– Что? – повторила Джехенит, обессиленно пытаясь понять смысл слов мужа. Взглянув на него, она увидела, как он одет, и поняла, что происходит. На обоих плечах у него был дорожный мешок, набитый до отказа. Он собирался в путешествие. И не собирался возвращаться.

– После рождения дочери стало все намного хуже, но теперь я понимаю, что никогда не был по-настоящему счастлив, – сказал Косло. – Я любил тебя, но этого было мало.

Он смотрел на жену, ожидая ответа, которого у нее не было.

– Я возвращаюсь в семью матери, – резко сказал он.

У нее было много вопросов, но ни один не сорвался с ее губ. Джехенит ошеломленно смотрела на него сухими глазами.

Он воспринял ее молчание как призыв продолжать.

– Ты говорила, что любишь меня, но правда ли это? Но ты даже почти не замечала меня. Не пыталась, никогда не пыталась.

Наконец он, казалось, устал от пустоты ее взгляда, тяжело вздохнул и обошел ее, чтобы подойти к лестнице. Он прошел так близко, что она могла просто протянуть руку и коснуться его. Но не нашла в себе сил пошевелиться.

Потом она жалела, что не вспылила в ответ, повторяя его обвинения: «Ты должен был делать больше. Тебя всегда было мало». Все эти слова были бы ложью, но, по крайней мере, они произвели бы на него определенное впечатление.

Когда через час Джорджа привела Эминель домой, а девочка пухлыми кулачками смахивала сон с глаз, Джехенит уже перестала плакать. И когда в ту ночь она легла, прижавшись к телу девочки, в ее ушах звучали не слова Косло, а слова Эминель.

«Она говорит, в ней есть, что нужно исправить. И я исправляю».

Будут ходить слухи. Никто, кроме Джорджи, не знал, кем была Эминель, даже она сама, но людям необязательно было знать, чтобы подозревать. До сегодняшнего дня Джехенит исцелила сотни людей на виду у всех, и ни у одного из них не было таких синяков, как у крылатой девочки. Если бы кто-нибудь догадался о том, что это связано с Эминель, поползли бы слухи. Джехенит не могла смириться с тем, что кто-то решит, будто ее дочь может представлять опасность для других девочек. В эти годы лишений не было ничего хуже.

Она видела только два варианта. Они могли уйти, оставив Адаж позади, пока не случилось ничего страшного. Тогда Эминель будет в безопасности. Но долг Джехенит был настолько укоренившимся, настолько глубоко осознанным, что она не могла просто бросить деревню на произвол судьбы. Без целительницы, с небольшой группой девочек, оставшихся беззащитными, Адаж исчезнет через поколение.

Тогда оставался другой, единственно возможный вариант. Она должна работать усерднее, сделать себя незаменимой. Не иметь врагов, чтобы все в деревне были у нее в долгу. Тогда сплетни стихнут, доброжелательность победит молву, потому что жители деревни будут любить Джехенит слишком сильно, чтобы выступить против нее.

Можно спасти и деревню, и свою дочь, в этом она не сомневалась. Нужно просто постараться.

Давным-давно и сейчас

На острове у побережья Скорпики

Сессадон

Сначала они пронзили стрелой горло ее подруги Алиш, чья очередь была возглавлять отряд. Искусные охотницы – их враги. Мечи и копья с беспощадной быстротой разили следующие полдюжины ее товарищей. Затем воительницы догнали двух отставших: первая умерла с диким криком, вторая упала в тишине. Казалось, что через пять ударов сердца в живых осталась только Сессадон, боровшаяся за свою жизнь.

Ее судьба висела на волоске. Истекая кровью от полудюжины ран, которые убили бы менее сильного бойца, ран, которые могли бы свалить ее через несколько минут, часов или дней, она бежала по незнакомому лесу. Она знала, что ее кровь оставила четкий след, по которому мог бы пойти любой дурак. И все же, обнаружив, что на нее охотятся, как на обычную обреченную лису, она поступила так, как поступает добыча. Побежала.

Позади они кричали друг другу, их возгласы раздавались слишком близко, всегда слишком близко, следя за ее продвижением сквозь деревья. Они гнали ее вперед, так что ей необходимо было бежать – или умереть. Когда она, спотыкаясь, выбралась из зарослей леса и оказалась высоко над бурлящей, ревущей угрозой Соленой Пасти, их крики повеселели, стали дразнящими. Они были уверены в своей победе.

Поэтому Сессадон сделала выбор, который вовсе не был выбором. И когда, усмехаясь, они прижали ее к самому краю белой скалы, она собралась с силами и прыгнула.

Ее летящее тело оставило берег позади, пролетев по воздуху, затем по воде и вниз, вниз, вниз. Она исчезла, поглощенная покрытым белой пеленой морем. Они не последовали за ней, потому что в водах Соленой Пасти ждала только смерть. Ее грохот разносился вокруг нее, когда она сомкнулась над головой Сессадон, и ее мир стал мутным, пропитанным солью.

Позже поглотившее ее море выплеснуло девушку на еще менее знакомый берег, на одинокий остров. Небо. Песок. Тишина.

Она пробудилась в своем земном облике – неким подобием тела, которое не было телом, хотя когда-то было им. Она почти канула в небытие, но здесь была магия. Что-то могущественное, что-то зачарованное поддерживало ее дух, чтобы он не ускользнул. Стоит ли ей цепляться за этот якорь? Она была так одинока. Ее друзья убиты, далекая родина превратилась в нечто неузнаваемое, все, что ей обещали, пропало, пропало, пропало. Но она слышала силу, поющую на уединенном острове, в выступах сверкающего кварца, в устье пещеры неподалеку. Темная зияющая дыра на фоне синего неба. Вдали от света, вдали от непогоды. Если она смогла забраться так далеко, сказала она себе, то сможет подождать. Либо смерть найдет ее, либо что-то другое. Медленно, очень медленно, она поползла к желанной темноте пещеры. Оказавшись внутри, девушка прижалась щекой к песчаной земле и позволила себе погрузиться в темноту.

Спустя неизвестное время – минуты? дни? годы? – Сессадон проснулась.

Ее телу не была присуща ни одна из функций, которые должны быть у тела: ни дыхания, ни пульса, ни сердцебиения. Ее кровь иссякла в иссохших, истощенных венах. И все же что-то от ее земной формы осталось. Ей нужно было вернуть и свое тело, и свою цель: одно послужит другому. Если бы только она не была одна. Если бы у нее вообще никого не было в этом мире, подумала Сессадон, вспомнив обстоятельства, которые привели ее сюда, то и жить было бы незачем.

Поэтому сначала она сосредоточилась на своей цели. Собрала воедино источник своей силы, оберегая его, как тлеющий уголек. Пробормотала слова заклинания и послала его над раскинувшейся землей, ища и надеясь. Там, далеко-далеко, так далеко, что она едва ее заметила. Капля крови, которая воспевала ее кровь, такую же свежую и новую, как и ее, высохшая и растраченная. Потомок ее рода. Тогда она ощутила его целиком. Цель. Цель. Она изменила форму заклинания, втянула каждую каплю силы, которую могла собрать. В безмолвном исступлении она начертала заклинание дальнего действия на прохладном твердом потолке пещеры, растягивая, уплотняя, прижимая его, как пресное тесто на раскаленном камне. Чтобы достичь своей цели, ей нужно было поощрять одни возможности и отсекать другие, и это заклинание должно было сформировать будущее, которого она желала.

Ее силы иссякли, она легла отдохнуть и больше не просыпалась до прихода охотницы.

Никто другой не заметил бы охотницу. Она двигалась по лесу, как водяной жук по серебристому пруду, почти незаметно. Путь ее был легок и уверен, как стрела, готовая в любой момент пуститься в полет. У ее добычи не было ни единого шанса. Скорее всего, они даже не узнают о ее присутствии.

Но девушка из пещеры знала.

Когда Сессадон проснулась, то заметила движение времени на острове вокруг себя, хотя она все еще не знала, сколько проспала, и сколько времени прошло с тех пор, как ее впервые выбросило на берег. Листва нависающих деревьев казалась длиннее и тяжелее, сам пляж стал немного шире, где море унесло больше песка. Но две вещи не изменились. Заклинание, которое она начертала на потолке пещеры, висело над ней, успокаивая, а ее ослабленная форма не стала более твердой. Ей понадобится помощь, чтобы вернуть жизнь в тело. Чтобы почувствовать, как иссохшие легкие не просто разбухают и восстанавливаются, а наполняются воздухом. Теперь, когда она вспомнила о своей цели, то жаждала вернуть чувствительность пальцам и улыбку на лицо. А теперь рядом с ней, чтобы составить ей компанию, появился кто-то молодой и сильный, полный жизненных сил. Теперь она больше не была одинока.