Выйдя из ванны Леша вновь взял телефон в руки и посмотрел на пятьдесят исходящих вызовов. На каждый не прошедший гудок и металлический голос на той стороне. На каждую попытку достучаться до небес, кидая камень в одном и том же направлении – вверх в никуда. После чего он открыл заметки и решил добавить новую запись. Сделать второй глоток из своего оазиса, путем разговора с самим собой из будущего. Из не наступившего завтра, которое может быть чем-то в разы привлекательным, чем неразборчивое сегодня. И он начал с того, что хоть и забавно, но правильно:
«Здравствуй, дорогой дневник и Леша, который будет это читать! Чувствую я себя чертовски не важно. Я пока не решил, стоит ли здесь материться или лучше оставить вульгарщину для себя. Не думаю, что ты сейчас джентльмен, который во всем придерживается правил этикета и нормы морали, но всё же. Думаю, что ты и без мата меня поймешь, одной рукой пишем.
Так вот ощущения у меня не важные, если ты помнишь, то вчера я попал в аварию, точнее мы попали, у тебя то ничего сейчас не болит, зажило, а у меня всё ноет. Знаешь, доктор, что вчера был у меня в палате, очень сильно напоминал отца. Я только сегодня до конца это понял и то, чисто случайная мысль пришла, как обрывками из воспоминаний о нем. Эти шлепающие тапки, дырявый носок и манера говорить. Внешне он больше напоминал солянку из какого-то киногероя, книжной фантазии и реально существующего человека. Не уверен, что такие встречаются в жизни, но одного из них мы с тобой увидели. Возможно, у многих детей, выросших в СССР одинаковые привычки и манеры, они ведь в одной школе жизни росли и прошли почти идентичное, хоть и жили, как бы, в разных точках страны. Неудивительно, что совпадения вполне реальны. Но я сейчас даже не об этом. А об Отце в целом. Я совсем не помню, как он выглядел. Да, всё детство я слышал, что копия отца, но глядя на себя в зеркало, не могу представить, как он мог бы выглядеть сейчас. Дважды два не складывается. И знаешь, я не хочу ему звонить. Он сам потерялся из моей жизни, точнее из нашей. С чего бы мне одному пытаться навести мосты?
Не знаю, понимаешь ли ты меня сейчас или в твоей жизни что-то изменилось? Но я сейчас думаю именно так. Не хочу быть тем, кто спасает каждую ситуацию, вылавливая её, как сачком из проруби. Хочу, чтобы обо мне кто-то тоже подумал. А то получается, что, если я не решусь кому-то позвонить или объявится, так все и рады обо мне позабыть. Да я и сам ни к кому не тянусь. Мне никто не нужен. Они сами когда-то решили, что знают лучше меня кем мне быть и чуть не пустили под откос поезд вдохновения и мечты. Вовремя я повзрослел и пресек диверсию на путях. Могло ведь быть иначе и вместо писательской карьеры, я бы жил всё в том же поселке и не знал никакой большой жизни, только отголоски призраков из поезда, которые не упокоились на кладбище. Они бы взывали ко мне в кошмарах. И разве это можно было бы назвать жизнью? У меня вообще не поворачивается язык это чем-то называть.
Еще Катя ушла. По крайней мере я так думаю и уже на восемьдесят шесть процентов уверен. Вещей нет и, как будто вычеркнуты все упоминания о ней. Перечеркнуты и вырваны. Я смотрю на эту пустоту, а тут даже, если все мои вещи сложить в одну кучу, то не пахнет жизнью. Жидкая лужа. А я в ней сопляк, который черпает ладонью и пьёт. Жажда она ведь такая. Не хочу перемывать всё, что случилось позавчера. Ничего не вернуть и не исправить, но можно изменить что-то в сегодня. Я не брошу попыток найти Катю, но пока совершенно не понимаю с чего мне начать.
Хорошая была мысль о книге, которая началась бы с человека, которого сбила машина. Но на деле это не так приятно, как в мыслях. Когда боль становится более чем реальной, переступая порог фантазии и мнимых ощущений, то становится, знаешь, не до истории. Хочется, чтобы всё это поскорее закончилось и снова беззаботно писать, самому додумывая чувства. Беллетристика она ведь не о жизни, а поиске жизни в том, что, якобы, существовать не может. Или не должно, но существует.
Знаешь, если бы я сейчас находился на том свете, то совсем бы этого не понял. Мир вокруг не изменился. Всё такое же и даже проводник, который должен был меня встретить и тот опоздал или вовсе не пришел. Может проспал, а может, как доставщик с навигатором, заблудился среди домов. Кто его знает? Но я сейчас сижу у себя дома и понятия не имею, что делать в этом посмертии? Нет, я живой, но просто воображаю, как это могло быть. И у меня нет никаких догадок. Впрочем, как и ответов от кого-нибудь понимающего происходящее.
Сходить что ли в бар? Давно я не бывал в таких местах. Но, раз я воображаю, то пусть это будет не обычный бар со всякими обрыганами, а другой. Такое место, куда приходят люди, у которых есть душевные травмы или те, кто разочаровался в жизни, а может и те, и другие. Пусть это место будет для всех внутренне искалеченных и не важно, что именно случилось, но важно именно это условие. То есть в этом месте будут только такие люди и им необязательно общаться между собой, но там они смогут унять боль за парочкой шотов и разговором с барменом. Идеальное место! Удобный кабинет психолога, когда он тебе и друг и выпивку подливает. Прям стартап какой-то получается.
Ладно, спасибо, что выслушал. Мне это было необходимо. Буду держать тебя в курсе происходящего. До связи».
В строке уведомлений высветилось новое письмо в почтовом ящике. Раньше почта имела свой сакральный смысл, когда каждое письмо или бандероль носила частичку человека его отправляющего. Все теплые или ненавистные мысли выписывались на крошечный клочок бумаги, который хранил это даже после смерти адресата и получателя. Письмо могло рассказать историю написанного, даже без регистрации и смс, просто так, ведь в этом заключена его единственная на свете работа – сохранить момент. Письмо, как пилигрим, что пошел в поисках гроба Господня в земли, раньше не существовавшие в его мире. И оказываясь в руках получателя, спустя долгое время, начинал рассказывать о том, что знает и о том, что видел. А нынешние мессенджеры так не могут. Они лишь потребляют тонны слов, миллионы терабайт информации и ничего с ней не делают. Как черная дыра, что засасывает объекты, материю и свет. Наши мысли и эмоции пропадают на безграничном поле слов, огрызков фраз и голосовых сообщений. А когда не станет адресата и получателя, то и пузырь их общения лопнет, оставив лишь мыльный след на несколько секунд.
В письме пришла повестка о вызове на судебный процесс по нанесению ущерба в ДТП. Судебное заседание состоится четырнадцатого мая в двенадцать часов дня, то есть через две недели. В это время входили все внутренние проволочки подготовки дела, а также обязательные для разрешения конфликта. Мне следовало ещё найти юриста, что поможет подготовить документы, но я сегодня не настроен кого-либо искать, кроме себя или лучше сказать, своего душевного я. На письмо отвечать не нужно, что хорошо. Значит просто отмечу в календаре дату и время. И нужно поставить напоминание, чтобы точно не забыть про юриста, а то вместо свидетельских показаний, заключения врача и осмотра скорой помощи принесу чеки из магазина. Сомнительное приключение будет, если меня осудят вместо водителя и придется выплачивать штраф за свою глупость. Вот будет смешно.
Дождь за окном перестал барабанить, сочувствуя моим переживаниям. И одним скромным просветом солнце заглянуло в кухню.
А я уж думал, что придется и сегодня промокнуть, – Леша улыбнулся солнцу, – а тут ты пришло. Как же давно тебя не хватало, заждался, если честно. Зима все нервы оголила и оскаливалась на мои и без того хрупкие кости. Уже не надеялся тебя застать у себя в гостях, но очень рад, что ты вернулось. Возможно, сейчас и есть идеальный момент, чтобы поехать в центр и наконец-то выпить от души. Знаю, знаю, что я на таблетках, но, может в совокупности они дадут хороший эффект обезболивания и я смогу нормально подышать. Думаю, что ты меня понимаешь, а не учтиво болтаешь головой для всех без разбора. Такого отношения я уже объелся.
