Я же решил не медлить и взять ситуацию за рога. Поставил телефон на зарядку и вытащил из кармана бутылёк с таблетками. Купил их в аптеке на первом этаже приемного отделения. От череды размышлений я сильно напрягался, чего делать не стоило, и адски заболели ребра. Да и гематомы стали слегка ныть. пришлось выпить несколько таблеток и снова вернутся к телефону.

Так, включайся, родненький. Среди номеров, что могли мне звонить за вчера и сегодня только Мама. Она позвонила четырнадцать раз вчера и столько же сегодня. Но больше никто не звонил. Ни Катя, ни друзья. Ну, друзья то понятно, что не знают про аварию, вряд ли Мама стала бы поднимать панику, раз сама первая узнала о моем состоянии. Но почему не звонила Катя? Что, если вчерашняя авария не случайная? Да нет же. Катя не могла подстроить аварию, она ведь даже не знала, что я пойду гулять и вообще она вчера была в ванне, когда я ушел, так что она даже ухода моего не слышала. Или она хотела вчера поговорить о том, что нам пора расстаться, но я не стал слушать до конца и она решила, что это мой ответ на её решение. Нашла в себе силы так истолковать мой уход от разговора. Она долго терпела, а я просто не замечал. Не хотел замечать, что ей плохо и тяжело. Повел себя, как Отец. Ушел от проблемы, полностью пренебрегая ею, как последний эгоист.

«Нет, нет, нет. Пошли прочь из моей головы, предатели!» – Леша схватился за голову. – «Вы ведь мои мысли, а не соседские, а предаете так, словно я здесь лишний. Будто так мне и надо. Без суда и следствия сразу расстрел на месте. Стой, нужно позвонить! Просто спросить так ли я всё понимаю, вдруг накручиваю себя без особых причин, а дело окажется совершенно в другом. Да, просто позвоню».

На другой стороне не проходил гудок. После десятого раза в тишине прозвучал металлический голос: «Извините, номер не существует или набран неправильно. Пожалуйста, проверьте правильность набранного номера. А затем тоже самое на английском». Сука.

Леша положил трубку и закрыл намокшие глаза. Контролер настиг зайца и вышвырнул даже не на станции, а просто на ходу. Никакого перрона или кассы для одинокого путника, только тишина. Дремучий лес воспоминаний, что с этой секунды попадет под топор лесоруба, а затем на лесопилку. Всё под чистую, как Катя в квартире, он отправит на вырубку. Пусть только пеньки и останутся, разоренные гнезда и затоптанные норы.

Я помню, что купил эту квартиру на свой гонорар и процент от продажи книги «В медленном танце». Это был мой второй бестселлер, после которого фамилия Ильин стала синонимом успеха. Я тогда еще жил один, прежде, чем познакомился с Катей. Это было пять лет назад. С тех пор мало что изменилось, помимо каких-то новых вещей или мебели. Но, глядя на всю эту обстановку я вспоминаю, что до того, как появилась Катя, всё было именно так, как я вижу сейчас. Пустота и тишина. И квартирой это всё стало только благодаря ей. Но ведь так невозможно, чтобы человек ушел и всё вернулось к своему изначальному виду. Так возможно только при одном условии, если – это воспоминание или фотография в альбоме.

Но я ведь всё еще живой и не могу быть в воспоминании. Значит, тут что-то другое и оно находится там, где Катин номер еще существует.

Дождь больше не мешал думать, наоборот заставлял о чем-то задуматься. Погода диктует не столько свои правила, сколько возможность найти в них свои бреши. Уйти в себя, как ограничение внешней среды на прогулку. Заглянуть в свой солнечный оазис, обливаясь чистой водой из колодца. Утолить жажду понимания себя, но тем самым открыться всему остальному миру и заявить, что ты еще жив и готов жить, сколько бы не было отмерено на невидимом циферблате. И только непогода знает бурю, что разыгралась в твоей душе, знает о той войне, что ведется там не один год. Она видела все кровопролитные сражения за завесой умолчаных мыслей и крайне редких об этом слов. Всё то, что ты никому не расскажешь, увидит тот, кто сможет это понять. Нельзя сказать, что мир враждебен к нам и нельзя сказать, что мы враждебны к миру. Мы враждебны сами к себе и себе подобным, поэтому мир научился молчать и смотреть, стараясь не вмешиваться в то, что суждено каждому разрешить самостоятельно.

Леша в очередной раз набирал номер и не слышал гудков, только одну и ту же фразу о несуществующем номере. Линия связи оборвалась, когда телефонистка перестала понимать в какое гнездо вставлять штекер переключения, чтобы соединить абонентов. Нельзя соединить человека и пустоту. Они просто не смогу выговориться друг другу. Но и нельзя допустить не соединение двух сторон. Один берег всегда должен слышать другой, но, когда эта связь перестает быть стабильной, всем новым судам, покинувшим порт, суждено будет уйти на дно, так и не достигнув берега. И сейчас одно судно медленно наполнялось водой, через брешь в карме.

В зеркале совершенно другой человек. Другие руки, плечи, глаза. Скулы обвисли, как складки у шарпея, мешки под глазами наполнились содержимым и готовы к транспортировке на склад. Складки под носом стали похожи на борозды для пашни, а борода на стройный лес, что давно перестал быть полем. Старые мысли не сменились новыми, вчерашние слова сегодня – эхо, а булькающие шаги утопают в бульоне паркетных костей.

Престол тишины занял законный наследник, что долгие годы был бастардом, а вчера стал императором. В его владениях больше нет жизни, только один человек, который пока не понимает, как ему жить. Что невозможно воплотить для двоих, один будет нести, как крест, затем, как муку, потом, как просьбу. В итоге он захочет кому-то открыться, но сделает это осторожно, стараясь выстрелить рикошетом в себя.

Леша встал под душ не наполняя ванну. Горячий водопад, омывал плечи и с грохотом ниспадал вниз, разбиваясь не о камни на дне, но о ноги. Он поднес руки к лицу и сделал из ладоней лодочку, которой прикрыл нос, чтобы дышать. Затем несколько секунд что-то вспоминал, а потом шепотом произнес:

– О, великая сила Воды! Во имя прилива и отлива. Во имя дождя, града и снега, прошу тебя! Услышь мою молитву и помоги. Смой с меня печаль и груз её отчаянный, позволь мне подышать, но так, чтоб без тоски. Я знаю – виноват, как же быть мне правильным, когда в непонимании сгорели все мосты? И всё, что строит мир мне кажется неправильным, но я не возведу строений в нём других. Позволь мне просто быть! Без гнева, без изгнания, когда всех чувств своих мне просто не забыть. Аминь.

Я надеюсь, что ты всё еще меня слышишь, хоть я давно уже к тебе не обращался. Знаю, что чем лучше мне жилось, тем реже я вспоминал, как мне было раньше. Моих оправданий тебе совсем не хочется слышать, да и ни к чему они сейчас, раз я снова вернулся. Ты всегда была рядом, но я выбирал другой алтарь для своих чувств и мыслей, возвел идол не в том человеке или в том, я до конца теперь не могу разобраться. Слишком много негативных мыслей заняло место и теперь среди них не разобраться: кто желает добра, кто открывает глаза, а кто просто топит меня без права на реабилитацию. И в этом бурном потоке, где у меня нет ни лодки, ни весел, я решил, что обратиться к тебе единственное адекватное решение. Да, возможно обратиться к Богу было бы куда проще, мы ведь дети его, и он слышит каждого и помогает по мере своих возможностей. Но, если Он – отец, то ты – Мать. А Мама всегда слушает внимательнее, чем отец и умеет успокоить так, как этого не сделает он. Поэтому я выбираю тебя, если мне нужен совет или помощь. Поэтому я выбираю тебя, ведь только ты можешь меня обнять, а этого мне сейчас не хватало больше всего – защиты.