Все вокруг сотрясалось от ударов мощнейшего оружия. Никто не хотел верить в случившееся. Но, худшее все-таки произошло. Ядерная война была в самом разгаре. Ракеты стратегических сил ушли на цели ответно-встречным ударом. Последние ходы в Большой Игре были сделаны. Глобальные игроки в едином порыве смахнули все фигуры, в качестве последнего аргумента начав бить друг друга условными шахматными досками. И изменить что-нибудь уже не представлялось возможным.

Бункер внутри горного массива дрожал, железобетонные стены и перекрытия массой в тысячи тонн ходили ходуном. Где-то конструкции не выдерживали очередных попаданий и обрушивались, погребая персонал под толщей породы, бетона и металла. Там, где еще что-то уцелело, выли сирены и метались люди по тоннелям. Взрывы уничтожали разные сектора, но убежище для правительства строили много лет и выстроили настолько масштабным, что разрушить его целиком оказалось совсем не так просто. Тем не менее, противник добивался уничтожения этой цели. Ракетные атаки следовали друг за другом волнами. Противоракетная оборона кое-как справлялась лишь с первой, а потом перестала существовать. С каждым ударом вероятность остаться в живых все уменьшалась даже для первых лиц, расположившихся внутри помещений высшего уровня защиты под километровой толщей природного камня и прочнейшего железобетона.

Неверный мигающий свет фонарей аварийного освещения едва прорывался сквозь дым, гарь и пыль, наполнившие длинные коридоры подземелий. Автоматизированные системы пожаротушения, вентиляции и фильтрации воздуха уже не справлялись, а радиация проникала внутрь. Мертвые и умирающие люди заполнили пространство разрушающихся секторов убежища. Многие сгорали заживо, а то и просто испарялись в страшном огне атомных взрывов, а живые завидовали мертвым, очутившись в ловушке этого ада, где плавился даже камень.

Но, в Центральном храме пока ощущалось лишь подрагивание пола и стен, да слышался отдаленный грохот разрывов. Главное убежище построили настолько прочным и с такой многоуровневой защитой, что храм все еще стоял, хотя во всех секторах вокруг него уже царил хаос. Иконостас подземной церкви, предназначенной для самых главных представителей власти, сделали невероятно роскошным, с иконами, отделанными золотом и бриллиантами. Но, и это не помогло тем, кто молился там, докричаться до Господа. Не в силах уже ничего изменить и ни на что повлиять, они бессильно продолжали молиться, когда очередное попадание термоядерного заряда все-таки добралось до этого помещения высокотемпературным языком пламени, слизав за миллисекунды жизни тех людей, от решений которых до этого момента зависела судьба огромной страны, вступившей почти без союзников в противостояние с половиной государств планеты.

* * *

Где-то в другом мире волшебник отбивался от тьмы, задействовав все свои способности, он оборонял Белый Город, последнюю твердыню Сил Света, посылая во врагов молнии с высокой башни. Но, войска темного властелина все-таки наступали. Устроив осаду, они закидывали обороняющихся огромными камнями при помощи катапульт и ломали ворота железными таранами. Жестокое сражение под древними городскими стенами длилось уже не один месяц, когда прилетел дракон, а на нем восседал черный маг, наместник темного властелина. Он и направил драконий огонь, усиленный магическим ударом прямо в сердце волшебника, а тот, уже сильно уставший от долгой битвы и растративший былую мощь, не успел отразить нападение. Поняв, что погибает, в последний момент он все-таки задействовал древний зачарованный артефакт из золота и самоцветов, висящий на шее, что позволило сохранить душу и мгновенно перевоплотиться. Вот только еще узнать бы, куда попал?

* * *

Я проводил рекогносцировку на переднем крае линии боевого соприкосновения, когда вражеский снаряд разорвался рядом с нашим наблюдательным пунктом, и осколки полетели прямо в меня. Бронежилет разворотило. Боли не успел почувствовать, просто потерял сознание. Последней мелькнула мысль, что я убит. Длинный туннель и свет в конце него — это все, что я запомнил, когда очнулся. Вот только не я уже это был, а кто-то другой. Я же четко понимал, что погиб там, под Донецком.

Холодный ветер дул с полуразрушенных гор, над которыми почти всегда висели низкие темно-серые облака. Там находился запад, а горы звались Уральскими. Это название сохранилось со старых времен, с давней Великой Войны, которая разделила эпохи. Когда-то от этих гор тянулась тайга. Но, после Великой Войны от тайги предгорий остались только обугленные пни на песчаных холмах. И эти пни еще не все развалились в труху, некоторые почти окаменели и крошились очень медленно, многими веками. Отдельные из тех пней еще можно было увидеть, когда сильные ветра вызывали песчаные бури, и дюны под мощным напором ветра меняли свое положение. Но, часть тайги все же выстояла. Ее теперь называли Диким Лесом. И этот лес тянулся от песчаных предгорных пустошей, заканчивающихся недалеко от реки Оби, до самого Енисея.

Деревня Дружковка находилась ближе к Енисею, расположившись на берегу одного из его многочисленных притоков. А сам Енисей все так же, как и в старинные времена, нес свои воды к Холодному океану, который раньше называли Ледовитым, но после всех изменений климата, произошедших после Великой Войны, почти все льды в нем растаяли. И люди стали звать этот северный океан просто Холодным.

Трое крестьян тащились по обледенелому тракту. Ледяной ветер бил им в лица снежными зарядами, состоящими из снежинок серого цвета. А их лошадь черной масти по имени Смуглянка, тащившая сани с углем по грязно-серой дороге, еле ползла против воздушного потока. Они двигались от карьера, где совсем недавно обменяли в поселке у шахтеров остатки прошлогоднего урожая картошки на топливо. Зима на этот раз затянулась на целый месяц. И уголь, которым крестьянская семья топила печь в избе, кончился раньше времени. Старые люди говорили, что климат Сибири после Великой Войны сильно изменился. Зимой теперь морозы не были такими суровыми, как когда-то раньше, а снега выпадало значительно меньше. Но, все равно, зимой было холодно.

Топить приходилось углем, потому что деревья после Великой Войны так сильно изменились, что их древесина перестала гореть. Это и порождало вечные проблемы с топливом, зато теперь в Сибири не стало лесных пожаров. Да и поля значительно меньше горели, потому что и большая часть трав тоже приобрела подобные свойства. Травы сделались непомерно водянистыми. Благодаря этому вокруг постепенно стало гораздо меньше болот, потому что водянистые травы отлично впитывали воду из почвы, зимой превращаясь в острые, вертикально торчащие иглы, напоминающие сосульки наоборот.

Бледное солнце светило сквозь сероватую облачную пелену. Причем, облака расходились крайне редко даже под сильным ветром. Порывы, несущие колючие снежные заряды прямо в лицо, налетели на Любу, сорокалетнюю мать семейства Илларионовых, прижимая пушистый мех лохматой шапки к ее глазам. Отчего женщина постоянно поправляла головной убор рукой в рукавице, связанной из простой серой шерсти. Рядом с матерью шел ее старший шестнадцатилетний сын Петя. Он уже давно помогал по хозяйству. Его старый зеленый ватник продувало насквозь. А ноги в прохудившихся валенках окоченели.

Паренек думал о том, что хорошо было бы одеться потеплее. Вот только их семья не отличалась зажиточностью. Носили они всегда то, что имелось. Но, не роптали. Так учил отец. И Петя знал с малолетства, что роптать и жаловаться на судьбу не годится, потому что настоящий крестьянин должен уметь бороться с невзгодами. Уж, такова крестьянская доля. Щурясь от ветра, Петя посмотрел на отца.

Глядя на своего родителя Еремея, широкоплечего мужчину высокого роста, Петя все еще чувствовал себя маленьким и несмышленым, хотя уже догонял отца по росту. Вот только плечи у Пети все еще оставались узкими. И до отцовской удали ему было пока далеко. Когда они сворачивали с тракта на лесную дорогу, сильный порыв ветра едва не выдернул поводья из рук отца, и лошадь взбрыкнула, едва не перевернув сани с углем.