднимает воинов в бой, дает силу рукам, заставляет слагать боевые песни. Его распирала темная злость на все и вся, превратившая ясный летний день в дождливые хмурые сумерки.

Судьба в последнее время просто издевалась над Асгримом, в довершение всего сделав пленником самого ничтожного из гардов. Все остальные в маленьком отряде имели оружие мужчин – топоры, мечи, копья – но Златомир был вооружен, как мальчишка, впервые отправившийся с отцом на охоту. И вел он себя, как мальчишка, на уме у которого только дурацкие проказы. Асгрим решительно отогнал воспоминания о том дне, когда сам впервые отправился на охоту с Рагнаром и… Ерунда. Ему было тогда всего восемь лет. А Златомиру – не меньше, чем Асгриму сейчас, в таком возрасте мужчины должны вести себя, как мужчины, а не как бестолковые сорванцы.

Похоже, остальные члены отряда разделяли мнение Асгрима, потому что на каждые двадцать слов золотоволосого лучника отвечали одним-двумя и явно сторонились его.

Скоро Асгрим решил, что Златомир для своих спутников – чужак, наверное, выходец из какого-то другого здешнего племени. Уж слишком он отличался от других гардов – и оружием, и плотно пригнанной кожаной одеждой, непохожей на просторные домотканные рубахи и штаны трех неразговорчивых бородачей, и плащом из волчьей шкуры вместо длинных суконных безрукавок, и остроносыми, щедро изукрашенными сапогами до середины икр вместо мягких кожаных башмаков с обмотками, которые носили остальные трое.

Но Асгрим отметил это лишь по старой привычке замечать любые мелочи, когда дело касается врага. Если не считать оружия противника, по-настоящему его интересовало лишь одно: то, что игреневый жеребец Златомира отличался от других коней отряда не меньше, чем его хозяин отличался от прочих седоков. Асгрим неплохо разбирался в лошадях и знал, что рыжий белогривый жеребец легко обгонит остальных коней, обойдет на корпус за пять-шесть биений сердца и вряд ли позволит сократить этот разрыв. А завладеть игреневым конем будет не так уж трудно.

К тому времени, как солнце выпуталось из крон далекого леса, Асгрим порядком растянул ремень на руках и теперь мог сбросить его в любой момент. Добежать до игреневого жеребца он сумеет за шесть-семь биений сердца. Даже если гард успеет за это время схватиться за лук, натянуть тетиву он не успеет наверняка. Еще три-четыре мгновения – и Асгрим, сдернув легкого всадника с седла, сломает ему шею. А потом сам окажется в седле – и игреневый скроется в роще прежде, чем остальные гарды успеют вымолвить: «Мьёллнир меня порази!», глядя вслед беглецу. Или что здешние воины поминают в таких случаях вместо молота Тора? Конечно, когда гарды очухаются от неожиданности, вслед Асгриму полетят копья и дроты, и тогда ему останется рассчитывать только на удачу и на прикрытие деревьев. Словом, дело оставалось за рощей, в которую можно будет нырнуть сразу после побега.

Асгрим уже пропустил несколько слишком маленьких дубовых куп, но видневшийся впереди лесок казался ему подходящим. Если он окажется подходящим и вблизи, через двести-триста шагов игреневый жеребец поменяет седока, а там…

Нынешний седок игреневого потянулся, тряхнул головой – и запел. Седобородый шикнул на Златомира, но тот лишь ненадолго понизил голос, а потом снова загорланил вовсю.

Асгрим не понимал слов, но песня была похожа на эту широкую равнину или на такое же широкое море, по которому ходят медленные валы – ленивые, но полные скрытой мощи, готовые взметнуться и сокрушить в щепы легкие хрупкие суда.

Как ни странно, седобородый больше не пытался заткнуть глотку певцу. А потом, к удивлению Асгрима, трое гардов начали вполголоса подтягивать или просто мычать себе под нос. Песня плыла над травой и цветами, взмывала над верхушками деревьев и еще выше – туда, где летали быстрокрылые ласточки, а потом еще выше – под самые облака… Златомир чуть покачивался в седле, и, запрокинув кудрявую голову, наслаждался тем, как из него выхлестывает звук.

Асгрим стиснул зубы от неожиданно прихлынувшей ненависти. Сам он не пел уже давным-давно; почти год к нему не приходили стихи и мелодии, за которые его когда-то прозвали Асгримом Звонкоголосым. Мед поэзии, оброненный Одином на землю и достающийся немногим смертным, год назад выгорел в душе старшего сына Рагнара, и незаживший ожог все еще саднил. А теперь какой-то жалкий гард ведет его на привязи за своим конем и нагло распевает, словно вдохновленный богами скальд!

Асгрим приподнял верхнюю губу в беззвучном рычании и смерил взглядом расстояние до приближающейся рощи. Осталось совсем немного, не больше восьмидесяти шагов. Скоро гард замолчит навеки, так что пусть погорланит еще, пусть даже не подозревает, что за его спиной шагает нетерпеливая смерть. Пусть не услышит ее поступи до тех пор, пока она не очутится прямо у него за спиной…

Трубный рев пронесся над полем, качнул стебли травы, выбросил из нее испуганных жаворонков.

Асгрим остановился, как вкопанный, гарды резко рванули поводья, поспешно заворачивая коней. Златомир перестал петь, остановил жеребца и быстро вынул лук из чехла – так быстро, что пленник закусил губу, обнаружив, что гард уже натянул тетиву. Харальд был прав, без устали твердя сыну побратима: нельзя недооценивать врага!

И все же Асгрим приготовился к броску. Может быть, обитающий в леске неведомый зверь отвлечет гардов, подарив ему тот шанс, которого он ждал?

Зверь показался из-за деревьев…

И Асгрим, забыв о бегстве, несколькими судорожными движениями выкрутил руки из растянутого ремня. Машинально потянувшись за мечом, викинг опомнился только тогда, когда нашел у бедра пустоту. Хотя кой толк был бы сейчас от меча! Монстра, появившегося из рощи, можно было сразить разве что молотом Тора.