Теперь Джехенит понимала, что ей следовало лучше молить Велью о желаемом. Велья была Богиней Хаоса, в конце концов. Она давала желаемое так, что ты больше не хотел этого.

И хотя было уже слишком поздно, Джехенит желала – с яростным огнем всех тех голубых искр, которые ее новорожденная принесла в мир, – чтобы девочка оставалась в ее теле хоть немного дольше. Чтобы прожить еще один день в мире, где все иначе. Всемогущая девочка. Гораздо хуже, чем отсутствие девочки, отсутствие ребенка.

Плач ребенка затихал, сменяясь каким-то другим звуком. Ее блуждающий взгляд оторвался от лица матери и заскользил по тусклой свободной комнате. И то, что вырвалось из ее беззубого рта, было жутко похоже на смех. Руки беспорядочно порхали, исследуя воздух.

Джехенит могла бы поклясться, что на пухлых, покрасневших кончиках пальцев девочки она увидела призрачные следы еще нескольких голубых искр, вылетевших из небытия и вернувшихся обратно.

Хвала Велье. Будь проклята Велья. Всемогущая девочка. Никто не должен узнать правду.

Пять дней спустя

Джехенит

Джехенит не переставала думать о Дворце Рассвета.

Через пять дней после того, как она родила свою всемогущую дочь, Джехенит очнулась от беспокойного сна: рука мужа обхватила ее бедро, и она не знала, кто это – Косло или Дарган. В голове царило непроглядное облако, и так было уже несколько дней. Малышка Эминель спала мало, а Джехенит – еще меньше. Она всегда была измотана, но не из-за ребенка. Вернее, не из-за криков или из-за того, что девочку нужно было кормить и укачивать, чтобы она снова заснула.

Каждый раз, когда она лежала на этой подстилке, ночью или днем, при свете или в темноте, этот образ настойчиво возникал за ее закрытыми веками. Дворец Рассвета сверкал золотом, его изгибы и колонны из песчаника были высечены прямо из гладкого горного склона, его шпили и арки вздымались ввысь. Парадные ворота вырисовывались в тени. Затем волна копошащихся существ хлынула вниз по ступеням и на песок, словно жуки, уродливые, черные и низкие. В горле застучал пульс, готовый задушить ее. Ищейки. Они придут.

Настоящие Ищейки были женщинами, а не жуками, и Джехенит никогда не видела Дворец Рассвета своими глазами, но видение не покидало ее. И его смысл невозможно было исказить. Если им повезло, то первый всплеск силы с голубыми искрами ускользнул от внимания дворца. Если нет, то Ищейки, возможно, уже на подходе.

Каждая королева Арки, начиная с самой первой, Крувесис, рождалась всемогущей. В песнях говорилось, что такие маги происходят от самой Вельи, дочери мужчины, настолько прекрасного, что даже божественная Хаос страстно захотела обвить ногами его талию. Всемогущество не передавалось только в определенных матрикланах, но появлялось неожиданно, как и подобает дару Хаоса. Независимо от того, где и у кого она родилась, каждая всемогущая девушка имела равные права на трон. Поэтому королевы Арки относились к всемогущим девочкам нового поколения отнюдь не с праздным любопытством.

Все считали, что самые одаренные Ищейки, самые быстрые и меткие, работают во дворце, чтобы отлавливать всемогущих девочек. Но даже разговор о такой сильной магии казался опасным риском здесь, в широких пустынных просторах Арки, где собственная магия и магия соседа часто создавали тонкую, хрупкую стену между жизнью и смертью.

Особенно в такой вымирающей деревне, как Адаж, лучшие времена которой остались в прошлом. Когда-то здесь жила дюжина целительниц, по словам старух способных справиться с любой бедой, вылечить любого раненого. Когда-то, по их словам, здесь жила заклинательница земли, которая вырастила яблоню прямо в центре своего дома и через крышу, и каждый день ее жизни на этом дереве распускалось, росло и созревало одно сочное яблоко в крапинку. Когда-то здесь жило целое семейство магов воды, чей дар был настолько силен, что они направили ручей в новые русла, проложив его вдоль домов Адажа, так близко, что достаточно было лишь встать на колени, чтобы напиться досыта. Род угас, а вместе с ним и ручей. Его не стало через несколько дней после того, как они похоронили последнюю из матриклана над очагом и произнесли молитву о восхождении на небеса.

Но Джехенит знала, что даже в этой крошечной, угасающей деревушке можно найти всемогущую девочку. Вот почему она не могла перестать думать о Дворце Рассвета, почему она была поглощена возможными планами по обеспечению безопасности девочки. Может ли она спрятать ее так, чтобы ее не нашли? Укрыть ее до тех пор, пока та сама не научится использовать свой опасный дар? В те долгие предрассветные часы, когда рядом с ней мирно дремал то один, то другой темноволосый муж, ее беспокойный разум снова и снова возвращался к этой проблеме. Джехенит не была уверена, что сможет это сделать. Она определенно не справится в одиночку.

Потом – озарение: а как насчет Джорджи?

Как только она подумала о соседке, Джехенит поднялась, выскользнув из-под руки дремавшего Косло – а это был именно он. Нужно сделать все правильно, – подумала она. Второго шанса у нее не будет.

Поэтому сначала она сделала подношение Велье, попросив у нее благословение и преклонив колени перед святилищем. Их домашняя статуэтка Вельи была необычной, поистине уникальной – камень, выточенный водой и временем, а не руками человека. В детстве Джехенит нашла ее, когда однажды опустила руки в прохладную воду ручья – на следующий год ручья уже не было, – чтобы поискать ракушки на галечном дне. Выражение каменного лица сильно напоминало божество, одновременно и веселое, и бдительное, неодобрительное и снисходительное, и поэтому оно занимало почетное место на алтаре.

«Почтенная и могущественная Велья, – сказала она. – Я молила Тебя об этой девочке, и Ты привела ее ко мне. Моя благодарность безгранична. Теперь я смиренно прошу еще об одном благе: не отнимай ее у меня. Не дай украсть ее Дворцу Рассвета. Позволь мне сберечь ее дар, спрятать его от посторонних глаз, пока она не станет достаточно взрослой, чтобы принять силу».

Недосыпание все еще мутило ее мысли, но сосредоточенность на задаче придавала новые силы. Затем женщина подняла спящую малышку с рук Даргана, покормила ее, не разбудив, чтобы та была довольной и сонной. Затем, прижав девочку к груди, она поднялась по лестнице и вышла на прохладный, сухой предрассветный воздух.

Несмотря на ранний час, Джорджа быстро отреагировала на стук и с улыбкой впустила ее.

– Ты родила, – с восторгом сказала она, когда Джехенит спустилась, твердо встав ногами на пол прихожей. – О-о-о, дай мне взглянуть, дай мне взглянуть.

Джехенит передала ей Эминель, наблюдая, как подруга разглядывает лицо ребенка. Сыновья Джорджи выросли и уехали много лет назад. Должно быть, женщине было одиноко. В ее доме слабо пахло оливковым маслом, солью и белым цветком, известным как клилия, но воздух всегда был немного спертым, немного затхлым. Дом был слишком велик для одинокой женщины, и если бы Адаж не угасал, на него претендовала бы большая семья. Но пока дома стояли пустыми, никто не спорил с настоятельной просьбой Джехенит оставить Джорджу, хотя, скорее всего, это было связано только с положением Джехенит. У самой Джорджи не было дара, который мог бы помочь деревне. Она могла строить только воздушные стены. Возможно, когда-то это было полезной боевой магией, но уже много лет на Адаж не нападали мародеры. Просто здесь не было ничего ценного, что можно было бы похитить.

Но то, что не имело никакого значения для Адажа, теперь играло решающую роль для Джехенит.

– Я бы не стала просить об этой услуге никого другого, – напряженно и тревожно заговорила Джехенит. – Но я не могу поделиться этим с Косло или Дарганом. А у меня не осталось здесь семьи, ни матери, ни сестер. Ты – самый близкий мне человек.

Джорджа, казалось, была тронута таким вниманием, но ее доброжелательное выражение лица сменилось тревогой. Она ободряюще положила руку на плечо Джехените.