Обустроила себе в зале укромный уголок для вечерних посиделок с бумагой и ручкой  – собрать обрывки фраз, разложить записи по файлам, полочкам, чтобы в голове был порядок. И для возможности писать перьевой ручкой.

Заняла ближнюю к окну секцию стенки. Раскрыла дверцы верхней части, ее дно стало дальней частью письменного стола. Сверху еще три полки, на них – чашки, фужеры, рюмки, они наполнены воздухом и напоминают о застольях с запасной посудой.

Между верхней частью шкафа и нижним отделением с дверками узкий выдвижной ящик со швейной мелочью: булавки на магните, иголки с колечками, детский желтый металлический сундучок еще из моего детства с канцелярскими иголками, иглодержатели, ножницы, наперстки и все такое.

Располагаю жесткую адресную папку от грамоты с работы, и вот – место для писанины, где на лист бумаги через руку льются слова. Получился вполне уютный уголок, между стеклянным верхом с сервизами и железно-ниточным низом, как между небом и землей. Будто свитое гнездо.

В 40-градусную жару вентилятор на рабочем столе работает, как горячий фен: такие ностальгические ощущения – давно им не пользовалась. Оказывается, на исходе первой четверти 21 века некую сплит систему на четыре кабинета невозможно починить быстрее, чем за пять месяцев (дополнительное соглашение, торги, т.п.).

– А за свои деньги могу пригласить специалиста отремонтировать?

– За свои-то деньги, конечно, можете.

Пригласила бы, да не буду, ибо этого по инструкции делать нельзя, но и это завхозу не ведомо.

Мойщик окон.

В кабинет зашел мойщик окон.

– Я сейчас освобожу подоконники.

– Да, у вас-то – пусто. Вот в суде я мыл – там все окна папками завалены. По коридорам только и ездят тележки с бумагами. … Я один все здание мою снаружи.

– Наверное, не боитесь высоты?

– Наоборот: если перестал бояться – работать нельзя, чревато.

–

Старушка в окне.

Мама была рада, когда наконец-то в дворе стало сухо, и стало можно гулять. Пока ещё постоянные приятельницы не вышли на ежедневные прогулки, она ходила вокруг домов одна. И вот, проходя мимо соседнего, увидела в окне первого этажа знакомую старушку Антонину Андреевну:

– Она мне так обрадовалась, махала рукой, улыбалась. Как будто говорила: вот,  опять будем вместе целое лето прогуливаться вечерами, разговаривать. Ей 93 года, она столько стихов знает, сама их пишет и нам на лавочке читает.

Через день маме встретилась другая приятельница Неля лет 75-ти и сказала:

– Давеча Алевтину Андреевну схоронили, у неё давно онкология была.

– Она же мне вот только рукой махала и улыбалась…

На следующий день во дворе мама встретила ещё одну старушку, рассказала ей, как видела Антонину Андреевну в окне. Та не поверила:

– Не может этого быть, она последние две недели вообще не вставала, к ней приходили кормить её и делать уколы.

Тут подошла еще одна местная старушка:

– Я когда в палисаднике ветки после зимы обрезала, тоже её в окне иногда видела.

Во дворе появилась интрига. Но разгадка не появилась – за лето как-то все разбрелись по новым местам общения: кто на новые лавочки около арки, кто на площадку за школой…

–

Окно силы.

В интервью Николай Цискаридзе, говоря о безусловной материнской любви, давшей ему самодостаточность и уверенность в своей талантливости и нужности этому миру, упомянул, что окно из его балетного класса выходило ровно на окно комнаты в доме напротив, которую снимала его мама для них двоих.

Вспомнила те минуты, когда, сидя в классе на уроке, выпадая из общего фона, когда уже сделала задание и ждала других, смотрела на окна нашей квартиры. Побыв там мысленно несколько мгновений и подпитавшись таким образом той же бесусловной любовью, возвращалась в действо урока. Вот, где сила.

В темном мокром ноябре старушек во дворе на прогулчной лавочке осталось двое.  Одна другой рассказывает:

– Пришли из газовой организации два мужика, ругались: чего-то у меня в трубу не установлено. Составили договор, врезали какую-то штуку, тридцать тысяч я им отдала. А к вечеру позвонила по телефону из договора – номер заблокирован, тут уж я всё поняла. Успеть бы еще скопить с пенсии, а то не на что хоронить будет.

Вторая про сына, что тот велит ей никому не открывать дверь:

– Вечером позвонили, я слышу – у соседей тоже замки заклацали, значит, и им позвонили, но видимо они увидели меня в глазок и не стали пока открывать. Это ж раньше у меня в соседях Маринка наркоманка жила, и день и ночь к ней народ шастал – то дозу у нее купить, то ей принести, а сейчас там семья нормальная, мужик, видать, удаленно работает – все время дома.

– Да помню твою Маринку, досталось тебе с ней. Не знай – жива что ль…

– Не знаю. Так вот я в глазок смотрю: там девушка худенькая в белом халате со слушалками на груди, ну я и открыла, если что – думаю: соседи ж слушают. А девушка спрашивает, нет ли у нас тут мужчин, этажом ниже бабушке плохо, надо помочь спустить её в машину скорой. Говорю ей: я сама старая. – Да я вижу, а соседи есть? – Не знаю. – А с другой стороны? – А там никто не живет. Ребята, которые точно помогли бы, в Казахстан уехали. Так и ушла она. Теперь вот как узнать: к кому приезжали, как спустили…

Первая, помолчав:

– Маринка бы открыла. И вытащила бы на себе бабку.

– Маринка – да… Сын-то мне и говорит, что этих, считай, что нет, чтоб не рассчитывала.

Владимир и Мозер.

Владимир – так называются каминные часы, от бабушки мужа, ей их подарили с при уходе на пенсию с надписью на нержавеющей пластинке на верхней крышке: “Татьяне Прохоровне Киреевой от коллектива Ц.И.Л.” (центральная измерительная лаборатория). Мозер – настенные, от деда мужа по отцу. После разбора их опустевшей квартиры Владимира починили первыми. Его бой моя сведущая в звуках подруга назвала правильным – “слышны обертоны, над звуком еще звук”.

Когда поставила часы в спальню, приснилось, что у меня в доме моего детства стоит пианино, такого же цвета, из такого же дерева, что и корпус часов – будто о том, что в доме появилась музыка, красивые и успокаивающие звуки. Или даже гармония.

Часы стали ночным свидетелем и сообщали, как мне спалось: то я слышала их бой, то не слышала. Иногда сквозь сон не узнавала его, а когда понимала, что это часы, думала, что бой испортился – он растягивался, становился длинным, тягучим, но утром звучал по-прежнему. Такое вот искажение восприятия звука в просоночном состоянии.

А теперь починили и Мозера, он тоже с боем. Привет бабушке от дедушки! Общайтесь теперь, перекликаясь одновременными звуками.

Есть такая притча: фермер потерял в сарае с сеном свои наручные часы. Искал – безрезультатно. Предложил играющим мальчикам помочь в поиске и пообещал вознаграждение. Те облазили весь стог, не нашли. Один малыш попросил дать ему ещё шанс и через некоторое время вышел из сарая с часами в руке. Сказал, что ничего не делал, просто сел на полу, прислушался и пошел на тиканье.

Поначалу после починок Мозер и Владимир шли синхронно, но некоторое время спустя Мозер стал заметно отставать. Подкрутили у него “в груди” – в окошечке под циферблатом, – стал убегать. Подкрутили в другую сторону – снова отставать.

Грешным делом уж подумала: может, продать, пока работают, и гарантия на ремонт. Но, прислушиваясь к ходу, анализируя, в какую сторону снова подкрутить: на побыстрее или на помедленнее, все же синхронизировали его в унисон с Владимиром и с общемировым временем. Прямо как семейная пара в период притирки – чуть не развелись, но: прислушались, колесики в груди подкрутили, и диалог сложился. Причем, сами они друг к другу не подстроились бы, понадобились извне – терпение, внимание, рука…

Часы диктуют ритм жизни. В 11-12 часов ударов много, звонят долго, будто назидают, что это время должно быть самым активным, самым насыщенным. Настолько, чтобы за делом этот долгий бой не выбивал тебя из твоей деятельности.