В глазах Виш застыла безмерная печаль, когда она сказала своей подруге:

– Но я не вы, Кхара, – и сжала ее ладонь.

Годы, прошедшие после рождения дочери, были для Кхары странными, тревожными. Она любила девочку так, что не передать словами. На свете не хватит слов. Сам ребенок не вызывал беспокойства: жизнерадостный, сильный. Но когда проходили недели, потом месяцы, потом годы без рождения еще одной воительницы, Кхара боялась, что племя может ополчиться против юной Аманкхи. Когда придет ее время править, не будут ли они слишком недоверчивы к ней? Неужели ее статус последней девочки, родившейся в Скорпике, оставит на ней метку злосчастья?

После Аманкхи воительницы рожали мальчика за мальчиком. Увеличение доходов от торговли мальчиками было первым сигналом, но последствия распространялись по бесчисленному множеству других направлений. Ропот и шепот беспокойства нарастали по мере того, как в лагерях все реже раздавался веселый лепет малышей. Козье молоко раньше предназначалось только для кормления детей, чьи мамы не могли кормить сами, но теперь козьего молока было достаточно, чтобы делать сыр на зиму. Любой желающий мог отведать его. О правде редко говорили вслух, но все о ней знали. И со временем положение усугублялось – расхождения перерастали в разногласия и, в конце концов, в катастрофу.

Масштабы надвигающейся катастрофы беспокоили Кхару. Она знала, что должна принять меры, внести изменения, подготовить свой народ к тому, что может произойти. Но ей казалось невозможным, что Бездевичье может продолжаться. Каждый раз, когда воительница рожала – хотя теперь это случалось гораздо реже, – в ее груди все еще теплилась искра надежды, что ребенок может оказаться девочкой. Но как только крик новорожденного оглашал мир, а лица повитух выдавали все, что нужно, эта нежная, уязвимая искорка надежды вновь угасала.

Когда она вернулась домой после наблюдения за девочкой, которая, как она предполагала, когда-нибудь убьет ее, ее собственная дочь мирно свернулась калачиком на раскладушке в их шатре. Темные волосы ребенка образовали густое облако вокруг ее светлой головки, скрывая спящее личико. Весна пришла рано, и они переехали из зимнего лагеря в летний за два месяца до того, как в Сестии начались ежегодные обряды – в этом году Обряды Малой Луны. Поэтому у них был свой шатер, и им не нужно было собираться в большом количестве, чтобы согреться ночью. Аманкха могла свободно бродить, пока ее мать занималась другими делами в лагере; другие матери оберегали ее от самых страшных опасностей. Теперь она лежала здесь, погруженная в крепкий сон, и Кхара чуть не упала на колени при виде ее нежной, уязвимой спины, которую королева-мать увидела, как только опустила полог, чтобы загородить солнечный свет.

Больше всего на теле дочери она любила маленькое родимое пятно в форме солнца между лопатками. Ее широкие скулы, веселые глаза, пухлые коленки и запястья – она любила все это, но именно круглая коричневая отметина размером меньше ногтя ребенка всегда вызывала нежность в сердце Кхары, готовом выскочить из груди.

Кхара поцеловала родимое пятно и легла рядом со спящей девочкой, прижавшись к ее маленькой спине своим гораздо более крупным телом. Ее сердце все еще билось, слишком громко и быстро. Она надеялась, что тёплая тяжесть детского тела и ровное дыхание прижавшейся к ней девочки помогут ей успокоиться.

У нее уже сдавали нервы. Она хотела попросить Виш об исключительной услуге – возложить на нее священный долг, но не могла подобрать слов. Она сделает это завтра. Или если не завтра, то в ближайшее время. Ведь если Тамура победит Кхару и завоюет ее королевство, Кхара точно знала, каким будет следующий шаг девушки. Сначала убить мать, а затем убить дочь. Именно на это Кхаре не хватило духу. Теперь она видела, что из этого вышло, когда дочь оказалась столь же амбициозной, как и мать. Если Тамура оставит девочку в живых, она рискует стать жертвой другой своей версии, начать цикл заново: победительница, которая живет, но живет в страхе, страшась того дня, когда дочь ее жертвы станет достаточно взрослой, чтобы превратить победительницу в свою очередь в следующую жертву.

Следующее утро Кхара провела вне лагеря, позволив дочери отвлечь ее от государственных вопросов. Но эти же вопросы отвлекли и ее. Когда она была королевой, но не матерью, она была всецело королевой. Аманкха изменила ее. Она видела королев, которые, когда правили, могли отбросить мысли о своих дочерях, любовниках, семьях. За последние несколько лет она поняла, что не принадлежит к их числу.

Она собиралась провести утро, обучая Аманкху бесшумно передвигаться по лесу, готовя ее к охоте, но ее рассеянность оказалась заразительной. Трехлетняя девочка никак не могла сосредоточиться. В итоге они продирались сквозь кустарник, затеяв новую игру. «Если я пока не могу научить свою дочь неподвижности, – решила Кхара, – то, по крайней мере, научу ее скорости». – И они играли в догонялки и преследование между деревьями.

Когда они вернулись в лагерь, солнце стояло уже высоко, пришло время заседания совета. Сегодня им предстояло обсудить проблему Бездевичья, не в первый и не в последний раз, и Кхара медленно и неохотно приближалась к месту встречи. Если это Бездевичье затянется, нарушит ли оно мир между королевствами? Самый главный вопрос, с которым каждое из них, вероятно, столкнется в своей жизни. Но ни у кого не было на него ответа.

И когда она вошла в шатер для собраний, женщины уже были здесь. Ей показалось или члены ее совета бросали друг на друга настороженные взгляды? Не просто некоторые, а все: Мирха – на Гретти, Гретти – на Виш, и так далее. Возможно, они были просто разочарованы тем, что она прибыла поздно. Возможно, их недовольство кроется глубже. Ужас закружился внутри нее, разгоняясь в крови, но она не подавала виду.

– Давайте сегодня говорить, – произнесла она традиционные слова, почти как заклинание. – Давайте говорить свободно. Давайте говорить правду. И сегодня давайте говорить о Бездевичье.

Она ждала. Здесь могла высказаться любая из них; любая могла предложить свой вариант действий, без осуждения, без злобы. В ее власти было назначить голосование, но до этого момента все их мысли и впечатления имели одинаковый вес.

– Никто не хочет насилия, но если уж оно придет, мы должны быть готовы, – размеренным и ровным тоном сказала воительница Мирха, служившая еще вместе с матерью Кхары, Эллими. Она всегда была консервативна. Кхара была потрясена тем, что она первой заговорила на столь радикальную тему. – В первую очередь мы должны рассчитывать на собственные силы.

– Что ты предлагаешь? – негромко спросила Кхара.

– Пусть другие внесут свои предложения, – сказала Мирха, отступая назад. – Мне только важно, чтобы мы укрепили Скорпику.

– Скорпика сильна, – усмехнулась Виш.

– Разве? – воскликнула Гретти. – Нас тысячи, но мы рассредоточены. Разве мы не были бы сильнее вместе?

Бывшая хранительница клинка уже выросла и стала женщиной, ее первый и единственный сын был продан вскоре после рождения Аманкхи. В восемнадцать лет она была молода для Совета, самая младшая, но она достойно себя проявила. Они с Кхарой не всегда сходились во мнениях, но никто не выражал своего несогласия так уважительно.

– Тебя услышали, Гретти. Но не могла бы ты пояснить свои мысли? – спросила Кхара, изо всех сил стараясь сохранить спокойное лицо, которое не выдавало бы эмоций.

– Я не совсем понимаю, как именно это сделать, – призналась Гретти. – Но что-то должно измениться. У нас так мало молодых воительниц, и все это знают. Разве мы не можем найти лучшее применение тем, кто у нас есть, вернув их домой?

Некоторые кивали, некоторые сокрушенно качали головами. Кхара, наблюдая, оглядела круг. Должна ли она сосчитать, кто согласен, кто не согласен? Должна ли она высказать свое мнение или подождать, выслушивая остальных?

Виш заговорила в наступившей тишине: