– Давай я на ноги твои гляну. Я ведь тоже в лекарственных мазях знаюсь, как все наши. Может, и помогу.

Вышебор хотел было отказаться, но Озар быстро сорвал с его колен покрывало, положил руки на колени, стал ощупывать. Ноги в широких домотканых штанах дружинника были слабые, кривые, как будто кости изначально были вправлены не так, как надо. Но на ощупь не такие уж слабые. Даже чуть дернулись, когда Озар посильнее нажал. А ведь если бесчувственные, то боли ощущать не должны были.

– А ну, убери руки, служитель, – подался вперед Вышебор и вдруг оттолкнул волхва с такой силой, что Озар опрокинулся. – Знаю я ваших лекарей, – сказал зло Колоярович, будто выплюнул сквозь зубы, – таскали меня ко всяким знахарям. Думаешь, ты умнее тех, кто лекарскому ремеслу всю жизнь посвятил? Ты ведь перунником был, у изваяния Перуна Громовержца службу нес и обряды выполнял. Помню я тебя. Такие, как ты, больше покрасоваться перед священным огнем любят, чем настоящее дело знают. Так что не смей меня лапать!

Озар ничего больше не сказал, вышел из покоя. Слышно было, как поскрипывают ступени лестницы под его шагами.

Вышебор подождал, когда звук удалился, хмыкнул.

– Даже не поклонился, прощаясь. А все их волховская гордыня. Все себя ближе к небожителям считают, на простых смертных смотрят, как на пыль под ногами. Потому многие невзлюбили служителей и не ворчали, когда весть о смене веры пошла.

И внимательно посмотрел на Моисея:

– Ты меня за дурня не считай, хазарин! Думаешь, этот хлыщ Перунов по облакам прочитал, что девок ты от меня таскал и бросал в заводи? Я ведь вызнал, что тебя он допытывал недавно.

Моисей смотрел на Вышебора, потом повалился в ноги.

– Прости, почтенный хозяин, прости! Но я будто под чарами был, когда он меня допытывал. Но если велишь, я все отрицать стану.

Вышебор запустил руку в густой чуб хазарина, несколько раз сильно рванул, но потом таки разжал пальцы.

– Пустое. Кто ему поверит теперь? Да и не то его нынче интересует. Все хочет вызнать про Дольму и его убийцу. Надо же ему как-то перед Добрыней выслужиться. Однако…

Он опять склонился к скорчившемуся у его ног Моисею.

– Надеюсь, у тебя хватило ума не все ему рассказывать? Или о том, как бывшей жене Дольме по наказу братца шею свернул, тоже поведал?

Хазарин яростно затряс головой, глаза его расширились.

– Нет, нет, почтенный! Зачем старое дело ворошить? Зачем память Дольмы порочить?

– Ну тогда молчи и про то, что я задумал сделать! – ударил по подлокотнику кресла Вышебор. – Поможешь мне в том. А не поможешь… Учти, пес хазарский, ты полностью в моих руках. И, кроме меня, тебя тут никто не защитит.

И воин Моисей, сильный, решительный, плечистый, сжался перед калекой и только покорно кивнул, поникнув головой.

Озар отошел от дверей без единого звука. Умел он почти неслышно двигаться, знал, где наступить, чтобы половица не скрипнула. Еще миг назад по лестнице спускался как обычный человек, а назад вернулся кошкой тихой. Вот и послушал, о чем по его уходу Вышебор с хазарином говорили.

Но оказалось, что так же беззвучно двигаться мог не только он один. Какое-то движение уловил волхв в соседней светлице, а распахнул дверь – никого. Дверей в светлице было две – одна, которую Озар открыл, а другая уводила к переходу, ведущему в покои хозяйки Мирины, и оттуда можно было выйти на верхнее гульбище над двором. Как и положено в самом светлом помещении, тут было три окна, одно из которых выводило на галерею второго этажа. То есть выскользнуть в окно вполне возможно – красное оно тут, широкое, с открытыми по летнему времени ставнями. И выбраться из него на гульбище было проще простого. А то, что мгновение назад тут кто-то был, Озар не сомневался. Вон на ткацком стане еще и челнок качается.

Волхв усмехнулся, догадываясь, кто мог их подслушивать. Но сперва подошел туда, где за станом, ближе к окну, на широком полоке были разложены какие-то берестяные свитки, абак лежал с деревянными кругляками на проволоке, восковые таблички и остро заточенное писало свинцовое.

– Эй, Яра, не убегай! – позвал волхв. – Я все равно хотел поговорить с тобой.

У нее хватило ума не упрямиться.

– Как догадался, что я тут была? – спросила ключница, появляясь у входа.

– Ну, ты древлянская охотница, знаешь, как неслышно перейти с места на место. К тому же для тебя Вышебор – самая главная опасность тут. Сватал ведь тебя?

Яра вскинула подбородок, смотрела на волхва светлыми прозрачными глазами.

– Что с того? Ему отказали.

Озар уперся бедром в станок, сложил руки на груди. Вроде даже как улыбался.

– Старший из Колояровичей не стал настаивать на своих правах, понимая, что калеке править таким хозяйством никто не позволит. Да и не по сердцу ему торговыми делами заниматься. Однако он властолюбив, желает, чтобы с ним считались. И может потребовать то, в чем раньше Дольма отказал, – женой тебя взять. Ты волнуешься из-за этого. Вот и подслушивала. Ну а еще догадался, потому как у тебя тут все для работы разложено, – кивнул он на полок с абаком и табличками.

Яра на миг закусила губу. Губы ее были нежно-розовые, не яркие, но пухлые и красивого рисунка. Озар уловил себя на мысли, что не может отвести от них взгляд. Но заметил и некое веселое превосходство в ее глазах.

– Все-то ты понимаешь, ведун мудрый. Но что скажешь, если поправлю тебя? Не мои это труды на полоке, а госпожи нашей Мирины. Дольма обучал ее понемногу, рассчитывая однажды сделать из нее помощницу. Вот теперь это и пригодилось.

Озар резко выпрямился. Оказывается, он не ошибался, когда подозревал, что Мирина не так-то проста. Счету да учету дурочка простецкая вряд ли научится. А вот то, что она хозяйство сможет вести – вопреки тому, что тиун говорил, – надо учесть. Готова была Мирина к этой работе, знала, что справится.

Но Яра уже отвлекла его, сказав, что мечтать Вышебору о ней все равно что надеяться вновь вскочить на скакуна и понестись в чисто поле с воздетым мечом.

– Некогда он приказал Моисею затащить меня к нему в покой. Однако меня выручил Жуяга, шум поднял, созвал всех. Дольма тогда рассердился, даже стегнул плеткой своего хазарина. Но потом сам предлагал мне супружницей его брата увечного стать. Умело так предлагал, намекая, что я родней Колояровичей стану да возвышусь. Но я отказалась. А Моисей с тех пор не любит меня… как и я его. Но менять сейчас охранника как-то не с руки. Пусть уж в услужении у калеки Вышебора состоит. Пока тот его не прогонит.

– Думаешь, прогонит?

– Ну, как говорится, рука руку моет, но обе свербят. Так что у обоих у них рыльце в пушку. И все же не о том ты спрашиваешь, ведун. Лучше скажи: узнавал ли, где был Моисей прошлой ночью? Говорила же, на лавке под дверью Вышебора его не было.

Озар отмахнулся:

– В такие грозы часто у былых дружинников кости ломит, раны застарелые болят. Думаю, Моисей всю ночь при нем находился.

– Может, и так, а может, иначе.

Ключница приблизилась, и Озар уловил исходящий от нее аромат полевых трав, какими бабы волосы споласкивают. Отчего-то это его взволновало, даже попятился от нее.

Яра же сказала:

– Когда Вышебора мучают такие боли, я добавляю ему в питье маковой настойки. Чтобы не мучился, а спал сладко. Но вчера ее у меня не просили. Вот об этом и шла тебе сказать, однако ты тут тенью неслышной бродил. Тем и напугал меня. Не хотела, чтобы заметил.

– Маковой настойки? – сразу заинтересовался волхв. И вспомнилось, как они спали с Златигой прошлой ночью. – Значит, она у тебя всегда под рукой?

– У меня все под рукой. Только я могу взять. Хочешь посмотрим, сколько там? Может, еще кто брал?

Озар прошел за ней, смотрел, как, выбрав один из ключей, она отпирает обитый железными полосами ларь. Все-то у нее было в порядке разложено, все на месте, о чем она и сказала.

Тогда Озар о другом спросил:

– Когда тебя за Вышебора сватали, ты сама смогла на своем настоять или родичка Мирина заступилась?