Дзынь–дзынь–клак… Дзынь–дзын–клак… Дзынь–дзынь–та–та–там…

Харэль Милк прикрыл глаза, слушая чарующую музыку, которая доносилась из странного ящика на деревянных ножках. В нем крутилась под иглой черная округлая пластина. Никогда прежде он не видел подобного устройства и не слышал такой музыки, и теперь замер, чувствуя, как в его душе что–то переворачивается от каждого звука.

Мелодия закончилась. В комнату зашел грузный мужчина в странной растянутой одежде. Он почесал бороду и, наклонившись, вынул пластину, засунул ее в плоскую папку, а после присел на корточки, выбирая среди сотни других таких же… Одну из них он достал, повертел в руках и поставил взамен предыдущей, приподняв иглу, а потом опустив ее снова.

Заиграла другая музыка. Более живая, уверенная… Харэль различил звуки фортепиано, скрипки, виолончели…

Хозяин удивительного инструмента не видел его, мага надежно скрывал полог невидимости.

– Тимур! – донесся из другой комнаты женский голос. – Тимур помоги мне открыть банку!

– Иду!

Незнакомец ушел.

Харэль подошел ближе. Задумчиво склонил голову, прикоснулся пальцами к темному дереву. После взмахнул рукой, рассыпая вокруг инструмента темно–сиреневую искрящуюся пыль. Она окружила и его, и папки с пластинами. Музыка продолжила играть, хоть и инструмент вдруг и все пластинки сделались крохотными и перекочевали к мужчине в карман длинного, расшитого золотом плаща.

Он вышел из комнаты, прошел незамеченным, как и прежде, в коридор, а после заглянул в приоткрытую дверь, за которой царил полумрак. Кивнув своим мыслям, он осторожно зашел внутрь.

Лишь тусклый свет странного ночника в виде мишки сиял неподалеку от кроватки, в которой дремала кроха. Она сладко спала, сжав ручки в кулачки.

Харэль Милк подошел ближе. Склонился к ней, светлые пряди длинных волос чуть коснулись ее лба. Девочка смешно сморщила нос, а после чихнула.

Харэль улыбнулся. Тепло и нежно.

– Спи спокойно, малышка… Наша встреча еще нескоро.

После этого мужчина щелкнул пальцами, и над головой девочки появился сияющий синим светом кристалл. Он закружился над ребенком, а после, коснувшись ее лба, исчез.

– Прости, кристалл с магией воды было украсть проще всего из Хранилища фей, – прошептал он. – Ты же сумеешь совладать с любой магией. Совладать, чтобы когда–то остановить меня… Спасти мой мир от чудовища, которым я стану.

Харэль горько усмехнулся, а после сложил обе ладони в сложный пасс. Между его пальцами закружилась густая тьма. Она окутала девочку, спеленала с ног до головы. Широко распахнув глаза, кроха проснулась и закричала.

– Тимур! Проверь девочку! – вновь женский окрик, а потом шаги.

Харэль Милк отступил назад. Туман из тьмы растворился, будто его и не было. Все прошло так, как и должно было быть.

Ее отец подошел ближе.

– Эй! Ну ты чего опять расплакалась? А? Чего проснулась?

Мужчина огромными ручищами достал ребенка из кроватки, прижимая к себе и убаюкивая. А после вдруг в ужасе едва не упал.

– Ле–е–ен! Лена–а–а! У девочки что–то на ручке! Она поранилась!

Женщина, ослепительно красивая, черноволосая, в темно–багровом шелковом халате вбежала в комнату, на пути зажигая какой–то странной кнопкой свет.

– Где?! Моя маленькая, что случилось?!

– Вот! Вот, видишь! – мужчина поднял ручку ребенка, показывая своей женщине метку, которую оставил Харэль Милк.

Оставил, для того, чтобы девочка, за которой он пришел, спустя время обязательно вернулась к нему.

– Здесь будто какие–то символы.... – прошептала она. – Будто их выжгли! Буквы, видишь?!

– Выжгли?! Кто мог это сделать, Лена?! Наверное, просто она поранилась…

– Да нет же! Я вижу буквы! “Х” и “М”.

Харэль вздохнул. Чуть прикрыл глаза, после коснулся рукой медальона на своей шее. Пора прощаться… А он ведь так и не узнал, как ее зовут…

Улыбнулся. Что ж. Так даже лучше. Яркую вспышку эти люди уже не могли не заметить, и последнее, что Харэль Милк увидел, это их удивленные и испуганные взгляды. После же он был уже далеко.

– Эй, Джес! Пойдешь сегодня на вписку к Саньку? – окликнул меня Ромка.

Нахмурилась.

– Наверное, нет. Самодуров столько домашки задал, что я, боюсь, с его любовью ко мне, я просто не сдам, если в очередной раз ничего не сделаю.

Рома разочарованно вздохнул.

– Да ла–а–а–адно! Не заливай! Ты же того… Должна быть гением! Всю домашку за пять минут делать!

– Ага! С чего это?! – нахохлилась я.

– Как это с чего? Тебя же молния шаровая в детстве шарахнула! – заржал друг. – А все шарахнутые того! С суперсилами.... Ты сама шрам показывала недавно…

– Ну да. Мечтай… – фыркнула я.

– Короче, не придешь? – принял горькую действительность мой друг.

Я покачала головой.

– Нет.

– Ну, ок. Я передам, что ты хотела, но не смогла.

– Спасибо.

Мы расстались у ворот института. Ромка побежал через парк, а я пошла к остановке. Спустя десять минут подошел мой сто пятый рейсовый автобус. Народу было немного, и я, заняв удобное место у окна, окопалась в смартфоне, просматривая сообщения в институтском чате. Стас с Игнатом из параллельной группы сегодня снова устроили потасовку на перемене…

– Следующая остановка – “Институт экологии”, – сообщил бодрый голос и я, подхватив рюкзак и сунув смартфон в карман куртки, поспешила к выходу.

Зайдя в подъезд своего дома, зазвенела ключами. В нос почти сразу же удалил запах сырости. Нашу аварийную пятиэтажку, в которой я прожила все свои двадцать лет, похоже никогда не снесут… Все временное всегда превращается в самое что ни на есть постоянное.

Открыла дверь квартиры. Поставив рюкзак, стянула с себя куртку и сапоги.

– Джес, это ты? – поморщилась, услышав голос с кухни.

– Да! – крикнула в ответ.

Судя по всему, дядя Саша опять пил. Вздохнула. Почему он просто не может бросить?

Прошла на кухню. Ну, конечно же. Гора пустых бутылок…

– Сходи за еще одной, а?

– Саш… Не надо так себя изводить… – попыталась я и на этот раз внять к его разуму, но получила в ответ налившийся кровью взгляд.

– Изводить?! – крикнул он заплетающимся языком. – Изводить?! Это ты меня изводишь уже десять лет! Изводишь!

Он кинулся ко мне, схватив меня больно за плечи и затряс.

– Саш, не надо, пожалуйста… Ты потом будешь об этом жалеть и плакать с утра…

– Плакать?! Я десять лет плачу! Рыдаю навзрыд, видя твое лицо, которое с каждым годом все больше похоже на ее! Видя эти твои волосы! Такие же, как у Лены! Моя сестра умерла! Умерла, утонула по твоей вине!

Почувствовала, как слезы потекли по щекам.

– Ты винишь меня, потому что не можешь их отпустить…

– Я виню тебя, потому что ты виновата! – закричал Саша. – Это ты все время тянула их к океану! Это ради тебя они решились на то путешествие! Лайнер! Круиз, е–мое! Круиз, который унес их жизни! Унес жизни всего корабля! Но ты… Ты конечно же выжила! Одна! А они… А моя сестра… А Леночка…

Он зарыдал, отпуская меня. Я тоже плакала. Не выдержав, обняла его, вдыхая отвратительный запах перегара и успокаивая того, кто причиняя боль, все же был единственным родным существом…

– Прости меня… – Саша заплакал сильнее. – Прости, девочка… Она тебя так любила… А я, дурак…

– Я не сержусь, Саш… Я и правда виновата, я…

– Да ни в чем ты не виновата! – закричал он. – Виноват во всем только я, дурак! Только я! Я не могу тебе ничего дать! Ничего, чтобы дали они! Ни денег, ни приличной одежды, ни уважения! Я вот такой вот! Грубый урод! Гад!

– Саш…

– Иди к себе… – тихо сказал он. – Мне надо побыть одному…

Вздохнула, вытирая с лица едкие слезы. Все как всегда… Саша пил с тех самых пор, как погибли мои родители. Каждый раз он винил меня, и каждый раз я чувствовала себя виноватой, хотя, что там чувствовала? Знала… Хоть и не хотела, боялась это признавать вслух. До десяти лет меня сложно было оторвать от воды… Круиз на огромном лайнере казался мне самым удивительным путешествием в мире. Родители на то время очень хорошо зарабатывали и могли себе это позволить, чтобы побаловать дочку, так об этом мечтающую.