– Сам охранять его стану, – заявил Озар, усевшись на лавку под дверью калеки. – Ну и ночка вышла, Перун мне свидетель! И женка Златиги так не ко времени захворала, и я, остолоп, что ушел, оставив вас неразумных. А ведь знал, что зло в вашем доме таится. И лютое зло! Ну что смотрите? Расходитесь пока.
Яра, закутавшись в шаль, стояла среди своих домочадцев. Уже овладела собой, даже других успокаивала, отправляла вниз.
– Мирину станем будить? – спросил кто-то. – Ну, чтобы поведать все.
Озар ответил не сразу. Но Яра через долгую тягостную минуту произнесла твердо:
– Нечего хозяйку до поры до времени тревожить. Утро вечера мудренее, вот завтра и узнает все. Случившееся не самая радостная весть, чтобы из-за нее поднимать среди ночи беременную госпожу. Да и обошлось уже.
Вот и разошлись все потихоньку. Яра вместе с остальными челядинцами сошла в истобку: не могла она оставаться в столь любимой ранее горенке, где с ней только что такое страшное чуть не случилось. Озар смотрел, как она спускается вместе со всеми, оглядывается на него – светлоликая, с растрепанными, как льняная кудель, волосами, с повязкой на горле. Как же вовремя он поспел! И сейчас волхву больше всего хотелось побыть с ней, приголубить, приласкать. Может, окликнуть ее, позвать? Хотя после того, что она, бедная, перенесла, ей больше покой и сон нужны, чем объятия Озара.
А рядом топтался мрачный Моисей.
– Иди и ты отдохни, служитель. Я Вышебора не выпущу. Я ему потакал, мне и ответ перед Добрыней держать.
«Добрыню только одно интересует – кто Дольму заказал», – подумал Озар. Да и компания хазарина ему сейчас была вовсе некстати. Однако тот упрямо не уходил – опустился под бревенчатой стеной, сидел с поникшей головой, так что его иссиня-черный чуб свесился на чело. Ну не пиками же его гнать. Пусть уж торчит тут. Озару пока есть о чем поразмыслить. Ибо он не забыл еще, что Добрыня в их последнюю встречу сказал: если еще хоть одна смерть случится в усадьбе, спрашивать он будет с Озара. И собратьев его по вере уже не помилует. Но разве не для того Озар тут, чтобы волхвов спасти? А потому предстоящий разговор с воеводой надо как следует обмозговать. Хорошо еще, что вовремя успел вернуться и удержать Вышебора. На это и станет Добрыне указывать.
Снизу еще слышались какая-то возня, негромкий разговор. Но постепенно все угомонились. Да и Вышебор за дверью ни звука не издавал. Тихо стало. Дождь и тот прекратился.
Озар поежился в мокрой рубахе – почти до нитки вымок, когда под дождем на Хоревицу возвращался. Ничего, до утра все высохнет. Только вот Моисей, то и дело поглядывающий на него, раздражал. Может, все же настоять, чтобы убрался? Ишь, сторожить господина собрался. Что ж, этот бывалый воин до утра глаз не сомкнет. Или подумывает пробраться к хозяину, рассчитывая на то, что Озар заснет? Нет, навряд ли. Теперь Моисей перед волхвом заискивать должен, чтобы тот подтвердил, что у стражника, дескать, не было дурных намерений в злодеянии Вышебора. А если так, то, может, и впрямь вздремнуть? После пережитого волнения в душе волхва словно откат происходил, усталость наваливалась. Ладно, он и в самом деле поспит немного, чтобы голова назавтра ясной была. Когда ответ держать придется. Но скрывать то, что происходит среди этих христиан, служитель старых богов был не намерен.
Глава 10
После такой тревожной, неспокойной ночи, казалось бы, все еще не скоро опомнятся. Но когда петухи пропели зарю, Яра, как обычно, поднялась и принялась будить остальных, готовиться к новому дню. Так уж она привыкла за годы жизни на горе Хоревице. И все же на этот раз вековуха сделала то, чего раньше никогда не делала: подошла к иконе, перекрестилась и низко поклонилась. Спас ее Творец милостивый от беды. Хотя и странно спас: ведуна-язычника прислал на помощь… И об этом еще стоило поразмыслить. Но не сейчас. Дела-то хозяйские ждать не будут.
К своему удивлению, челядинцы обнаружили в сенях сладко посапывающего под расшитым корзно Творима. Значит, не уходил, хотя и собирался вечером. Люди спрашивали у Яры по обыкновению: что делать, будить ли тиуна? Она же о чем-то ином думала. Дверь в терем была не заперта. Это ее озадачило. Но о том ли сейчас беспокоиться, когда слуг в усадьбе немного, а с делами все равно надо управляться. А что Творим? Спит себе и пусть спит.
Ключница пошла открывать мучные лари, нагрузила всем необходимым для готовки еще сонную Любушу. И та, хоть и была вялая со сна, все-таки спросила:
– Как же ты, хозяюшка, да после вчерашнего?
Вроде как посочувствовала, но на деле просто интересно ей было. Ее-то саму беда миновала, вот и любопытствует. А Яре было неприятно, что теперь все будут обсуждать, как их ключница такой напасти избежала, – она не любила, когда о ней говорят. Вековуха Яра вообще старалась держаться неприметно.
– Ну, что было, то прошло. Теперь же иное должно занимать. Идем, надо печь затопить, квашню проверить. Еще я блины и овсяный кисель с вечера ставила. Так что идем, Любуша, поможешь мне на хозяйстве управиться. Да и травяной настой для Мирины надо проверить.
Заваренный еще с ночи мятный напиток уже остыл. Яра заметила, что опасается его пробовать. Любой мог плеснуть в него невесть что… разве не так поступила Загорка еще вчера? Вчера… А ведь столько всего с той поры случилось!
Яра старалась пока об этом не думать. Вычистила печь, выгребла золу, собрала тлеющие угольки, которые снова можно использовать. Но, как известно, возжечь огонь в печи она не имела права: простоволосым бабам это не полагается – поверье такое. Хотя сама Яра считала, что так было исстари придумано, чтобы волосы не подпалить. Разводит пламя только та, чья голова покрыта. Вот вековуха Яра и отправила Загорку за одной из скотниц, какая в повое бабьем ходила.
А пока ждала ту, о всяком думалось. Даже о том, что сама она уже давно могла носить бабье покрывало, став женой жестокосердного Вышебора, вроде как породниться с хозяевами, но при этом испытать страх и муки, каких вчера едва избежала. Возможно, стань она супругой Колояровича, он бы и не резал ее. Однако этот бывший дружинник все равно видел в подчиненной женщине лишь пленницу, каких привык брать в походах. Это Дольма считал, что брат его после брачного пира угомонится, и хотел выдать за него Яру. Зная Дольму, ключница не сомневалась, что рано или поздно он бы на своем настоял. Понимал соляной купец, что проделки старшего Колояровича, коим он потворствовал, все равно надо прекращать. Вот и надеялся, что если Яра станет несчастной женой калеки, то хоть риска больше для дома не будет.
Яра вспомнила дыхание Вышебора на своем лице, его тяжелое тело, навалившееся на нее, и едва справилась с дрожью, которая охватила ее от омерзения и пережитого страха. Стать женой такого… Но теперь Дольмы нет. Вот и замечательно, что его нет!
Чтобы избавиться от таких мыслей, Яра отправилась в коровник. Вздохи коров, запах их пота и молока немного отвлекли ее, успокоили. Да и скотницы хорошую весть принесли: две из их коров явно стельные, так что без приплода не обойдется. Яре было приятно об этом слышать, за разговорами не думалось о том, что ее сегодня ожидать может. Выгонит ее Мирина или нет, еще неясно, да и утаивать выходку Вышебора больше не удастся. Опять позор роду Колояровичей. Но уж лучше так, чем если бы калека подчинил ее или порезал себе на потеху.
«Было бы вообще у меня сегодня это утро, если бы не Озар?» – думала Яра, вынося из коровника наполненные парным молоком ведра.
У печи Любуша сцеживала в кувшин травяной настой для Мирины.
– Рано еще нести питье хозяйке, – заметила ей Яра. – Госпожа наша ни свет ни заря не поднимается.
А глупая Любуша опять теребит:
– Что сегодня купчиха наша скажет? Вчера она вспылила… Но что, если и сегодня не забыла свою обиду? Да еще как узнает, что из-за тебя ее деверя старшего наверняка не помилуют… Что же будет? Неужто Мирина прогонит тебя со двора? Как же мы все без тебя будем тут, Ярушка?
