— Судя по всему, им это вполне удалось.

— Частично. Но речь сейчас не об этом. Уильям был из простой семьи. Его родители не могли купить место в куполе или попытаться получить его по связям. Но у мальчика обнаружилась мутация. У них нет. Меньше всего он хотел находиться в куполах, но его никто не спрашивал. Как я уже говорил, тогда творится хаос, а я боролся за любого человека, обладавшего мутацией, так как каждый из них повышал наши долгосрочные шансы на выживание. Уильям был умен, интересовался техникой и ненавидел тех, кто пытался нас контролировать. Это и привлекло меня к нему. Ещё немного — чувство вины. Хоть я и познакомился с ним после погружения, мои действия косвенно привели к его разлучению с родителями.

— И вы не рассказали ему о роли, которую в этом сыграли?

— Нет. Я направил его гнев на, как я считал, благородное дело, и надеялся, что тем самым искупаю свою вину перед ним и остальными, ему подобными. Он был первым, кто предложил вернуться в первый купол, чтобы подключиться к системам слежения. Вместе с ним мы осваивали их, учились обманывать. Но постепенно он становился все более параноидальным, ему все время казалось, что за нами следят, и постепенно он стал все больше воспринимать купола, как нашу тюрьму. Тюрьму, из которой нас надо освободить.

— Постойте…

— Да, я не просто так рассказываю эту историю. Дослушай. Я пытался ему объяснить, что купола защищают нас, но он отказывался в это верить. Ему стало казаться, что мир на поверхности все ещё существует, а все это — какой-то страшный социальный эксперимент. Когда я осознал, что не смогу его переубедить, наши пути разошлись. Я начал возрождать братство. Что же касается него. Пару месяцев спустя субмарина, на которой он плыл, отклонилась от курса, и направилась к поверхности. Вероятно, он смог взломать систему автопилота. Годами я думал, что он умер.

— Может это совпадение? Вряд ли только он воспринимал купола как тюрьму…

— Только один человек мог обмануть систему слежения так, чтобы я этого не заметил. А теперь эти слова… Я не верю, что это совпадение. А ты?

— Но если это действительно он, как он пережил подъем на поверхность? Значит ли это, что он может быть прав? И поверхность не так страшна, как мы привыкли считать?

— Ты сам был в первом куполе. Помнишь, как плохо тебе было после.

— Но это ничего не доказывает, может это часть мистификации! Вы пытались подниматься на поверхность?

— Мальчик, я видел своими глазами, как она горела. Поверь, после такого там не может быть ничего, кроме пустыни. И если он добьётся своего и "освободит" нас, всё человечество погибнет. Этого нельзя допустить. Пообещай мне. Ты должен пообещать, что остановишь его.

— Если все что вы рассказываете правда, то почему вы сами не остановите его? Вы годами растили его ненависть, а теперь хотите, чтобы я решал это за вас? Если старейшина — человек, которому не все равно, то почему же вы сдаётесь? Разве это не ваша ответственность?

Старейшина скукожился в своем кресле. Сейчас это был просто слабый старик, неспособный даже словами защитить себя. Ярость отхлынула также быстро, как накатила, и Андрей испытал лёгкий укол стыда. Он сделал пару вдохов и выдохов, а затем сказал:

— Я никогда не одобрю этого вашего "последнего путешествия". Но если так вы решили, то и катитесь к черту. А что касается обещания. Я готов пообещать, что сделаю все возможное, чтобы остановить этого Уильяма в пределах того, что считаю допустимым, если вы расскажете, почему приказали убить родителей Саманты.

— Их никто не убивал.

Что-то в облике старейшины поменялось. Андрей не сразу понял, что это были огоньки — они вновь вспыхнули в темных глазах, заставляя старика казаться молодым. Несколько минут они молчали, а затем Андрей не выдержал:

— Но Сэм сказала мне, что…

— Она сказала тебе то, что услышала от Марселя. Версию на который мы с ним сошлись.

— А что произошло на самом деле?

— В начале… многие не справлялись. Люди понимали, что это единственный способ выжить для человечества, но оказывались не готовы быть частью этого человечества.

— Суициды?

— Да. Зачастую родители оставляли детей, надеясь, что те смогут адаптироваться к жизни в куполах. Так сделали и родители Саманты.

— Но я не понимаю, зачем рассказывать ей ложь, зачем настраивать против себя?

— Расскажи мы правду, её бы это сломало. Не расскажи мы ничего, она рано или поздно сама бы догадалась.

— Все ещё не понимаю. Зачем же говорить, что это Марсель их убил? И откуда мне знать сейчас, что вы не обманываете меня, чтобы получить моё одобрение?

— Разве эта история побуждает тебя одобрить меня? Подумай ещё раз мальчик. Ты не обязан мне верить, а я не обязан доказывать тебе что говорю правду. Верить или нет, решать тебе. Может когда-нибудь ты поймёшь, почему я так поступил.

— Эй, я все ещё не дал своего обещания!

— Теперь мне это и не нужно. Я знаю, что ты не сможешь остаться в стороне. Ты будешь защищать купола, хотя бы ради неё.

Андрей вскочил и вышел их кабинета, резко хлопнул дверью. Но даже сквозь неё он услышал хохот, последовавший за ним. Все что сказал старейшина, перемены в его поведении, не укладывались в голове. Отказ бороться, попытки манипуляций. И омерзительная уверенность, что Андрей станет делать, как тот говорит. Это бесило. Осознав, что ходит кругами, Андрей хотел было пойти в каморку Сэм, но резко передумал. Через несколько минут он вошёл в тренировочный зал и направился прямиком к Марселю. По залу тут же разошелся шёпот про сухорукого, но он не обратил на него и остальных людей никакого внимания. Марсель тренировался в дальнем краю, делая выпады в воздух длинным шестом. Андрей подхватил с пола аналогичный шест и встал в боевую позу.

Марсель отсалютовал ему и стал приближаться. Андрей ударил, а затем, крутанувшись, ударил с другой стороны. Мир вокруг померк, остался только он, Марсель, и их оружие. Тело двигалось само, словно в неистовом танце, и когда шест вылетел из рук Марселя, он не остановился ни на секунду. Быстрая подсечка, и вот уже Марсель лежит на полу, а он, отбросив шест, кидается на него сверху и начинает наносить удары.

Кто-то вскрикнул и несколько пар рук появились в поле зрения, чтобы разнять их. Андрей не глядя нанёс несколько ударов в направлении, откуда, по его мнению, появились руки. Крики усилились, а затем его что толкнуло в спину, скидывая с Марселя.

Голова гудит от удара об пол, и он наконец оглядывается. Все, стоящие в зале обступили их с Марселем, но не рискуют приближаться. Марсель приподнимается с пола, из его разбитого носа течёт кровь. Он сплевывает на и без того влажный пол и тихо произносит:

— Эй, парень, ты что, озверел?

— Это правда?

— О чем ты?

— Её родители покончили с собой, это правда?

— Я…

— Отвечай!

— Да.

— Зачем? Зачем вся эта история с убийством?

— Старейшина…

— Хватит ссылаться на него! Это ты соврал ей. Зачем? Зачем?!

— Хватит! — голос старейшины разнесся по залу, как пушечное залп — успокойте его. А потом — я буду говорить.

Только сейчас Андрей ощутил кровь, стекавшую по его лицу. Видимо, Марсель тоже успел его зацепить. Он встал и прошёл сквозь толпу, которая молча расступилась перед ним. Проходя мимо старейшины, он поймал его взгляд, и, ни слова ни говоря, двинулся дальше в коридор.

Возвращаться к Сэм больше не хотелось. Он забился в вентиляционный лаз и лёг на спину. Весь сегодняшний день сейчас казался ему чем-то совершенно нереальным, наваждением. Он — новый старейшина? Что же, похоже он только что сделал все, чтобы этого не произошло. Никто не пойдёт за ним после этой драки. Рассказ про Уильяма был тем более странным. Парень, выживший на поверхности? Ещё одним поводом больше попробоваться подняться туда самому. Теперь, когда сам старейшина похоже собирался покончить с собой, все его доводы потеряли актуальность. Кроме разве что последнего.