Двое других одертов, Олави и Ульф, встали с тюфяков и подошли к товарищу и врачевательницам. Хенрика прогнала их, а затем сняла повязку с Эйла. Кровь его впрямь стала синей. Хенрика еще раз обработала рану и перевязала ее чистой повязкой. Потом она расспросила Олави и Ульфа, как Эйл получил эту рану, но они ничего не знали.

Раздосадованная состоянием раненого одерта, Хенрика обратилась к старой рукописной книге своей бабушки. В ней она надеялась найти ответы на все волнующие вопросы: почему кровь синяя? насколько это опасно? чем она может помочь? Но ответов в книге не нашлось.

Болтовня Маргарет о путешествиях злила Хенрику. Недостойное чувство для благочестивой идвионки, но она ничего с собой не могла поделать. Обветренные губы Маргарет неутомимо двигались, а голос в присутствии мужчин становился тонким и звенел сотнями колокольчиков. Маргарет догадывалась о неприязни Хенрики, но предпочитала закрывать на это глаза.

Врачевательница позвала Хенрику присоединиться к разговору: знала, что ту интересуют разные страны и что она благоговеет перед историями об опасных приключениях. И вправду, Хенрика не сдержала свое любопытство, отложила книгу, пообещав себе, что продолжит поиски минутой позже, и уселась на тюфяк рядом с дружной компанией.

– А где очень-очень жарко? Где пустыни? – с горящими глазами спросила Хенрика, услышав обрывок оживленной беседы.

– В Иныоре пустыни, но я там не бывал, – сказал Ульф и подтянул к груди одеяло. – Я вот полюбил всем сердцем Медосей. Там грязно, люди свиньи. Зато щедрые. У них две заповеди: уважай старших и проявляй гостеприимство. Ты хоть в любой дом постучи, тебе везде откроют, впустят, накормят и напоят, предложат ночлег.

– Да уж, – поразилась Маргарет, – идвионцам бы такому поучиться! К нам ведь раньше не стучали – альбиносы дверь выбивали и заходили. Поэтому мы до сих пор вздрагиваем, если кто-то появляется на пороге.

Хенрика пихнула Маргарет локтем. Та, закатив глаза, утихла.

– Приезжали мы туда, помню, по лету, – продолжил с улыбкой Ульф. – Жара невыносимая, смрад в городе, у-ух… Мы по площади идем с приятелем, а вокруг тьма людей, что-то кричат на чужом языке. А он еще посложнее вашего будет, идвионского. Я, значит, рот раззявил: увидел вдали царский замок – позолоченный и большой, на солнце светится, ну, красота! Так и обронил омоньер. Самое интересное, что люди не украли, а вернули мне его.

Маргарет и Хенрика, сраженные честностью медосейцев, переглянулись. Обе были уверены: произойди нечто подобное в Идвионе, с омоньером одерту пришлось бы попрощаться.

– Ох ты! – ахнул Олави. – Эйл! Проснулся!

Врачевательницы обернулись: Эйл стоял к ним спиной, покачиваясь из стороны в сторону и слегка покряхтывая.

– Эйл, как ты себя чувствуешь? Как твоя рука? – спросила Маргарет, вскакивая с места.

Эйл подозрительно молчал. Врачевательницы подошли к нему поближе и взвизгнули: в глазах бель, рот приоткрыт, зубы заострились, по бороде текут слюни. Хенрика схватила Маргарет за руку и потянула назад, подальше от Эйла.

– Обойди меня, Тень, – завопил Олави и бросился к Ульфу, который в ужасе жался к брезенту.

Хенрику поразила реакция Олави и Ульфа. Очевидно, не так уж они и бесстрашны, как о них судачили.

– У него глаза белые! – кричала Маргарет и пряталась за спину Хенрики. – Он заколдован! Это рука Тени! Рука Тени!

Эйл медленно направился в сторону врачевательниц и завыл, словно волк в ночном лесу, предупреждая стаю об опасности, а затем схватился руками за голову и закричал нечеловеческим голосом.

В палатку вбежали двое переполошенных одертов и замерли в предчувствии беды. Эйл снова завыл, упал на спину и принялся извиваться. Кости в суставах хрустели, меняли направление, трансформируя его тело; пальцы рук и ног заметно увеличились, вместо ногтей появились длинные и острые когти, а на лице выросли густые и жесткие, будто проволока, волосы.

Эйл опустился на четвереньки, зарычал и перепрыгнул через пригнувшихся от неожиданности одертов и врачевательниц. Вырвавшись из лечебницы, он набросился на встречного парня, разорвал ему шею и скрылся меж палаток и складских шатров. Караульный затрубил в рог. Труа, труа, труа. Встревоженные кригарцы рванули к Эйлу, однако не смогли с ним справиться, – куда им было тягаться с обезумевшим диким зверем! Остановить оборотня удалось лишь Видару. Он сосредоточил мощь огня в ладонях и направил языки пламени в Эйла. Человек-зверь заполыхал, будто сигнальный костер, заскулил, покатился по снегу, а потом умер.

Видар сидел на скамейке напротив Хенрики и Маргарет. Обе будто бы уменьшились в размере от страха. Видару нравилось положение, в котором оказался лагерь и он сам. Эрик отстранил его от руководства полком, но теперь у него появился шанс все исправить и загладить вину перед виктигтом. Что скажет Ингвар, когда узнает, что он смог разобраться с оборотнем, подрывающим дисциплину в лагере? Наверняка будет ему благодарен и вернет звание командира.

– Что за травы вы дали Эйлу, врачевательницы? – спросил Видар, почесывая подбородок.

– Все как обычно, – ответила Маргарет, стиснув руку Хенрики.

– Конкретней! – процедил мужчина.

Маргарет вся сжалась и задрожала. «Ее ужас перед Видаром вполне объясним», —подумала Хенрика. Он выглядел омерзительно, разговаривал по-хамски и к тому же убил Эйла, не дав возможности понять, что с ним случилось.

– Раны я обработала соком подорожника, – замямлила Маргарет, – и водой с солью. Для спокойного сна дала ему отвар из семян и зародышей орехоносного лотоса и цветков церны.

– И это все?

– Нет, – вмешалась Хенрика. Она тоже побаивалась Видара, но тяжесть ножа за голенищем сапога придавала уверенности. – Час назад мы заметили, что из раны на руке Эйла течет синяя кровь. Он был без сознания. Тогда я снова обработала ему рану и перевязала. А потом он превратился в оборотня и напал.

Видар задумчиво гыкнул и посмотрел на Олави и Ульфа. Они лежали на тюфяках неподалеку и наверняка слышали их разговор. Дабы убедиться в честности врачевательниц, Видар обратился к одертам:

– Что скажете? Врут девки?

– Ну, господин, ручаться за то, чем обрабатывали и лечили раны, мы никак не можем. – Ульф переглянулся с Олави, тот закивал. – Но в остальном да, все так.

– Ладно. – Видар угрюмо оглядел врачевательниц и встал со скамьи. – Виктигт с двумя командирами в Кригаре покамест, я сам займусь этим делом. Но вы, две куриные гузки, обязаны разобраться с заразой, которую подхватил Эйл.

Маргарет разрыдалась и попыталась что-то сказать одерту, но вместо слов из ее рта вылетали одни невразумительные звуки. Это лишь подзадорило бывшего командира. Он зло накричал на девушку и направился к выходу.

– Вы сожгли Эйла, нам даже осмотреть нечего! – бросила ему в спину Хенрика. – Обуглившееся тело не поможет найти ответы.

– А мне до свечки, девочка. Узнайте, в чем дело! – Видар застегнул дубленку и наконец удалился из палаточного госпиталя.

Олави и Ульф бросились утешать ревущую Маргарет. Хенрика же чувствовала, как ее снедает тревога за будущее лагеря, за одертов и саму себя. От Маргарет помощи не будет, да и чем бы она помогла? Она глупая. И распущенная.

Через два часа после происшествия в лагерь вернулась Гертруда, полненькая, но очень энергичная девушка. Врачевательницы могли выбираться в город на день-другой, когда не было раненых и царил относительный покой.

За кружкой горячего чая Хенрика поделилась с ней историей об Эйле и ощутила маломальскую поддержку. Пухлые щечки Гертруды задрожали от страха. Ей не хотелось заразиться и обратиться в чудовище, но бросить в беде Хенрику она тоже не могла, поэтому предложила собрать одертов и осмотреть их. Но для этого им понадобится помощь Видара. С ним хотелось договариваться меньше всего.

От долгих мыслей ночь выдалась бессонной, но рано утром Хенрика уже была на ногах. К ней обратился молодой одерт с жалобой на острые боли в желудке. Она обнаружила, что некоторые травы, способные облегчить бедняге день, закончились. Свои запасы предложила Гертруда. Хенрика с благодарностью приняла их, сделала отвар и напоила одерта.