– Не ссы, Барский! Мы же идем с тобой! Мы мигом вернемся обратно.

В магазине они мне велели положить бутылку маленькой колы в рукав свитера и пройти незаметно через кассу. Овик покупал сухари «Три корочки», а я прошел. Наверно, это смотрелось незаметно.

На улице они отобрали у меня бутылку и кричали:

– Ну, круто же, Санек! Молоток!

Я прыгал с ними и кричал, что это круто.

Я давно исповедовал этот грех. И за второе преступление покаялся тоже.

…Тогда прошел мой день рождения и День труда. И мне надо было идти в американскую школу. Я боялся. Учительница схватит меня за ухо и заорет:

– Куда смотришь?! Опять ворон считаешь?!

Я выучил, что такое значит – считать ворон. Я знаю много странных выражений: «один в поле – не человек», «без труда – не очень», «льет, как из ведра».

Еще я боялся, что пропущу одну строчку, а не две и не отсчитаю одиннадцать клеток слева.

Тогда американская училка даст мне по затылку и скажет:

– Сколько раз тебе можно говорить, тупой ты недоумок?!

Я не знал, как будет «недоумок» по-английски.

Боялся, что заплачу. И все будут ржать. А учитель скажет:

– Хватит рыдать, рыдающий лебедь!

Раиса Раифовна всегда так мне говорила в первом классе.

Еще я боялся, что случится тот случай… Про него не хочу писать.

В тот день меня мама отключила от школы.

…Я стою нарядный на остановке. Мы ждем автобус. Подходят другие ребята. Они очень плохо одетые: в футболках и шортах. Наверное, они очень бедные.

Я решил пошутить и говорю маме:

– Он боится!

Я когда был маленьким, то говорил всегда «он», а не «я». Потом меня Инна Ивановна научила. Я по ней не скучаю. Мы занимались много лет, я взял от нее отпуск.

Мама делает странные брови:

– Александр, ну-ка, не дури! Ты что, не знаешь, как надо правильно?

Я говорю, что это шутка. Но маме не весело. Она говорит, если я так еще раз пошучу, она не даст мне смотреть «Лунтика». Я переживаю. Вдруг не даст? Я очень люблю смотреть, как там объясняют все. Правила, как надо жить.

Сейчас я очень редко смотрю этот мультик. Я уже взрослый дяденька.

Я перестал смотреть много передач: «Большие буквы» с Женей Кривцовым и Буквоедом, «Мы идем играть», где Дед Секрет, Стрекотуша и Мишка Тишка.

Я оставил это, когда мне было семнадцать лет.

Еще я любил «Давайте рисовать» с Феей Фиалкой и Калякой-Малякой. И «Волшебный чуланчик», передача про Бериляку.

София не знает этих передач. Потому что она – американка. Она почти не смотрит телик. Готовит и убирается.

Я стригу газон или чиню что-то. Дом у нее плоховатый. Хорошо, что я все умею. Золотые руки, мама сказала.

Я подписался на Сашу Киреева. Раньше он был в передаче «Вопрос на засыпку». Я спрашивал его в прямом эфире, если он вернется в передачу. А он посмеялся и сказал:

– Вы еще про нее помните?

Конечно же, я помню! Я смотрел ее десять лет!

Теперь Саша Киреев поет песню «Мир, который подарил тебя». Очень мне нравится эта песня. Она – про меня и Соф.

В моей голове живет аутизм. А в сердце его нет. Я знаю, что значит «любить». Я люблю Софию. Теперь даже больше, чем маму.

– …Повтори еще раз, – говорит мама.

– My name is Alex, I am from Russia, I don’t speak English[14].

Это все, что я знаю по-английски.

Я сажусь в автобус и думаю, что мама тоже поедет со мной.

В детстве я боялся с ней расставаться. Ходил как приклеенный. Бабичий побздень, говорила бабушка Аля. Это значит, я все время держался за мамину юбку.

Я плакал в русской школе. Боялся, что дядя Вова меня не заберет, и я никогда не увижу свою мамочку. Дядя Вова – наш друг и еще водитель.

Александр Николаевич был очень добрый мужчина. Это охранник в школе. Он гладил по голове и говорил, что сейчас за мной приедут.

Дядя Вова возил меня пять лет. Школа была в деревне. Ехать двадцать минут.

Он забирал меня, и когда мы проезжали магазин «Самохвал», звонил маме и говорил своим страшным хриплым голосом:

– Галюнь, мы уже у «Самосрала»! Выходи встречать своего покемона!

Я потом часто смеялся, когда понял эту шутку.

…Маму не пускают в автобус и я начинаю плакать. Сначала мелкими слезами, а потом сильно. Как рыдающий лебедь.

Я смотрю в окошко и кричу страшным хриплым голосом:

– Ма-маааа!!!

Она тоже плачет. А потом кричит:

– Не бойся сынок! Я бегу за тобой!

– …Не бойся, сынок! Я бегу за тобой!

Заплаканное лицо ребенка; прилип к окну родной пятачок.

Десять из десяти матерей сделали бы то же самое.

Мариванна бросилась в погоню, словно и впрямь могла догнать школьный автобус. Бежала тяжелой гусиной трусцой, сжимая кулаки; в такие моменты ее глаза становились разносмотрящими.

Автобус повернул направо и скрылся, Мариванна перешла на отчаянный, для ее возраста и веса, галоп. Непрошеные картинки врывались в мозг: мультяшная гигантская Муха отъелась на харчах Зайчонка, да и похитила тетеху; глупый сказочный Петушок польстился на горошек и был подхвачен Лисой…

Кот и Дрозд, спасите меня!

Вылетев из сонного района таунхаусов, она очутилась перед ревущим хайвеем. Ничуть не растерявшись, повернула почему-то налево и мчалась до тех пор, пока ее не пронзила страшная мысль: а вдруг ей – в другую сторону?!

Мариванна вросла в тротуар и схватилась за живот. Страхи за детей всегда оборачивались симптомами медвежьей болезни. Это пройдет, это нервное… но куда мне, куда?!

На пешеходной дорожке, что тянулась вдоль шоссе параллельным стежком, не было ни души.

Сердце отбивало «Прощание славянки», руки тянулись к голове. Хотелось сесть на асфальт и предаваться бездумному выдиранию волос.

Мариванна хорошо разбиралась в проблемах коммуникативного этностиля, но в плане ориентации на местности она оставалась клинической идиоткой. Справляться с этим недугом на родине ей помогали домочадцы, попутчики и сердобольные прохожие. Здесь, в миннесотской пустоши, она застыла, как гигантский суслик в степи.

Наконец вспомнила, что у нее имеется такая штука, как телефон. Новенький андроид без кнопок; начала его осваивать всего неделю назад. С опаской потыкала в нарисованные цифры и услышала голос мужа. Заверещала:

– Олег! Олежек, милый! Куда мне бежать?! Срочно скажи, где Сашина школа?

– Ты где? – поинтересовался разумный муж.

– На дороге!

– Конкретнее. На какой? Что ты видишь вокруг?

– Ну, что я вижу? Машины одни! – Мариванна зажала рот, чтобы не всхлипывать в трубку.

– Так, соберись и оглядись вокруг. Церкви, магазины, заправки – что-нибудь точно там есть!

И верно: ее окружали могучие торговые центры «Таргет» и «Каб фудз».

Олег сориентировался и велел ей бежать в другую сторону.

Мариванна рванула, не теряя страстной решимости спасти ребенка. Проклятый мозг все изощрялся: теперь ей чудился мамонтенок на льдине.

Пусть мама услышит, пусть мама придет!

Мариванна вонзила ногти в потные ладони и припустила еще быстрее.

Ей стало понятно, что такое – второе дыхание.

Первый учебный день в Америке должен был стать памятным семейным праздником. Задумка Мариванны удалась: семья запомнит этот день на века.

Ночью потела спина и сохло во рту. Утром ее сын-аутист с нулевым английским войдет в класс к тридцати враждебным балбесам. Приказано выжить. Сценарий предстоящего события опирался на Господа Бога и талант Мариванны решать вопросы. Еще в юности, обнаружив в себе дар медвежатника, она вскрывала любые двери начальства и договаривалась, договаривалась… Она добывала подписи, печати и справки с удалью фартового налетчика и меняла окраску быстрее хамелеона. За сутки приходилось перекрашиваться по несколько раз: то она либерал, то коммунист, то несчастная мать-одиночка, то надменная подруга Иван-Иваныча. Под иван-иванычей была заведена бордовая записная книжица, лопавшаяся от сложных схем и заветных фраз. При отсутствии связей импровизировала: манипуляции, взятки, маневры Кутузова с московским пожаром.