— Нет.

— Это уже даже не смешно, — проворчал Зюдвинд. — Мы пять месяцев шатаемся по гребаным пескам, я его на век вперед успел нажраться, а до сих пор не знаю, для чего и что меня вообще ждет?

— Будущее, — послышался глухой, хриплый, болезненный голос. Тихий, но при этом его слышал каждый и, казалось, с любого расстояния.

Чародеи обернулись в седлах — к ним на бархан поднимался укутанный в черную хламиду всадник на серой лошади. Лицо скрывалось под бронзовой маской, очень похожей на ту, которую носил прокаженный король. Ван Геер поежился. Хоть он изнывал от непереносимой жары, все равно пробрал неприятный холод.

— Будущее, сын мой, — повторил Машиах, поравнявшись с учениками, — тебя ждет будущее. Там, — он указал дрожащей рукой, замотанной бинтами, — скрыты остатки прошлого, которое должно сегодня исчезнуть, чтобы изменить настоящее и дать жизнь будущему.

Ван Геер еще раз взглянул с бархана в указанном направлении, на нечеткие в кипящем воздухе руины крепости, высеченной в истерзанной солнцем и ветрами скале.

— Это все мило, конечно, — поскреб щетину Хесс, — но мне будущее ваше до жопы. Меня интересует настоящее и что я с него поимею.

— Не переживай, сын мой, — бронзовое лицо повернулось к ренегату, и тот стушевался под взглядом, скрытым во мраке глазных прорезей. — Тебя ждет достойная награда. Как и всех вас, дети мои, по делам вашим.

Ван Геер вновь поежился — Машиах любил звучать зловеще, и сложно было понять: угрожает он или просто о чем-то говорит. Эта театральщина откровенно бесила, но принимая во внимание возраст и необратимые изменения в мозгу, вызванные многочисленными операциями, чтобы продлевать эту пародию на человеческую жизнь, оставалось лишь мириться с жуткими причудами. Ван Геер был готов вытерпеть многое ради своей цели.

— Этой ночью все закончится нашей победой, — сообщил Машиах. — И в завтрашний день мы войдем обновленными.

— Хотелось бы наконец-то услышать, в чем заключается твое обновление… мастер, — робко поинтересовался Зюдвинд.

— Конечно, сын мой, — медленно кивнул Машиах. — Ведь я обещал вам ответы на все ваши вопросы, когда придет время. Время пришло, но я отвечу не здесь. Едем в лагерь.

Великий чародей, по слухам, доживавший свой второй век, трижды обманувший смерть, некогда носивший имя, которое благоговейно произносят его многочисленные ученики и последователи, развернул коня и неторопливо направился вниз по склону. Чародеи, некогда бывшие магистрами Ложи, которых он назвал своими учениками, нерешительно переглянулись. Первым, как это ни странно, развернулся Карл Адлер. За ним последовал Хесс, Ашграу, Зюдвинд. Ван Геер задержался, в последний раз взглянул на руины безымянной крепости, находящейся в самом центре Сель-Джаар, там, куда не решались заезжать даже отчаянные бедуины, и только потом направился в разбитый лагерь, в котором осталась целая маленькая армия из сотни гутунийских и сельджаарских наемников, вооруженных до зубов. Ван Геер глубоко задумался: для чего Машиаху потребовались обычные люди, когда у него под рукой пятеро не самых слабых чародеев Ложи? Ведь там, где не справится чародей, у простого человека нет ни малейшего шанса.

Ван Геер тяжело сглотнул и выдернул саблю из изуродованного трупа. То, что это был когда-то человек, определить было сложно — скорее, изрубленный криворуким мясником шмат мяса. Рядом в тесном мрачном коридоре лежал еще один. А вокруг — восемнадцать трупов сельджаарцев. Двое еще держались, но им оставалось недолго. То, что они все еще живы, — заслуга исключительно лошадиных доз наркотиков, которыми их накачали перед боем. Один из них тупо пялился на обрубок правой руки. Второй — пытался впихнуть в распоротую брюшину собственные кишки, и от бессмысленности этих действий делалось жутко. Сам ван Геер едва стоял на ногах. Он был ранен, но из-за обезболивающих и притупляющих страх веществ еще не осознал, как сильно и куда именно. Сейчас, когда сознание начинало немного проясняться, ван Геер с ужасом осознал, что если бы не олт, — сбежал бы первым, едва в коридоре навстречу отряду вышли они.

Они были похожи на людей. Выглядели, как люди, двигались, как люди, но этим схожесть с людьми и ограничивалась. Они вышли, не издав ни звука. Двигались совершенно бесшумно, синхронно, словно заводные куклы с пустыми серебряными бельмами вместо глаз на равнодушных лицах. В руках каждого голодно блестели по паре мечей.

Ван Геер метнул в них несколько молний, хотя Машиах предупреждал о бессмысленности подобного действия. Чародей доживал восьмой десяток, и за все семьдесят девять лет жизни магия еще ни разу не подводила. Этой ночью такое произошло впервые.

А потом в них разрядили двадцать мушкетов двумя залпами. Это тоже лишь задержало их на несколько мгновений. Пули оставили в их телах дыры, из которых даже не шла кровь. А потом два бездумных механизма вышли из завесы порохового дыма, сорвались на бег и ворвались в толпу сельджаарцев. В тусклом свете факелов и фонарей засверкали лезвия мечей, оставляющих после себя лишь трупы.

Всего за несколько секунд, прежде чем наемники успели сориентироваться и взяться за ятаганы и сабли, отряд потерял пятерых. В завязавшейся рубке полегло еще с десяток. Вокруг слышались стоны и крики умирающих, но они не издали ни единого звука, бесстрастно вспарывая животы и отрубая конечности. Если бы не отупляющие наркотики, после которых ждала мучительная смерть от передозировки, — наемники давно бы разбежались, однако Машиах не планировал оставлять их в живых. Они гибли, давая ван Гееру лишнее время, были всего лишь препятствием. И когда от отряда осталось только трое, чародей обвалил ненадежный свод коридора.

Завал, впрочем, почти сразу разметало, словно от порыва ураганного ветра. Камни и кирпичи разлетелись, будто пушинки, и они продолжили идти.

Трем оставшимся наемникам все же удалось завалить одного голема из живой плоти, хоть он и сопротивлялся даже тогда, когда ему отсекли руку и искололи ятаганами. Однако второй развернулся и добрался до оставшихся наемников. Но пока разделывался с ними, ван Геер напал сзади. Проткнул его саблей насквозь. Голем не издал ни звука. Развернулся, схватил чародея за горло и припер к стене. Ван Геер хрипел и метался от ужаса, несмотря даже на действие олта. Его пугала не столько близость неминуемой смерти, сколько изуродованное, окровавленное лицо, на котором не отражалось ровным счетом ничего.

Однако у заводных кукол рано или поздно кончается завод, и безмолвный голем не стал исключением. Его хватка ослабла. Пулевые, колотые и резаные раны вскрылись, из них хлынула кровь. Ван Геер каким-то чудом вырвался, подхватил с пола саблю и начал остервенело рубить эту насмешку над природой, извращенную аномалию и отвратительный феномен.

И рубил до тех пор, пока силы не оставили и его. А потом доплелся до стены, сел и принялся дрожать. Можно было бы списать все на отступающий олтовый дурман. Но чародей не привык врать самому себе.

Он все же потерял сознание. В чувство его привел Дитер Ашграу, перемазанный копотью и кровью, с наспех перебинтованной рукой. Ван Геер вжался в стену, бешено вращая глазами. Сердце колотилось так, что стук отдавался эхом в сводах древней крепости.

— Смотрю, у тебя тоже было весело? — усмехнулся Ашграу.

Ван Геер не ответил. Дитер осмотрел в коридоре.

— Из твоих не выжил никто, — констатировал он, равнодушно разглядывая трупы наемников. Затем скользнул взглядом по изрубленным на куски телам големов. — Машиах велел брать их живыми.

— Нахуй Машиаха… — бессильно прохрипел ван Геер.

Ашграу усмехнулся.

— Ему не понравится, что ты гробишь его будущее.

— Сам пускай и берет свое будущее живым…

— Он и взял, — глухо отозвался Ашграу. — Троих. Разменял полсотни человек на троих ублюдков. Хесс и Зюдвинд прикончили еще одного. А мы, кажется, потеряли Адлера.