Яра сильно запыхалась, пробираясь сквозь заросли по склону вдоль берега Кудрявца. Вышки Копырева конца остались в стороне, рядом журчала вода, стекая по склону возвышенности. Яра поскользнулась на влажной земле, замерла на миг. Радко… Как он догадался? А ведь ни словом, ни взглядом не дал понять, что знает все. Что ж, лучше сразу все выяснить да обговорить, прежде чем этот вертопрах потом что-нибудь выкинет. С него станется. А Яре это совсем ни к чему.

Ночью в темноте одинокой женщине за сторожевыми вышками ходить небезопасно. Но Яра не боялась. Она умела с оружием обращаться – жизнь заставила, – да и нож при ней. А если случится что, она шум поднимет. Вон башни городен Копырева конца совсем недалеко, а охранники киевские не ленивые, вмиг откликнутся. И все же зачем Радко позвал ее? Что так срочно сказать хочет? Почему просто не подошел на своем дворище? Не хочет, чтобы остальные узнали? Или… или… Сердце гулко забилось в груди вековухи.

Она остановилась за рощей, стояла, кутаясь в темную шаль. Впереди раскинулось широкое поле, наполовину уже сжатое, пустынное. Ветер то налетал, то стихал. Где-то в стороне грохотало, но тут было тихо, так тихо…

Некогда древлянка Яра была отменной охотницей, проворной, умелой, могла всякое уловить и углядеть. И все же Радко приблизился к ней из-за кустов так легко и неприметно, что она даже охнула, когда его руки легли ей на плечи.

– Ты все же пришла, голубушка моя!

И дыхание горячее у затылка.

Яра какое-то время стояла не шевелясь, наслаждаясь мгновением. Радко!..

Она шепотом повторила его имя, словно произнести громче не имела права. Но она и не имела. А когда повернулась, когда при движении шаль сползла с ее головы…

Радко стремительно отпрянул:

– Яра?

Он охнул, стал отступать, растерянный, пораженный. А она только смотрела на него и чувствовала, как в груди нарастает холод. Не ее он ждал в условленном месте, не ее покликал!

Но не такова была ключница, чтобы показать, как ей больно.

– Зачем вызвал меня сюда, Радомил? Тихон сказал, что важно это. И я здесь. Слушаю тебя.

Голос ее был спокойный, холодный. Ничего-то они про нее не узнают. Он не узнает! Раз до сих пор так ничего и не понял.

– Я не тебя звал!

Она уже поняла. Но шагнула к нему.

– А кого?

Радко не ответил. Быстро развернулся и кинулся прочь.

И только гром загрохотал в вышине, словно кто-то демонически смеялся над ними.

Тихон то и дело зевал. Но продолжал дожидаться ушедшего Радко. И Яру. Мальчик немножко волновался за них обоих, гадал, зачем в такую ночь где-то бродить, когда дома так хорошо. А потом Тихон задремал, отключился. И вздрогнул, когда рука Радко сильно сжала его плечо.

Парень тяжело дышал, как после бега.

– Ты что натворил, щенок! Я тебе что велел?

При вспышке молнии Тихон рассмотрел его лицо – ни тени прежней ласковой улыбки, скулы напряжены, брови сдвинуты.

– Ты… ты… – чуть ли не заикаясь, начал Тихон. – Ты велел хозяйке резную поделку передать. И сказать, где ждать ее будешь. И я все сделал, клянусь, – быстро перекрестился мальчик.

– Но ты ведь передал мою резьбу Яре?

– Ну да. Сам же сказал – хозяйке передать.

Радко рывком отбросил Тихона, и тот ударился спиной о столбы ограды. Радко же резко распахнул калитку, вошел во двор. Как раз капать начинало.

Зарычал Лохмач, но, подбежав, стал поскуливать радостно. Однако Радко был ему не рад, увернулся от скачущего пса. Хотел было пойти к себе на сеновал, побыть в одиночестве да обмозговать, что случилось. В этот момент мимо прошмыгнул Тихон, затрусил к крыльцу. И Радко окликнул его:

– Эй, погоди, малец!

Тихон подошел. И в темноте Радко уловил его сбивающееся дыхание.

– Ревешь, что ли?

– А что? Я тебя ждал, волновался, а ты вон какой злющий.

Радко понял, что перестарался. Не стоит ему сейчас ссориться с Тихоном. Надо постараться, чтобы мальчик молчал о своей ошибке. Вообще чтобы молчал обо всем.

Радко приобнял Тихона за плечо:

– Вот что. Видишь, сейчас польет как из ведра, так что пойдем-ка со мной. Поговорим маленько.

И он увлек парнишку за терем, в сторону хозяйских построек, к сеновалу, где предпочитал ночевать в последнее время.

Яра вернулась уже после того, как отшумела легкая быстрая гроза. Вошла в калитку, опустила засов. Нехорошо оставлять двор незапертым. Хотя с таким сторожем, как их Лохмач, особо опасаться нечего.

Яра медленно прошла по двору. Мокрая шаль тяжело давила на голову, плечи. Хотя, возвращаясь, она и старалась по пути укрыться под навесами воротных наверший, все равно промокла до нитки. Хорошо еще, что никого не встретила. Даже градские стражи-обходники пережидали где-то шумный густой ливень, а нищие калеки не приставали, попрятавшись от дождя.

Она сперва прошла за дом, ходила между кладовых и клетей, словно искала что-то. Потом просто стояла, почти неразличимая во мраке в своей темной длинной шали. Вокруг ни души, тихо, только с навесов крыши капает. Терем в ночи казался черной громадой, но ключница знала на нем каждый выступ, каждый завиток резьбы на столбах и наличниках. Ей не хотелось никого видеть, ни с кем встречаться, потому даже мелькнула мысль взобраться наверх по резным перилам гульбища, а оттуда на верхнюю галерейку, чтобы пройти в светлицу, а там и в свою горенку, расположенную неподалеку. Когда-то, живя в древлянских лесах, она умела ловко карабкаться по деревьям и скалам. Но сейчас, подойдя к перилам, Яра вдруг подумала, что она уже не та дикая древлянка, какой ее привезли сюда, в стольный Киев-град. Она ключница в богатой городской усадьбе, уважаемая хозяйка. К лицу ли ей вытворять такое? Да и мокро все вокруг, скользко… К тому же, честно говоря, Яра не была уверена в былой сноровке, которую, скорее всего, утратила за время спокойного житья в доме соляного купца, да на сытых харчах, да без каждодневных упражнений.

К ней подбежал Лохмач. Ткнулся мокрым носом в руку. И от ласки пса Яре стало как будто легче. Какое-то время гладила его, вздыхала о чем-то своем. Потом направилась в терем, миновала гульбище, прошла сени, где спали постояльцы. Старалась двигаться потише, хотя дружинник Златига так храпел, что и хлопни она дверью, никто бы не услышал. А вот волхв спит беззвучно, Яра уже давно это отметила.

Впрочем, Озар не спал. Он видел, как Яра темной тенью прошла через сени, как осторожно затворила двери. И только после этого он повернулся на бок и закрыл глаза.

Горничная Загорка еще с утра приготовила все, чтобы привести свою госпожу в надлежащий вид: и свекольный сок взболтала, чтобы губы хозяйки от него ярче стали, и огуречную мякину натолкла для омовения лица красавицы – протрешься таким, и кожа словно лунным светом отсвечивает. Этой мякиной Загорка и себе лицо намазала: говорят, веснушки хорошо выводит. Но как бы ни старалась Загорка подражать купчихе, все же понимала, что красотой с ней не сравнится. Да и кто с ней сравнится, с такой дивной… Ну прямо дева лебединая[88]. Уж никак не длиннолицая, зубастая Загорка. Но ничего. Зато госпожа добрая, верной горничной отдала свое очелье с чеканкой, а к нему и височные подвески, словно из звездочек соединенных. Качнешь головой, а они так и колышутся, нежно касаясь щек. Красота! И богато смотрится. А на богатую и нарядную Загорку иной молодец наверняка обратит внимание, даже не заметив, что личико у нее конопатое, а зубы крупные и кривые. Так думалось Загорке.

Но когда она поднялась в одрину хозяйки, то сразу поняла – не до убранств и украшений той нынче. Мирина стояла на четвереньках у бадейки в углу, и ее всю выворачивало наизнанку. И так который день подряд…

– Ох, хозяюшка, тяжело же вам приходится. Зато младенчик ваш ух и бедовый внутри! Ишь как растет, пробивается.