Мои результаты по танцевальным драмам и религиозным аллегориям были дополнительно усилены личными наблюдениями сакральных танцев на ежегодном храмовом празднике на острове Тикубусима, озеро Бива, Япония, где располагается святилище Риобу-Синто, синкретического буддизма, а также тем, что я слышала от очевидцев о танцевальных представлениях лам в местности на границе между Китаем и Тибетом. Эти очевидцы показывали мне и соответствующие сделанные ими фотографии. Исследование древнейшего поэтического материала, так называемых «легенд» в более поздней прозаической литературе, а также остатков традиционных храмовых танцев и популярных «мистерий», и также одновременно эмблем и символов религиозной космологии в искусстве подтверждает эту гипотезу о постепенном процессе дегенерации увиденной поэтами аллегории до уровня популярного, бездуховного антропоморфизма, когда речь идет о космической Матери-Богине.

Мы, жители Западной Европы, последовавшие за древними греками и римлянами, перенявшими популярные «легенды» о «богах и богинях», на протяжении столетий путали результат этого процесса дегенерации с изначальными космическими аллегориями. Центральное место в этих фундаментальных аллегориях о космологии занимала идея о созидающей Матери-Богине. Но определенное смятение не только скрыло от нас изначальный символизм, но и его дальнейшее развитие следующими поколениями поэтов и мыслителей Востока. Это привело нас к тому, что мы начали смотреть на религиозную идею сверху вниз, а не поднимать свой взор к ней, как следовало бы поступать. Мы не Западе никогда не поднималось до уровня этой идеи, что касается провидческого взгляда на природу приводящих в движение вселенную сил и законов, ведь мы были даже еще более антропоцентрическими, чем древние греки. И действительно, наши точные науки сейчас лишь с неуверенностью доказывают существование космических сил и законов, существование которых первопроходцы Древнего Востока предугадали в результате проницательных наблюдений и чистой концентрации конструктивного мышления, хотя и выразили их только в образной форме.

Мыслителями, признанными интеллектуальными лидерами этих первопроходцев были поэты. Мы знаем об этом из письменных источников, а также из устных преданий. Их важнейшими науками были космогония и металлургия. Поэт, звездочет и кузнец вместе создали форму, которая послужила для отливки всей последующей цивилизации. Поэт вдохновлял правителя, жрецаи народ. Он был их оракулом, он формировал пропетое, а позднее рассказанное и записанное слово в качестве соединительного звена, он был посредником между вечным истоком созидающего познания, как люди его понимали, и светским, законодательным и административным авторитетом людей. А звездочет измерял движение небесных тел и рассчитывал времена года, подходящие для сельскохозяйственных работ и путешествий. Кузнец, то есть металлург, который умел получить из земли железо, плавить и ковать его, вооружал правителя мощной силой, которая, основываясь на техническом оснащении и оружии, сделала возможным организованное общество. Такое общество могло поработить своих менее организованных или менее агрессивных соседей, воспользовавшись торговлей или политическими шагами, если ему, например, больше не хватало собственных ресурсов. И таким образом мы обнаруживаем, что во всех древних восточных космологиях, центральная идея которых состоит в существовании созидающей Матери-Богини, эта богиня подразумевается не только в смысле биологической плодовитости, но также как мать божественного «слова» (иногда она сама понимается как «слово»); как хозяйка или владычица небесных тел; как мать небесного кузнеца (или она сама является кузнецом). Это в равной степени касается и космологии стран с населением, говорящим на кельтских языках. Читатели, которые знакомы с философией Юнга, могут с легкостью вспомнить многие символы, включая символ источника — то есть родника, из которого вытекает вода, — в которых подчеркивается эта двусторонность их созидающей силы. Все представление является не просто представлением поэта, но представлением поэта-провидца, высокоразвитого духа, тренированного в деле наблюдения за процессами, а также в упорном умозрительном и стремящемся к целостности мышлении, который рассматривал себя как переводчик истины и красоты вселенной, это был страж сказаний и часовой на сторожевой башне, который пытается приоткрыть темные покровы будущего.

Поэт древних времен действительно боролся за то, чтобы придать выражение как вселенной, так и создателю. Человечество было всего лишь частью этого, а он сам был всего лишь «гласом в пустыне». Поэт сегодняшнего времени старается выразить свое я как индивидуальность.

Великое открытие древневосточных мыслителей, которого придерживались образованные слои кельтских народов вплоть до времени Иоанна Скота³, заключалось в том, что вселенная представляла собой единое целое и всюду действовали одинаковые принципы и законы; что это единство было существенно более синтетическим и многообразным, и что хотя целое всегда оставалось целым, оно непрерывно изменялось в форме своего проявления, следуя постоянному потоку и движению, двойственность и переменчивость которых описывают китайские символы «инь» и «янь», восходящие, как мне представляется, к шумерским понятиям «Ин» (или «Нин») и «Ан». Аморфный источник вселенной форм казался этим ранним наблюдателям и мыслителям вечным, но периодически переходящим в «жизненное целое», а затем снова вследствие распада и растворения возвращающимся в бесформенное состояние. Так возникла — в художественном видении поэта — прелестная Афродита из пенных волн Хаоса. В его представлении все живое гибло, чтобы вернуться в землю и чтобы — согласно кошмарному видению поэта — быть разорванным на клочья кровавыми зубами Кали. Эта аллегория получила дальнейшее развитие, и Богиню изображали попирающей тело прекрасного спящего Шивы. В данном случае она является «каузальной», формулирующей или исполняющей силой, которая в надлежащее время соединится с Шива-Шакти и вследствие этого из бесформенного будут созданы новые формы, образующие целое. Эта идея символическим образом воспроизводилась как «танец» Шивы-Шакти и стала настолько популярной, что изображение «танца» очень часто встречается в нарисованном или вырезанном виде.

Поэтически это понятие было выражено в большой группе аллегорий, которые рисуют Инициатора Творения как божественного музыканта. Постоянно повторяющейся эмблемой действенной силы созидающей богини является музыкальный инструмент — это может быть барабан, флейта, трещотка, раковина или лира. Все эти инструменты можно было настраивать с помощью измерений, при чем объем, длина или вес (например, кишки) приравнивались к тональности или частоте. Это открытие приписывается Пифагору, но современная археология встречает доказательства его гораздо более раннего существования⁴. Человеческий голос (как рот или язык), который формулирует мысли, и молния, которая оповещает о громе (звук), выражали идею в метафорической поэзии⁵.

Это же представление было передано в «скорописи» символов такими символами как точка в круге или два равносторонние треугольники, поставленные вершинами друг к другу таким образом, что они образовали символ-«бабочку». Идея была показана в аллегории божественного «слова» как направленная и полномочная сила созидающей богини — это могли быть корова, як или бык, разные птицы (голубь, ястреб, сокол, ворон, ибис, журавль, дикий гусь, дикая утка, дикий лебедь и т.д.) или хорошо нам известная антропоморфная фигура — «Таммуз», «Тот» или «Гермес» — в зависимости от конкретной страны. Язык как таковой, стих, воспринимался как творение, которое дало форму и содержание тому, что раньше существовало невысказанным. В народной легенде, которая несомненно происходит от религиозного балета, местным национальным эквивалентом «Гермеса» всегда был изобретатель букв, цифр, музыки, металлургии — синтез, который настолько приближался к философской идее формулирующего принципа в созидающем соединении, что возможным становилось ограниченное представление в форме танца.