Естественно, за обычаями — даже если принять, что они весьма консервативны, хотя и ни в коем случае не неизменны — скрывались религиозные воззрения, которые постепенно менялись со временем. Это касается не только Греции, но также и Элевсина. Стоит вспомнить о том, что в греческой церкви до сих пор используются освященные сосуды, которые напоминают минойский и элевсинский кернос. Но, впрочем, цель применения стала совсем другой. Все перемешалось как в Элевсине, так и в других местах: боги, жрецы, праздники и люди на службе религии. Каждая культура и каждая эпоха должна вносить свой собственный вклад в путь от времен безымянных и внушающих страх первобытных героев, которых называли Теос-Тея, до Иакха, этой аллегории восклицания во время процессий, молодого бога, последнего, который столь заметно несет на себе печать классического и даже символического времени четвертого столетия.

Исследование божественного имени с точки зрения языка привело к таким же выводам¹⁰⁴. Форма Дос, которая, впрочем, является спорной, естественно, скорее напоминает о равнине Дотий; но это также критская форма ΔΗΑΙ, которая согласно Etymologicum Magnum¹⁰⁵ обозначает ячмень. Известно междометие φεΰ δα, которое, как кажется, означает «Горе, земля!». Возможно, прочная связь между δα с одной стороны, и γα (γή) с другой не является достоверной, даже если имеются дублеты, такие как Έννοσίδας, Έννοσίγαιος, для сотрясателя земли (который также был ее супругом!), и все обычаи сотрясания, бичевания и битья почвы изначально были ритуалами оплодотворения земли¹⁰⁶. Везде видно, что это как минимум возможно.

Е. Бенвенисте в недавно опубликованной работе, в которой рассматривается невероятная сложность «тирсенско-пеласгской» проблематики, заверил, что «культ Деметры достигает слишком далекого прошлого, чтобы толкование его названия с использованием понятия Матери-Земли было правдоподобным»¹⁰⁷; но пояснение не представляется несостоятельным, если согласиться, что Γή о Δα, как и αια относятся к доэллинистическому субстрату¹⁰⁸. Как и процесс касательно земли, который в фригийском языке обозначался индоевропейским словом δανμαα (ср. греческое χθών λα), доэллинистиче-ское обозначение выведено из того же корня Μήτηρ. Эта Деметра согласно Геродоту (источник, который стоит читать и которому зачастую рекомендуется следовать!) была очень хорошо известна на Крите; она входила в число древнейших богинь, почитаемых пеласгами (II. 171). Ее имя действительно является первой составной частью в разных формах, таких как Δαμάτηρ, Δαμμάτηρ, Δωμάτηρ, Δηώ, Δωϊς, которые очевидно являются вариантами одного доэллинисти-ческого имени. Сходным образом и у Персефоны было эгейское имя с разными формами, такими как Περσεφόνη, Φερσεφόνεια, которые, возможно, напоминают об убийстве горгоны, а также Φερέφαττα, Πηριφόνα, переход, который не удалось объяснить в достаточной мере, исходя из индоевропейской языковой системы¹⁰⁹. Аргумент для тех, кто вместе с Виламовиц-Мёллендорф (Glaube der Hellenen, I. 108 ff.) — по моему мнению, по праву, — полагают, что Кора-Персе-фона должна относиться к доэллинистическим божествам, к которым они относят и ее мать Деметру¹¹⁰.

В данном месте я ограничился указанием на некоторые совершенно новые точки зрения в рамках очень комплексной старой проблемы. Не стоит снова излагать всю историю Богинь-Матерей на Крите и в Элевсине полностью. Доклада может не хватить для проверки взаимосвязей между островом Миноса и Элевсином.

Но упомянутое в самом начале сказание о морских разбойниках, которое Деметра рассказала дочерям Калеоса у священного источника, у которого она любила сидеть, вероятно, содержит очень много правды. Я не хотел бы с претензией утверждать, что хочу исходить из такой констатации. Формула из математики «quod erat demonstrandum» (что и требовалось доказать) неприменима к религиозной истории, в которой так часто встречаются необоснованные утверждения. Цель желания опираться на доказательства, если к нему стремиться, заключается только в том, чтобы усыпить сомнения, при этом разница в мнениях может возникать вновь и вновь.

Для Элевсина можно представить себе деревенский культ, который сначала был посвящен двум безымянным богиням и представлял собой продолжение сельских культов минойского Крита. Мы знаем, что другой аспект этого культа был посвящен почитанию мертвых¹¹¹. Это объясняется тем, что земля, поверхность которой дает жизненные силы для роста, принимает в свою глубину мертвых. Сон умерших, насколько мы знаем, с доэллинистических времен приравнивался эгейскими народами Крита, и в первую очередь именно ними, к сну зерна, которое погружается в землю, весной оживает и дает ожидаемый рост. Это волнующая вера в человеческое бессмертие, которое связано с предшествующей и преходящей смертью, вера, которую Элевсин принял в себя, развил и привел к славе. Понятно расширение на духовные сферы заботы, которую изначально имел земледелец. Первобытный человек думал прежде всего о пропитании; цивилизованный человек надеется победить смерть. Христианство также использует эту надежду: «Если зерно не умрет», — говорит в элевсинских выражениях известное высказывание из Евангелия от ИоаннаХП. 24: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода»: вера, которая в Элевсине заявляет показ собранного колоса, последнюю молчаливую демонстрацию в качестве заключительного акта «дроменон» — сильнейшее символическое и максимально содержательное культовое действие второй инициации, то есть элевсинской эпоптии. — Сама человеческая душа, это священное зерно, которое как Кора временно похищается в ад, представляемый нашей землей, или как семя почивает в комке земли, должна согласно крито-элевсинскому Евангелию умереть, чтобы однажды воскреснуть в духовном мире, мире Деметры, Коры и Диониса. Теперь становится более понятным следующее место в Евангелии от Иоанна: «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит 112 ее в жизнь вечную» .

Поэтому Элевсинские мистерии (они не до конца развивают и так очень примечательный для полупервобытных народов символизм, который впрочем не стоит представлять слишком сложным) одновременно были хтоническими и эпихтоническими, если можно использовать это выражение. Поэтому дарительница хорошего урожая, элевсинская Мать-Земля ώρηφόρος, άγλαόδωρος (Гимн к Деметре, с. 192) также называлась защитницей мертвых, по Плутарху «Δημήτρείοΐ»¹¹³. С эгейских времен в Греции и Азии народы через определенный короткий период сменяли друг друга, как и все мы сменяем друг друга на этой земле. Каждый народ давал парам богов и героев новые имена и соответствующие задачи; но они, изначально безымянные и вызывающие ужас, со временем преисполнялись сочувствия, становились дарителями вечного благословения. На такой почве роскошно развивались мистерии. Греческий город мог пробовать их контролировать; придавать их церемониям официальный характер и даже притянуть их к себе; но в итоге победа осталась за мистериями. Элевсинские мистерии, старшие чем афинские, пережили их надолго: вплоть до уничтожения готами они имели уважаемых последователей в римском обществе. В осенних паломничествах латинские цезари были среди первых. Иногда они даже организовывали для себя посвящение вне очереди. Были ли элевсинские мистерии, в основе которых скрывался культ Матери-Земли, совершенно чуждыми для политических и социальных рамок маленькой Греции? От посвященных требовалось только знание греческого языка и заверение в том, что они не были замараны кровью.

Но мы можем извлечь из этого как минимум один серьезный урок. Вспомним о том, что маленькая Греция дала для мировой цивилизации! Началом был культ древней Матери-Земли: обнаженной азиатской богини, богини плодородия для животных и людей, в этом качестве она известна во времена Гомера и показана в «Талисиях» Феокрита. Деметра отвечает за произрастание питательных зерновых культур, но в Греции она приобрела другую, еще более важную черту: она стала любящей и многострадальной матерью¹¹⁴. История человечества в самой лучшей своей части — это история определенного количества существенных восприятий, которые можно было бы назвать первородными восприятиями по аналогии с первородными грехами. В этом комплексе восприятий самая большая заслуга людей — это создание почитания материнства. Таким образом Греция сделала возможным христианство и подготовила путь для него. Шартрский собор, один из шедевров нашего французского средневековья, был построен на месте святилища, которое старше христианства: где раньше почиталась Мать-Земля, позднее она была приравнена к Богородице. В Везле языческий культ плодородия также предшествовал культу Марии Магдалины. В древней Греции почитание материнства развивалось вокруг образа Деметры, Mater dolorosa язычества. Предание о похищении Коры воплощает в Греции не только смену сезонов; это явление из понятийного мира земледельца одновременно выражает спасение человеческой души. Данное предание сделало возможным расцвет ощущений, которые связаны с защитой заботливого материнства. Не случайно, что богиня «тесмофорий»¹¹⁵ сначала смягчила грубый обычай любовного похищения¹¹⁶, для этого она сама создала первые законы о браке с учетом роли женщины, которые постепенно повлияли на дом и семью¹¹⁷. В Британском Музее имеется статуя, на которую я в конце хотел бы обратить внимание: Деметра Книдская; в ней скульптор создал, как было написано, «возвышенный образ Богини-Матери, который посвящен ее вечной скорби об исчезнувшей дочери». Крайняя экспрессия отражена в лике и возведенных горе очах. Кажется, что направленный в пространство между небом и землей, потерянный взгляд под тяжелыми тенями век непрестанно следует за дорогим образом. Какой символ!