Третье. А вдруг и он отложит рассмотрение на неопределенное время, что будет тогда? Бригада как бы повиснет в воздухе?.И когда! После того, как все члены «семерки» в своей коллективной статье, напечатанной в заводской многотиражке, обещали помогать «самым главным проблемам и самым ответственным заданиям» как в ходе подготовки, так и во время построения линии… Но если рассмотрение чертежа у главного технолога задержится, что же остается от этих благородных обещаний?.. Вот, скажут люди, «оказывается, объявились у нас на заводе молодые болтуны, которые совсем не торопятся выполнять свои прекрасные обещания», — и ведь это будет позор!

Четвертое. А если бригада не может сейчас приняться за то дело, которое она себе назначила, что будет с ней?.. Ведь «семерка» — это не какая-нибудь «штатная» должность, а организация самодеятельная, добровольная, объединенная одним порывом в работе. Но если работа все еще где-то за пределами бригады, то ей недолго и рассыпаться. А кое-кто, например, неустойчивый Сева или братья «чибисы», просто влюбленные в свой бокс, пожалуй, даже и скоро спросит, до каких же пор «семерка» будет только числиться и маячить на горизонте, как однажды уже сказал Сева.

С каждым днем эти мысли все сильнее преследовали Петю, и порой его душевное состояние было так мучительно, что даже рядом с Галиной он не мог успокоиться.

— Что с тобой, Петя?.. Ты такой странный… ну, прямо неузнаваемый! Что случилось? — ревниво спросила она, когда они пришли в парк. — Смотри, как здесь красиво!.. Розы еще цветут, а какие чудные, пышные астры!.. Ну… а самое главное я, я с тобой!.. Как ты можешь со мной думать о чем-то другом? Ну… сейчас же улыбнись!

Улыбка Пети, однако, ей не понравилась.

— Да неужели ты все еще переживаешь эти несчастные папины две строчки?

— Милая, все это гораздо сложнее… И если бы я тебе рассказал…

— Пожалуйста, не надо! И слушать не хочу!..

Расставаясь, Галина с обиженным видом поцеловала Петю.

— Из-за тебя мне будут сниться дурные сны… учти это, мечтатель!

*

— Ну, что? Как? — спросили однажды Гриша и Матвей, встретив Петю в столовой.

— Сегодня после работы Степан Ильич вызывает всю «семерку» к себе, в партком, — сияя, объявил Петя.

В парткоме их ждал улыбающийся Степан Ильич.

— Ну, поздравляю… Прежде всего тебя, Петр Николаевич… а затем и всех вас, многоуважаемые члены «семерки»! — начал он приподнятым тоном. — Главный технолог признал чертеж и все технические расчеты вполне заслуживающими внимания — таково его заключение!..

С улыбкой Соснин переждал порыв молодой радости, охватившей всю бригаду, — неизбежные объятия, похожие на бурные встряски, жаркие тиски рукопожатий и смешливо-горячие вскрики: «Вот это да!», «Здорово-о!», «Ну, теперь пойдет», «Ура, ребята, ура!».

Когда все поуспокоились, Степан Ильич дополнил свое сообщение:

— Главный наш технолог еще высказал одно хорошее пожелание: молодым новаторам, особенно работающим по проблемам автоматики, просто необходимо неустанно обогащать свою техническую мысль не только знаниями и опытом,' но и живыми впечатлениями. Вот… вчера я записал, на каких заводах, где автоматика уже шагает вовсю, он советовал вам побывать… И мы, партбюро, мы это и в нашем постановлении отметили, тоже советуем всячески подталкивать вашу техническую мысль. Вот что: побывайте-ка вы на Первом ГПЗ, или на Шарикоподшипнике, как мы его называли прежде, в его ранние годы после пуска. На Первом ГПЗ вы увидите великолепно оборудованный цех массового производства шарикоподшипников. У нас будет деталь иная, и, понятно, все будет иное, но самый принцип устройства «линии» у них очень интересен, есть о чем подумать. У вас, кстати, сейчас и время есть. Пока для бригады найдут подходящее помещение и станочное оборудование, вы успеете многое увидеть и с интересными людьми познакомиться.

На Первый ГПЗ решено было идти в пятницу, после дневной смены. Все согласились, только братья «чибисы» встревожились:

— В пятницу мы не можем пойти!

— Почему? — спокойно спросил Петя.

— У нас тренировка по боксу… Тренер бывает в пятницу в эти именно часы… Он рассердится, если мы не придем… — заговорили близнецы своими неразличимыми голосами, будто бормотал один человек.

— Не пойдете, — глухо повторил Гриша, и кофейные глаза его мрачно засверкали. — Тренера боитесь? А позора перед товарищами, перед заводом не боитесь?

«Чибисы» обиделись, а Сева сначала поддержал их, сказав, что каждый спортсмен должен, «как свое собственное «я», охранять честь своей команды». Матвей Кувакин насмешливо заметил, что хотя он и страстный лыжник, но уж если выбирать, так прежде всего без «рабочей чести» жить человеку нельзя. Миша Рогов, который увлекался велосипедом, смеясь, «порадовался за себя», что никакой «сердитый тренер» не распоряжается его особой. «Чибисы» еще больше обиделись и приступили к Пете «как к руководителю семерки»: им важно знать его мнение. Пете спорить не хотелось, он думал о предстоящих встречах на Первом ГПЗ, но, желая, чтобы там были все, он в сдержанных выражениях изложил свое мнение: противопоставлять один спорт другому не следует — каждому нравится свое. Все они, члены «семерки», ведь тоже занимаются разными видами спорта: вот они с Гришей оба пловцы и лыжники, Сева обожает коньки, Матвей увлекается шахматами и шашками, Миша — велосипедист. Что же будет, однако, если каждый из них сейчас, когда перед бригадой «путь открыт», будет спорить, какой вид спорта лучше, а важное заводское дело, выходит, можно и побоку?

— Уж если наступает момент, когда нужно выбирать, так и я не поколеблюсь: в данное горячее время отставлю в сторону все спортивные заботы, а все свободное время отдам нашей бригаде, — твердо заключил Петя.

Гриша сразу поддержал его:

— Я, как и Петя, спортом буду заниматься — для полноты жизни, но уж если пришлось бы выбирать, я бы ни-ког-да не оставил моей заводской профессии! Я слесарь разностороннего профиля и до шестидесяти лет, братцы мои, я, как штык, пребуду в рабочем строю!

— Но зато романтика твоей личной победы… — вздохнул Сева.

— А почет какой! — в один голос подхватили братья «чибисы». — О каждом матче во всех газетах пишут!.. По радио извещают!.. А что народу смотрит!.. В Лужниках, например, это же уж самое меньшее, два города районного масштаба смотрят на тебя!

— Эге, какие вы честолюбцы, оказывается! — раскатился своим детски-звонким смехом Миша. Братья на это ничего не ответили, только переглянулись.

Сева опять заговорил было о романтике, но Гриша снова повторил что-то наперекор,' и спор разгорелся бы с новой силой, если бы каждый не повернул в свою сторону. Петя, шагая уже в одиночестве., задумался и обо всем сказанном в пылу спора, а также и о близком будущем. Какие все разные, думалось ему. Гриша предан делу, но бывает горяч, резок и невольно может даже кое-кого раздразнить. Иногда под влиянием трудностей он слишком подчеркнуто обобщает и даже как бы навязывает каждому собственное мнение. Уже не раз он задевал «чибисов» своей насмешкой — «бокс — узаконенная драка», и они, заядлые боксеры, наверно, возмущаются про себя, но помалкивают — оба не речисты, и скрытны, и что у них на уме, никак не узнаешь. Товарищескому большинству они, правда, уступают, вот и сегодня обещали пойти всей «семеркой» на Первый ГПЗ. Но это все-таки уступка, а не самостоятельное решение. «Тугие ребята», — говорит о них Матвей. Ироничный Матвей куда сдержаннее и умеет при случае высмеять и уязвить за неверные шаги, но так, что еще не раз потом человек прикинет в уме, что ведь именно Матвей верно заметил слабые и противоречивые стороны характера другого. Матвей, правда, — самый старший в «семерке», ему скоро двадцать пять, женат, любит свою семью, соединяет в себе квалифицированного слесаря, токаря и механика. Гриша как-то похвалил Матвея: «Ты у нас скала!» Далее Миша Рогов, в «семерке» самый юный. Он еще неопытен в жизни, его еще многому надо учить, но натура у него ясная, здоровая. Сева… ох, этот нервный, неустойчивый Сева! Он за многое одновременно хватается, может быстро увлечься и так же остыть. С тех пор как Сева стал писать стихи и печататься в многотиражке, у него появилась «тяга к беспристрастию», — не раз вслух отмечал Петя. Но Сева, споря с ним, называл это «романтической объективностью мыслящего человека». Петя не соглашался и определял «данную объективистскую романтику» как особый вид духовной лени, что означает, напротив, слабость мышления и недостаток принципиальности. За последнее время Сева даже высказывал сожаление, что «ввязался» в непосильное дело для него, «хотя и начинающего, но все-таки поэта». На Первый ГПЗ Сева обещал пойти, но с оговоркой — едва ли, мол, это уж так необходимо для дела: «Наша заводская деталь совсем иная, и, значит, все у нас будет иное — к чему нам мудрить?» Но Петя, как и не раз бывало, сразил Севу одним доводом: пусть он, Сева, как техник и поэт, задумается, что значит для него расширение кругозора!.. А Сева как раз и любил сам повторять это слово — «кругозор»: в нем чувствовалась «всяческая широта». «Вот так и дружим, всегда в спорах, все разные, — заключил Петя свои размышления. — А мне как быть со всеми этими разными характерами и противоречиями? А мне первому… Да, да, именно мне первому обо всех шестерых думать, разъяснять терпеливо и настойчиво, если понадобится, все недоумения и несогласия, ободрять, объединять всех шестерых… ведь нельзя же, в самом деле, по всякому поводу надеяться на указания и помощь Степана Ильича!»