Взгляд светлых глаз ключницы стал напряженным.
– Это уже дело прошлое, ведун. Не бывать этому браку и все. Но если тебе так важно выведать подробности, то скажу, что я тогда собиралась даже дом покинуть, если Дольма настаивать станет. Вот Мирина и поддержала меня. Я ведь все дела на себя взяла и справляюсь, а ей это удобно.
– А вы вообще близки с Мириной? – как бы между делом спросил Озар, раскачивая челнок стана на нитке. – Может, она делилась с тобой или сокрушалась, что все никак понести от мужа не получается? Вторая бесплодная супружница Дольме вряд ли была нужна. Он мог бы ее обратно в леса древлянские отослать. Сам бы женился на тебе. Ты ведь тоже родня тамошнему старосте.
На лицо Яры словно тень набежала.
– Я для рода своего – ничто. А Мирину он никогда не отправил бы. Он гордился, что у него такая жена. Весь Киев о ее красе говорит, и Дольма этим страшно доволен был.
– Где сейчас Мирина?
– Неможется ей. У баб непраздных такое бывает.
Озар посмотрел на проход в сторону дверей Мирины. Подумал немного и прочь пошел.
Ко двору Колояровичей прибыли христианские священники, забрали обмотанное пеленами тело холопа Жуяги. Челядинцы вышли проститься, бабы опять всплакнули. Только купчиха Мирина все не показывалась. Накануне Озар видел ее возле открытого окошка. Стояла у себя в высокой одрине, наблюдала сверху, сама была с расплетенными косами, как дева-невеста. Через год-другой она и на людях может распустить волну своих волос, дав понять, что готова нового мужа выбирать. Но захочет ли? Она теперь госпожа вольная, что пожелает, то и делает. А родит ребенка, так для него будет стараться. Но сначала еще роди. Много баб родами уходят за кромку, в царство теней.
Озар отвернулся, смотрел, как попы вывозили тело раба. А те затянули свои песнопения христианские, словно какого боярина провожали в последний путь. Ну, христианам сейчас надо стараться, чтобы все видели, какие они внимательные и уважительные со своими верующими. Холопа вон хоронят, а отпевают, как мужа нарочитого. Знали бы они…
После их ухода Озар опять расставил свои резные фигурки на столешнице, рассматривал. И хотя уже не сомневался, что убил хозяина именно Жуяга, надо было еще выяснить, кто мог заметить это… и смолчать о происшедшем, чтобы потом обо всем толково отчитаться перед Добрыней. То, что Жуяга сам такое надумал, княжьему дядьке покажется странным. Да и не было особых поводов у холопа. Это Златига наивный считал, что Добрыне достаточно будет узнать о Жуяге и он этим удовлетворится. Нет, Добрыне важен повод, а не имя убийцы соляного купца.
Насчет того, что странная и неожиданная гибель Жуяги не взволнует воеводу, он не ошибся. Вернувшийся в усадьбу Златига так и сказал: дескать, Добрыня лишь выслушал и назад его отправил, заявив, мол, разбирайтесь да выясняйте, что и почему. Но Озара интересовало иное – то, что вызнал по его наказу дружинник на самой Хоревице про того же Хована.
– Я почти час болтал с дворовыми меховщика о всяком. Они похвалялись службой: удалой да ловкий у них хозяин, да и богат без меры. Но это я и сам заметил – и челяди у Хована поболее, чем у Дольмы, да и терем расписной до самого резного конька на крыше. Хован и сам не из бедных, а жена его Симания вообще из богатого купеческого рода. Как говорится, богатство к богатству тянется. Так что теперь у него половина купцов в Киеве через жену родня. Однако все они приверженцы старых богов. И все же Хован пошел сразу за Дольмой в реку Почайну в тот день. Эй, да ты хоть слушаешь, что говорю тебе?
Спросил так, потому что Озар вроде не перебивал и слушал, откинувшись на стену, но глаза были какие-то отсутствующие, думал о чем-то своем.
Это обидело дружинника. Буркнул, дескать, сам же давал задание, сам направил.
Озар перевел на него взгляд.
– За то, что справился, благодарю. Но с твоих слов как раз и выходит, что Хован тут ни при чем. У него такое положение, что рисковать он не станет. Это ранее я думал, что они в торговле соперники, но теперь понял, что просто Ховану надо было сойтись перед обрядом с Дольмой, чтобы тот не перечил, когда он со своими людьми сразу за ним спустится в воду во время крещения. Ну, чтобы князь его отметил за старание. Такому нарочитому купцу расположение Владимира не помешает, выделиться при нем желает. Всего и делов-то. Был момент, когда я подумывал, что Хован хочет гибели Дольмы, чтобы за молодой вдовой Мириной приударить, однако, если у него самого столь выгодный брак, он вряд ли пожелает ругаться с половиной Киева, даже будь Мирина-краса и по сердцу ему.
– Мирина? Я думал, что он на Будьку поглядывает.
– Да он Будьку просто за нос водит. Ему нужны свои глаза и уши в усадьбе соседа-соперника, вот и морочит девке голову. А эта глупышка на что-то надеется и старается для него.
– А не мог ли Хован подговорить Жуягу на убийство, чтобы самому стать первым купцом на Хоревице? – потирая скулу, вслух размышлял Златига.
– Ну и зачем Жуяге ему помогать?
– Мало ли. Мог прельстить холопа серебром купец соседский.
– И?… Человек не богатством силен, а родней, окружением. А кому немолодой одинокий Жуяга был бы нужен, даже с мошной серебра? Хотя… Я же говорил, что наши не зря не приняли Жуягу в служители. Может, глуп был, а глупый мог и на серебро позариться.
– Ну знаешь ли!.. – стукнул кулаком по колену Златига. – Ты как будто и не в Киеве обитал все это время. Знаешь, как тут люди с богатством устраиваются? Мог и Жуягу Хован куда пристроить.
– И сразу бы все обратили внимание, что бывший холоп убитого Дольмы в рост пошел, да еще при посредничестве Хована-меховщика. Нет, Хован умен, раз сумел таким нарочитым стать, и рисковать бы поостерегся. Но собой он хорош. Вот и мог глянуться Мирине, и она с ним…
Последние слова Озар произнес совсем тихо, словно мысль потаенную высказал. Однако Златига слова те расслышал и даже охнул.
– Ну ты сказанул! Да зачем Мирине, любимой жене и хозяйке, с каким-то Хованом сходиться и долей своей рисковать? У нее самой муж в самом соку, к тому же любящий.
– Да это я просто так, – отмахнулся Озар. – Подумалось вдруг, что тут краса богатая овдовела… А у Хована сколько детей от супружницы его?
– Есть одна дочка.
– А Симания Хована уже в летах. Значит, детей больше может и не быть. Ну да ладно, пустое это. Так, размышляю. Все одно теперь, когда Хован крестился, он с женой не разведется, не положено это у христиан. Так что оставим меховщика в покое. Все, что нужно, ты мне поведал, и думать о том мне больше нечего.
Златига завозился на лавке, тер грудь, где у горла виднелась тесемка крестика нательного. Потом вдруг сказал:
– А я ведь и еще кое-что для тебя вызнал, ведун. Встретил я на Подоле одного приказчика из лавок Мирины, попил с ним пива. И он поведал… Мирина вчера долго с тиуном Творимом оставалась, вроде как дела они обговаривали. Да только когда она вышла, лица на ней не было. Творим же улыбался, и слышали люди, как он сказывал, чтобы вдовица подумала о том, что лучше его никого для себя не найдет. И у него есть резон. Мирина-то в делах не очень разбирается, а Творим мужик толковый, да и как жених еще в самом соку.
– Может, он цену себе набивал, как управляющий? – предположил Озар.
– А это уж ты разберись, ведун, – отозвался Златига.
Да, тут было о чем подумать. И Озар умолк, смотрел перед собой, размышлял. Пока опять не услышал со двора голос Тихона.
Но едва Озар вышел на крылечко, Тихон остановился, глянул на него исподлобья, потом отвернулся и пошел прочь. Ох и непримиримый же христианин этот мальчишка! Но Озару надо было с ним поговорить. Он не забыл, что Яра сказывала, будто Тихон мог что-то видеть из окошка.
– Эй, а ну постой, постреленок!
Куда там! Свернул за угол и был таков.
Однако Озар не отступал. Прошел за терем на хозяйский двор и увидел Тихона за сараями на стене-городне, но не одного, а с Лещом. Лещ на что-то указывал парнишке внизу, Тихон смотрел, а потом вдруг исчез за мощными заостренными бревнами палисада. Озар даже охнул от неожиданности, кинулся на стену. Но ничего особенного не случилось. Лещ как ни в чем не бывало стоял, склонившись над бревнами палисада, а Тихон что-то кричал ему снизу.
