Петька кивнул и быстро, словно испуганный кролик, вернулся на пост, что-то нервно лепеча в рацию.

— Даже не перекурить, — вздохнул Корсар.

— Это точно, — поддержал Егерь. — Ну что выдвигаемся?

Заревел двигатель, машина двинулась вперед. Скоро УАЗ скрылся за ржавыми воротами КПП, оставив двух пьяниц-охранников наедине. Они ошарашенно переглянулись.

Следом за УАЗом залетели четыре Шишиги и сразу порулили в северный район, прямиком к врачам.

— Бред какой-то, — сказал Петька, откладывая рацию, — что-то не то…

— Чего такое?

— Совет первого уровня срочности ещё не созывали, — буркнул сталкер. — Никогда не созывали.

1

Коридор.

Стены пестрили большими, широкими полотнами картин и золотистой окантовкой узорчатых изваяний. Обволакивающий лёгким теплом, шёл свет, расходясь с многочисленных узорчатых люстр, увешанных над коридором.

В аккуратно отделанных, деревянных рамках окон почти догорал закат. Солнце, брызгаясь остатками оранжевого света, утопало за горизонтом, а тонкий серп луны, не спеша восходил на свой небесный трон. Хлопьями кружился снег, засыпая только-только расчищенные дороги города.

— Это что, товарищ Ленин? — спросил Корсар, намеренно не выговаривая букву «р». — Не знал, что эти пердуны — фанаты коммунизма.

На полотне действительно, раскинув руки, стоял первый вождь Советского союза, окруженный аплодирующей толпой пролетариата.

— А здесь Суворов, — Егерь смотрел на толпу сигающих с обледенелого утеса солдат, которых направляла твердая рука Александра Васильевича,

— В жизни они бы явно не поладили.

Беркут стоял у раскрытого окна и курил.

— Эти репродукции тащили со всех музеев, из городов в округе, — пояснил Дмитрий Степанович. — Здесь тебе и Эйнштейн, и Александр II, и Ленин с Суворовым. Даже Брежнева не забыли. Кого только не натащили. Когда будем в Зале Собраний у вас вообще челюсть отвалится. Они же как сороки, прут всё, что блестит.

— И сколько будем ждать? — вздохнул Корсар и стал бесцеремонно шариться в тумбочке под портретом Ленина.

Пошебуршив он не нашел ничего, кроме пары болтов и отсыревших тетрадных листов. Грустно присвистнул.

— Пока нас не пригласят, — Беркут сбил пепел с сигареты, выдохнул дым. — Любят они официальность.

Егерь перестал рассматривать картины, обернулся к командиру.

— А тебя не смущает, что сначала собираются они, а только потом приглашают нас? Пахнет лицемерием.

— Тут здесь им все пропитано, — буркнул Дмитрий Степанович. — Нас вообще как организацию тут многие недолюбливают. Ну и я в частности, им по яйцам прошёлся не раз.

Егерь нахмурился и посмотрел на две узорчатые дубовые двери с позолоченными ручками. Вдруг они дернулись, а из проема вынырнули две тени. Облачены неизвестные были в сплошную черную спецназовскую форму, лица были плотно прикрыты балаклавами.

Под рукой, в кобуре, торчали пистолеты, а на поясе болтались длинные дубинки, которыми обычно колотят людей, преступивших закон.

— Внутреннее бюро контроля общественной безопасности, — пояснил Беркут, отвлекаясь от окна. — Сокращенно: ВБКОБ.

— Ага, — фыркнул Корсар, впиваясь в фигуры злым взглядом. — Оборотни в погонах, чтоб их.

— Не будем сейчас. Можно идти.

Они направились вперед по коридору.

Беркута ВБКОБ-овцы пропустили сразу, а вот Корсара с Егерем тщательно обыскали. Даже слишком.

— Ну куда! — шикнул Корсар. — Там-то я точно ничего не пронесу, куски вы…

— Шагай, — холодно сказал один из них.

«Так бы и плюнул в морду, — подумал сталкер, ступая за двери, — жаль она под маской».

Следом обыскали Егеря и не нашли ничего, кроме пачки сигарет и зажигалки. Дальше проверять не стали.

— Проходи.

2

— Итак, господа, — здоровенный толстяк, раскинув руки на офисном кресле, которое еле-еле выдерживало его габариты, качнулся, — Совет можно считать открытым. Без лишних приветствований, поясню контекст. Дмитрий Степанович, лидер охотников, ни свет ни заря, возвращается из долгого и изнурительного рейда, а после, снова ни свет ни заря, созывает всех нас. И созывает срочно, чрезвычайно срочно. Поэтому спрошу без лишних слов: что случилось, Беркут? И вместе с этим, что даже более важно: выполнен ли заказ?

Сидели члены Совета в большом, овалообразном кабинете, большим ровно настолько, чтобы в нем, за столом, могли уместиться почти тридцать человек. Но сегодня в кабинете главной администрации города было всего десять самых влиятельных и крупных игроков в городе, тех, кто содержал в своих руках такую власть, что ни одному горожанину не снилась.

Кабинет веял шиком и блеском.

Горела тысячами огней огромная люстра, прямиком из двадцатого века, усыпанная хрусталем и золотом, с одним лишь отличием — электрическими лампами. Змеями ползли и извивались деревянные, украшенные резьбой и позолотой арки, не спеша щёлкал дрова шикарный, выложенный из белого камня камин, а на полу, под овалообразным столом из темного дуба, расстелился шёлковый турецкий ковер, на котором пустили абстрактные узоры лепестков, обнажённых женщин и лоз винограда. В изящных, очень широких шкафах, теснились книги всех веков: от Цицерона до Достоевского, от Библии до последних работ по нейробиологии. В каждом из хранилищ уместилась не одна сотня книг. Огромные часы-маятники, что стояли около камина, мерно качали маятником из стороны в сторону, отсчитывая минуту за минутой. А на фронтальной стене, прямо с огромного полотна, гордо задрав голову, взирала Елизавета ll, облаченная в бархатное платье, и мерила весь этот блеск и богатство, удовлетворённым взглядом. Само собой, такая превосходная картина была замкнута в золотистую рамку и прикрыта лучшим стеклом, лишённым даже намека на царапину.

Корсар, усевшись на кресло где-то посередине, ещё долго не мог привыкнуть к мягкой, слегка пружинистой подкладке. Оглядывая залу, он то и дело придерживал челюсть.

На столе, за которым уселись все из Совета, подле каждого стояла бутылка выдержанного коньяка и аккуратный, граненый по углам, тюльпановый стакан.

«Охренеть, мать вашу, — хмурился Корсар, — мы, значит, пьём водку с самогоном, и то, если повезет, живем в халупах, работаем на износ, а эти во тебе! Картины, камины, ковры. Тьфу! Какие с них коммунисты?».

Несмотря на то, что Корсар пару раз бывал на заседаниях, сюда он попал впервые. Раньше дела обсуждали в баре. Тогда всё было гораздо уютней и проще. А теперь, когда ремонт администрации, на которую вбухали тучу бабла был закончен, сталкер чувствовал себя как бродяга у аристократов. Впрочем, так оно и было.

Он посмотрел на рядом сидящего Егеря, затем на Беркута. Им тоже было не по себе. Перевозчик смотрел то на стакан с выпивкой, то на разжиревших советчиков.

В воздухе висела паршивая атмосфера, напряжение росло и тянулось, пахло лицемерием и напускной вежливостью. А ведь заседание только началось.

Дмитрий Степанович набрал воздуха, потёр пальцами виски. Собрался мыслями.

— Заказ выполнен, Якуб, — после недолгого молчания сказал он. — Триста оленьих голов, пять десятков волков, из них — восемь трупами.

— Недурно, — Якуб почесал густую щетину, шмыгнул носом и потянулся к выпивке. — Денюжки уже ждут. Триста двадцать пять тысяч рублей. Но это без учета вычета моих и твоих налогов, сборов и, конечно, Безвозмездных в фонд развития города.

Беркут поморщился.

— Всё как обычно, доставкой через моих людей. Но раз заказ выполнен, — Якуб поднял стакан, демонстративно понюхал и отпил. — В чём дело?

— Кажется, я догадываюсь, — сказал старичок, сидящий ровно напротив Беркута.

Его лицо избороздили десятки морщин, на длинном носу он держал аккуратные, округлые очки, что на свету электрических ламп, рассредоточенных по кабинету, блестели ярким жёлтым светом. На голове у него была обильная, кудрявая, седая шевелюра, спадающая до плеч. Но больше всего его выделяла огромная, пышная, белесая борода, как у Толстого. Внешне старичок был хорошо сложен, даже для своих лет.