I ЧАСТЬ
Рассматриваемый под этим названием материал является обширным, это исследование космической матери, её действенного «слова», её культа и символов этого культа — и как они нам себя многообразно демонстрируют: во-первых, в мегалитических памятниках (особенно хотелось бы отметить «крытую галерею в Трессе», дольмен в Северной Бретани и дольмен «Ле Дехус» на острове Гернси (Нормандские острова); во-вторых, в средневековой аллегорической литературе Ирландии и Уэльса; в-третьих, в гэльском фольклоре. Кроме того, хотелось бы исследовать происхождение этого культа из космических религий Востока, а также скрытое продолжение его существования в кельтском гностическом христианстве.
В восприятии Матери-Богини — насколько оно улавливается в культовых символах, фольклоре и аллегорической литературе — актуализация созидающего порыва является неотъемлемой частью именно идеи космической богини. Созидающая богиня рассматривается как возможная или действительная «мать», с любовником и сыном, или сыном-любовником, либо она демонстрирует в себе два взаимодополняющих принципа, которые лучше всего выражаются китайскими символами «инь» и «янь». То есть она одновременно воплощает оба принципа, мужское и женское1.
Поэтому восприятие Богини-Матери в кельтских странах не является примитивным. Это зрелая космическая философия, представленная в поэтической или в более или менее аллегорической форме. В качестве таковой она была импортирована в полностью развитой форме в те страны, где кельтские языки существуют и в настоящее время.
Мои исследования этого вопросы ведут к тому, чтобы рассматривать восприятие созидающей Матери-Богини в качестве идеи поэта. Именно такой мы знаем ее с Древнего Востока, там мы встречаем первые следы этого восприятия. Это поэт, рожденный в среде, где уже глубоко задумывались о происхождении и гибели мира. Я рассматриваю космологию, с которой связано восприятие, как поэтическую аллегорию. Таким образом поэт попытался понятно выразить действие тех основных законов, которые управляют вселенной. Благодаря созидающему гению то поэтическое изложение событий, до которого дошли величайшие мыслители тех дней, стало убеждением современников. Это произошло, потому что оно, как и любая созидающая религиозная поэзия, выражало религиозный пыл общества, и при этом не было ограничено подробными доктринальными интерпретациями. И эта аллегорическая космогония излагалась и трансформировалась вновь и вновь, в каждом цивилизованном обществе, при этом каждая поэтическая школа адаптировала частности для своей местной аудитории. Я думаю, что этот мой взгляд, хотя его не обязательно разделяют другие докладчики, в значительной мере подтверждается тем, о чем они рассказывали в рамках этого собрания Эранос. Он не противоречит психологическому учению профессора Юнга: за поэтами признается ведущая роль в придании идеям выразительности. Именно благодаря этому менее созидательная сила воображения могла помещать свои собственные бесформенные ощущения в уже подготовленное русло потока и таким образом отвести наводнение, воды которого иначе были бы потеряны в болотах и песках.
То, что мы на Западе называем «мифологией» — я подразумеваю великие классические мифы цивилизованных народов — и рассматриваем как рационализацию антропоморфного политеизма, это было, как я думаю, народной вульгаризацией таких поэтических аллегорий. Хорошо известные черты олимпийских богов в пантеоне любого народа, вероятно, были заимствованы из символического облика, включая маски и эмблемы, которые использовались в национальных танцевальных драмах. Возможно, эти танцевальные баллады переводили аллегории на уровень драмы во время годовых празднеств, возникших из симпатически-магической церемонии, которую вели жрецы-короли в критические для земледелия и мореплавания периоды года на Крите. Сам по себе такой ритуал наверняка был чрезвычайно официальным; еще вероятнее то, что жречество организовывало эти танцевальные представления в своих местных штаб-квартирах, чтобы получить от собравшегося на праздник народа различные вещи, сокровища и средства обмена, необходимые для жрецов и их объединения в качестве частной собственности. Те танцевальные драмы были аллегорическими, вероятно именно из них в процессе развития получились так называемые «мистерии» и «посвящения» в цивилизованных обществах, например, у греков. Но нам нельзя путать эти «мистерии», которые изначально были задуманы в качестве представлений, хотя и религиозного характера, с посвящениями возмужания примитивных обществ. При изучении описаний ритуалов посвящения, существующих еще и сегодня среди отсталых народов, с точки зрения этнолога, незамедлительно бросаются в глаза отличия, если сравнить их с отчетами, например, в «Кого сюи» («Собрание упущенных прежде древних речений») начала 9-го столетия от Р.Х.) о различных «традициях» и «легендах» японской драмы творения. Также следует обратить особое внимание на описание «действия» и части диалога о главных действующих лиц в строфах и противострофах .
Для населения эти представления были всего лишь развлекательными постановками. Естественно, народу подавались фигуры посвящения, которые представляли действующих лиц этих драматических эпосов; не в абстрактной форме, но в виде известных местных действующих лиц. Это были мужчины и мальчики, также переодетые женщинами или животными, например, птицами, рыбами, а также деревьями. Они пользовались масками, шкурами животных, зелеными ветками, цветочными гирляндами, перьями. Эти мнимые создания мира животных и растений — это всегда следует учитывать — зачастую должны были олицетворять силы и функции вселенной, для чего использовались характерные символы, звуки или жесты. Например, рыба могла символизировать безграничный, богатый рыбой океан, птица — благосклонное, дающее плодородие небо, рычащий лев или бык — могущественный гром небес. Они также подражали соответствующим действиям.
Но актеры также могли облачаться в образы монструозных созданий, это могли быть комбинации индивидуально типовых, различных или даже противоречивых сил и способностей, которые люди хотели бы видеть объединенными в одном сверхъестественном образе, чтобы намекнуть о божественной разносторонности. Как в детских стишках или шарадах. Все это приводило к стереотипизации удачных представлений, так что традиционные символы через некоторое время становились своего рода знаком качества для того, что изначально было поэтическими метафорами во вдохновенной аллегории. Доктор Юнг вероятно указал бы на то, что такие представления были успешными в той степени, в которой они придавали символическую форму латентным и аморфным идеям, которые были общими у поэтов и народа, хотя нужен был гений поэта, чтобы идея нашла выражение в форме, отвечающей силе воображения народа. Здесь я хотела бы обратить внимание всего на одно такое фантастическое создание, которое во все эпохи было представителем неисчерпаемой и неразрушимой созидающей силы, — это Велика Рыба, змея или динозавр, из которых возник известный дракон (и L-T-N, Левиафан, о котором нам рассказал в своем докладе «Великая богиня Финикии» профессор Вироло), поднимающийся из вод или из первоисточника плодородия и бытия. А в категории символов я хотела бы указать всего на три: топор-молот (инструмент металлурга); музыкальный инструмент и стилизованная комбинация лингама и йони. Из них всех ни один не мог стать символом, пока человеческое общество не достигло ступени развития, когда начали обрабатывать метал, сочинять достойную упоминания музыку и достигло знания о том, что именно существо мужского пола обеспечивает зачатие (в отличие от просто любовной игры).
Из-за местного подчеркивания локальных версий таких аллегорий (тех, которые здесь описали мои коллеги и которые они рассматривали в качестве «мифов») должны были броситься в глаза и хорошо известные аномалии в отношениях между членами олимпийских семей. Как только выяснялось, что актеры (в ролях, которые население рассматривало как разные) в соперничающих постановках показывали по сути одного героя, хитроумные жрецы, которым хотелось славы своей местной постановки, объясняли аномалию своей простой публике тем, что группа актеров в постановке истории в соответствующем населенном пункте является вторым поколением группы, которую они видели в соперничающей постановке. Благодаря этому не возникали споры по поводу того, какая версия является правильной. Вследствие этого, пожалуй, возникли и большие генеалогические древа так называемых классических мифологий. По крайней мере это было разумное объяснение, но произвольное. И ни в коем случае это не был естественный процесс развития, аналогичный биологии Дарвина.
