– Чего вы тут смеетесь? – но хохот не унимался. Наконец, одна говорит сквозь смех:

– У тебя подол-то… штаны-то твои грязные… сзади торчат, а халат в штаны заправлен…

– Аа!! – Матюниха быстро выправила халат и унеслась обратно в подъезд. Хохотали уже не только старухи, но и подбежавшие дети, всем было весело и легко: трон превратился в старое кресло.

Несколько дней Матюнихи во дворе не было. Потом-то она вышла во двор, без палочки. Но ей уже никто больше не подчинялся. Да она и сама присмирела.

У моего дивана в зале с одной стороны изначально была прикреплена боковина в виде округлой горки с плоским верхом. Внутри угадывалась конструкция из дсп и фанеры, смягченная тонким слоем поролона, верх был обтянут дерматином цвета кофе с молоком. Боковина мешалась: приляжешь – ноги не вытянуть, и внучка пару раз ударялась головой – всё как бы подводило к тому, что не должно тут находиться высокое и жёсткое.

И решилась я срезать сие архитектурное излишество. Сам-то диван хороший, красивый, портить его не хотелось, поэтому пригласила нашего мастера-на-все-руки Диму. Пришел, осмотрел, ощупал пациента, покумекал, разобрал, разложив его детали по полу на весь зал, как карету в “Формуле любви”. Снятую боковину забрал, чтобы к утру отпилить закругленно-горбатый спуск, заменив его на плоский верх.

У Димы нет части пальца на правой руке – давно срезал циркуляркой при работе. И у предыдущего нашего семейного мастера-на-все-руки Эдика тоже не было двух пальцев, и тоже из-за циркулярки. Вспомнился Бронька из рассказа Шукшина “Миль пардон, мадам”, схоронивший два своих оторванных берданкой пальца в огороде. Подумала: а куда Дима дел свои оторванные пальцы? Но, конечно, не спросила.

На следующий день утром он сказал по телефону, что у него, как назло, не оказалось нужной дсп-шки. Я в это время возвращалась с почты, завернула к ближайшей помойке. Глянула: маленькой не было, к ограждению возле баков была прислонена только большая, с меня ростом. Подошел интеллигентного вида аккуратный пожилой мужчина – стариком язык не повернулся его назвать, деликатно спросил:

– Что-то конкретное ищете?

– Да, небольшую дсп-шку, но тут вот только большая.

– Это вам вон в том соседнем дворе надо посмотреть.

Я кивнула и повиновалась: хозяйство у распорядителя было в порядке и на учёте. В соседнем дворе дсп-шка поменьше была, но раза в три больше того, что требовалась. Взяла, донесла до дома, оказалось – зря: Дима где-то раздобыл и уже приладил к обрезанной боковине. Натянул на неё перешитый мной за вечер чехол из дерматина, тот лёг, как влитой – хорошо подогнала, не подвел опыт швеи-мотористки школьного УПК.

Выносила отпиленную часть боковины дивана, как ампутированную ногу. Было неловко просто положить её на помойке, словно она, как часть тела, могла кого-то напугать.

В сетевой новостной ленте мелькает то, что я сама же себе и сформировала: профессиональные блоки, экономическая аналитика, интересное в искусстве – литература, кино, живопись, декор, и обязательное для услады глаз – что-то с картинками, например, “Ручные вещи, дизайн пространства”.

Нравится смотреть на жилища, обустроенные подушками, горшками с цветами, пуфиками, абажурами, фотографиями в рамках, разномастной мебелью всех времен, народов, веяний и стран. Жить среди такого пресыщения милыми безделушками я бы не смогла, мне для комфорта ближе минимализм с чистотой и пустотой, лишь порадовать глаз картинками, не более.

Практически в каждой подборке фигурирует старая мебель: какой-нибудь нестандартный шкаф, стол начала прошлого века или, что чаще, комод с причудливыми замками и металлическими ручками на выдвижных ящиках, покрытый связанной крючком салфеткой с кистями. Был у меня такой – мамина соседка и подруга переезжала, предложила мне, и я взяла на дачу в качестве изюминки для интерьера. Красивый, но с характерным запахом старой мебели. Я все его поверхности уж и отшкурила, и лаком мебельным в два слоя покрыла, и проветривала неделями – всё равно при входе в комнату с ним обдавалась волной аромата старья. Избавилась.

С кое-какой старой мебелью не могу расстаться: родна и хороша. Хоть всю обработали раствором уксуса для уничтожения древесных клещей и натерли полиролем, слабый запах всё же присутствует. И как смотрю картинки с антуражем старины – ощутимо представляю, как там пахнет.

Психоаналитик Лакан писал о стадии зеркала – этапе развития ребенка, психиатр Назлоян – о зеркальных переживаниях, как о начальном этапе психотерапии, Абрамян – о Двойнике, которого порой не узнают. Отражения позволяют попасть в Королевство Кривых зеркал, уменьшить доброе и увеличить дурное через зеркало тролля из “Снежной королевы”, спросить “Я ль на свете всех милее”, поворожить с медным зеркалом Ярославны, королевы Франции, поймать отражение ветвей и неба на скользящем фасаде зеркального шкапа у Набокова.

В дни экскурсий по московским музеям я в зеркалах перемещалась в другие эпохи, как в фильме “31 июня”, они для меня были окном иллюминатора в машине времени.

Появление зеркала  изменило человека – он смог увидеть себя со спины, сбоку, посмотреть на свои уши, зубы, заглянуть себе в глаза. Люди стали по-иному ухаживать за собой.

Думаю, примерно такого масштаба произошли изменения с человечеством, когда появились писатели, а потом психологи – М.Мамардашвили называл всю литературу экспериментальной психологией. Выговорены и вынуты на поверхность страхи и сомнения, тайные метания. И если не осознанно из себя, то – читая о подобном у других, попутно оздоравливая себя и развивая душу, особенно под шквал психологической литературы в последние годы. Все же теперь знают, что такое незакрытый гештальт, личные границы, быть в потоке, в моменте и тд.

Но не всякое отражение себя человек способен воспринять, может и окаменеть, как при виде Медузы Горгоны. С.Рубинштейн называл чувства при узнавании себя  “горечью самопознания”.

В выходной мы поехали на мотоцикле на дачу: папа за рулем, мама за ним, я в коляске сбоку. Вдоль дороги тополя стояли по колено в воде – река той весной сильно разлилась. Мне нравилось ехать будто бы одной, и при этом мама с папой рядом, она обхватила его за талию, как в каком-то иностранном кино. Надо же – а ведь я сомневалась в их современности. Навстречу врезался ветер, сбоку все мелькало быстро, я даже забыла тогда, куда еду, мы будто летели в космосе.

Поток воздуха гнул на меня ветровое стекло, холодил плечо, и я погружалась под укрывной тент на дно коляски все глубже, до подбородка. Обустроившись и согревшись, расслабилась, и у меня начали складываться стихи – про дорогу, про деревья, про воду. А оттого, что мотоцикл создавал клуб дрындычащего шума, и никому ничего не было слышно, я потихоньку начала проговаривать свои стихи вслух. Слушая их, тут же поправляла рифму, меняла слова и к концу дороги я уже громко декламировала отредактированные на ходу строки. Сейчас, наверное, не вспомню их. Или – кое-что..:

“Едем мы на дачу, по пути леса.

Листья распускаются, полая вода”.

Смешно… А тогда мне казалось, что это шедевр.

В тот день на даче мама с папой не спорили и не ссорились, как обычно – весенняя природа навела на всё промытую ясность. Стволы яблонь были мокрые и яркие, на земле дотаивал дырчатый, как сыр, снег. Сладкий чай мы пили из розового китайского термоса с разбухшей пробкой – родители из чашек, а мне позволили из алюминиевой закрывашки термоса, ставшей сразу горячей, но это было так необычно, по-загородному – я терпела, держала ее за краешек, отхлебывала и приговаривала: