Я сглотнула. Он улыбнулся.

— Можно я п-подумаю? — прошептала.

Улыбка сползла с его лица, став ещё большим шоком.

— Ты мне отказываешь⁈ — он подался вперед.

Я быстро-быстро замотала головой, а после нахмурилась и… кивнула.

— Я… еще не… готова, — выдохнула и начала оправдываться, — я была в ужасе, когда ты сказал, что переезжаешь ко мне и… ты приезжал пару раз в неделю и… это вообще не то же самое, что жить вместе! Понимаешь? — скривив лицо, — Лёва, полтора года по два вечера в неделю… я тебя… я про тебя считай ничего не знаю! Да я… я твою фамилию слышала два раза и не смогла запомнить! И-и… — на выдохе, — меня папа запрёт в их квартире и выпустит только в глубокой старости, — поджавшись, — господи, прости меня, я дура! Я знаю это и… я вообще тебя неправильно понимала всё это время, а ты… — почти успокоилась и, наконец, взглянула на него, — можно мы сперва… чтобы я привыкла к тебе… ещё чуть-чуть, поспешно, — и я тебя очень люблю, и надеялась, что ты меня тоже, но… я даже подумать… боялась.

Он улыбался. Но не так, как обычно, а как-то насмешливо, и не надо мной.

— Это ирония, — хмыкнул он над собой, — я всё это время восхищался твоей осторожностью и продуманностью, а ты обернула её против меня!

— Не против те… — начала было.

— Хочешь узнать меня лучше? — подался вперед с горящим взглядом он, — тогда слушай внимательно, Камила: я женился в двадцать три на той, кого считали самой красивой девушкой нашего хм… кооператива, и она была более чем навязчива. Она забеременела, а я, пусть и не был таким, как сейчас, но сволочью не был никогда. Я быстро привык, у нас росла дочь, — усмешка, — я начал понимать, что что-то не так через десять лет, — хмык и насмешливое покачивание головой, — а Лида поступила так, как могла — второй ребенок. Мальчик. И ещё десять лет, — его глаза сверкнули, — я в тот день ехал домой в ярости — я должен был остаться здесь ещё на неделю по работе, а Давид позвонил сказать, что мама улетела отдыхать, — он нервно усмехнулся, — с кем-то, — он дернул головой, — оставила его с няней, — сквозь зубы, — это было не в первый раз, и мне не было до неё дела, однако… — смешок, а после взгляд на меня из-под бровей — он стал спокойнее, — у тебя были большие испуганные глаза, синие от холода губы и… — усмешка, — прозрачное облепившее тело платье, — глядя на меня будто потемневшими глазами, — а моя ярость упала хм… вниз, — его взгляд скользнул по мне, мужчина облизал губы, — я спокойный, сдержанный и… пассивный, — с намеком, — даже в юности, — хмык, — был.

На мою задумчивую хмурость он хмыкнул.

— Мне крайне пригодилось терпение, Камила, — усмехнулся мужчина, — я не верил, что можно хотеть так кого-то, — заставил меня смутиться, — я подал заявление о разводе в первый день нашей встречи. Было сложно отделаться от той, кому со мной явно удобно было. И ты спросила меня про полгода, — кивок, глядя мне в глаза, — полгода, Камила, — убеждающее, — и они прошли быстро только потому, что мне было к кому возвращаться.

Такой взгляд сложно было выдержать.

— Я понял, что люблю тебя в тот момент, когда принял решение не ломать тебе жизнь разницей в возрасте в два раза, — вино снова оказалось в его руках, — когда ты назвала меня тем, кем я ни в коем случае не хотел для тебя становиться, — глоток и с улыбкой, — терпеть не могу ту неделю без твоего голоса, — хмык и уверенное, — и я могу поклясться тебе, что никогда не любил никого кроме тебя.

Сердце замерло. Я не знала, что ответить. Он вообще никогда так долго ничего не рассказывал. Из-за алкоголя?

— Но вернёмся к иронии, — осушил бокал до дна, — когда мне было плевать — всё получалось легко, — усмехнулся, — а после та, кого я позвал замуж, потому что люблю, сказала мне «нет».

Его смех добрался до меня с опозданием.

— Я… — выдохнула.

— Никто не торопит тебя, Камила, — усмешка, — хотя, уверяю тебя, что смог бы договориться твоим отцом насчёт того, чтобы никто тебя не запирал.

Я мотнула головой и подалась ближе к нему.

— Я хотела сказать, что если бы я знала, что ты… чувствовал то же, что и я тогда, то всё было бы проще, — дёрнула губами в улыбке.

Он смотрел на меня ещё внимательнее, чем обычно.

— Пойдём домой, — протянул мне руку Лев.

Я поднялась с его помощью. Встала близко к нему и, положив руку на плечо, поцеловала. Тепло и мягко, пусть он явно хотел по-другому.

— Я не сказала «нет», — разглядывая вопрос в его глазах, — я подумаю. Пару… месяцев. Может чуть больше. А потом обязательно отвечу. Хорошо?

Его рука скользнула по талии ниже.

— Я уже сообщил тебе, что я крайне терпеливый человек, — усмешка, — а ты отчётливо испуганная… — смешок, — содержанка, — накидывая пальто мне на плечи.

Раз он смеется, то:

— Вот если бы ты подарил своей содержанке машину без всех этих… условностей.

Из кафе он вывел меня, смеясь ещё больше. А после был дом. Лифт и коридор.

Очень длинный коридор.

Воскресенье. Лёва уехал с самого утра, оставив после себя тёплую половину кровати, пахнущую им подушку, которую я сразу же забрала себе, и тёплый отпечаток губ на щеке. Ласковый. А ещё слегка недовольный, потому что успел наставительно поворчать на кого-то в телефоне.

Хорошо, что это была не я — я впервые за все эти дни провалялась в постели до середины дня, после чего поняла, что хочу есть, залила мюсли молоком и прямо в том же одеяле развалилась за телевизором, не смотря грозные новости и не стесняясь оставаться в пижаме. Никто не видел этого, а значит и не мог повторять пятьдесят раз, что нужно переодеться.

Вот умеет же он напомнить о себе. Я даже не получив от него сообщения, чувствую и представляю, как он бы злился. А всего только неделя вместе прошла. Ну… почти неделя.

Но без него в квартире было пусто. Как-то тихо, хотя шума он собой вообще не делал — у меня сейчас телевизор говорил больше, чем Лев за всё время со мной.

Так быстро привыкла?

— Да, мам, привет, — я ответила на звонок.

Вышло как-то лениво и сонно.

— Ребёнок, привет, — донёсся до меня её ласковый голос, — как твои дела? Отдыхаешь сегодня?

Я сощурилась, морщась от яркого солнца из окна.

— Ага, — зевнула, — всё отлично. Сессия скоро, так что я уже начала про неё думать, — хмыкнула, — но только думать.

Мама рассмеялась. У неё всегда был такой мягкий смех, что иногда казалось, что она придуривается и ей совсем не смешно.

— Не сильно прогуливаешь со своей работой? Мы с папой переживаем, — она явно что-то готовила в этот момент, потому что из трубки доносились громыхания, от которых приходилось убирать телефон подальше от уха.

— Вообще не прогуливаю, — хмыкнула для неё, — я же из дома. Мне всё равно в какое время начинать.

Её это явно беспокоило. Но она всё равно ответила дрогнувшим голосом:

— Я так рада за тебя, солнце. Мы с папой рады. Ты у нас такая умница, я… только боюсь, чтобы ты не перенапрягалась, ведь… твоя комната всегда тебя ждёт. Ещё три года тебе совмещать с учебой, а я так… надоела тебе со своими вопросами, да?

Как же мне не нравилось ей лгать. Я просто ненавидела себя за то, что делаю. И я могла бы уже признаться, сказать всё как есть, тем более теперь всё было совсем по-другому, но… этот снежный ком уже налип. Мне не сломать его одним ударом. Есть огромная вероятность того, что я сломаю себе руки перед тем, как смогу разбить его на куски снега. Мама не заслуживает такого. Она и лжи не заслуживает, но я всё равно больше боюсь того, что она скажет мне о Лёве, чем о той лжи, которая сидела между нами эти полтора года.

— Конечно нет, мама, — улыбнулась с грустью я, — ты зовёшь меня домой и скучаешь. Почему ты должна мне надоесть? — вспомнила, — да, кстати, что папа хочет на день рождения? Я знаю, что ты что-то уже придумала от себя, но я… или могла бы добавить, или может ты подскажешь мне ещё что-нибудь?