Но самый счастливый и возвышенный синтез этого тысячелетнего развития почитания Марии и веры в нее в античном и средневековом христианстве мы находим в первых строках гимна Марии, который Данте вложил в уста Святого Бернарда:
Vergine madre, figlia del tuo figlio, umile e alta piii che creatura, termine fisso d’etemo consiglio, tu se’ colei che Г umana natura nobilitasti si, che Ί suo fattore non disdegno di farsi sua fattura.
О Дева-Мать, дочь Сына Своего! Смиренная, возвышена Ты боле, Чем всякое другое существо!
Ты цель конечная верховной воли; Тобою род наш так облагорожен, Что сам Творец возжаждал нашей доли.
II
СВЯТАЯ НЕПОРОЧНАЯ ДЕВА МАРИЯ В ХРИСТИАНСКИХ СКАЗАНИЯХ
Развитие веры в девство Марии ante partum, in partu и post partum связано с христологическим догматом и постоянным возвышением Христа в сфере христианской надежды и одновременно с возникновением и преобладанием аскетических течений внутри христианской церкви, а вера в непорочное зачатие Марии и совершенную и вечную святость Девы находится в связи с учением о первородном грехе и со всеми параллельными ему и следующими из него учениями о человеческом размножении и заслугами в результате человеческих деяний.
Изначальная проповедь Иисуса не знает учения о первородном грехе. Адам упоминается в евангелиях только один-единственный раз, в месте, которое собственно меньше всего связано с духом Евангелия, это генеалогия Иисуса, описанная в Евангелии от Луки (III, 38). Сатана часто упоминается в словах Иисуса, насколько нам это известно из синоптических евангелий. Но он не искуситель наших предков и не испортил человеческой род изначально, он пытается искусить Иисуса в пустыне; он нашептывает Петру лицемерный и трусливый совет против его мастера; он разрывает тела одержимых; он во время пленения и ужасной казни Христа пытается ввести в искушение апостолов. Только в единственном месте в Евангелии Сатана представляется тем, кто в результате первоначального овладения стал владыкой мира; но и в этом месте (Лука X, 18) его владычество не является владычеством того, кому удалось завладеть всей тысячелетней последовательностью человеческих поколений на основании одержанной над их предками победы. Сатана скорее является воплощенной персонификацией всего Зла в мире, которое нашло своего неограниченного и окончательного разрушителя в образе Сына Человеческого, пришедшего, чтобы искупить все ошибки и злодеяния, которыми пропитано все на земле. Библейское представление о несчастье, которое пришло к роду человеческому в результате первого неповиновения Адама, не имеет ничего общего с физиологически-ю-ридическим толкованием солидарности всех людей в правовой и нравственной ответственности за первого человека, который ослушался повеления Бога.
Творцом убежденности в нашей телесной совместной ответственности за грех Адама — ведь мы все происходим от одного корня — является Павел. В этом учении апостол соединил семитское представление о жизненной общности всех, кто происходит из одного рода, с эллинистически-дионисийским представлением о наследии титанов, которое из поколения в поколение передается людям, создаваемым из пепла титанов, однажды растерзавших Загрея.
Но мы должны подчеркнуть, что также и у Павла учение о первородном грехе не является началом его теологических мыслей и христологических размышлений. Другими словами, Павел не исходил из веры в первородный грех, чтобы приподняться к сияющему лику принесенного вторым Адамом, то есть Христом, благословения, а напротив, из прочной и нерушимой веры в благословляющую силу Христа, дающую возможность окрепнуть в результате обращения к вере и преодолеть вину первого Адама, чтобы освободиться от нее. Примечательно, что у Павла Адам впервые упоминается в пятнадцатой главе Первого послания к Коринфянам. В послании, которое в своей симфонии судьбы и преданности одновременно является и итогом изложения об освобождении (XV, 45). Павел должен умиротворить сомневающихся коринфян, которые, испорченные эллинистическими проповедями в честь Аполлона, оспаривают возможность воскресения плоти: грек, для которого тело было гробом души, не мог поверить в то, что тело может принять участие в спасительном триумфе Царства Небесного. Но Павел должен выступить против таких сомнений, которые противны его инстинктивной семитской вере в чувственное продолжение верующего народа. Разве новый народ христиан не полностью един с Христом, новым Адамом, как и древний народ Израиля был един с Авраамом, героем надежды и обетования?
Только через несколько лет после написания Первого послания к Коринфянам Павел разрабатывает свое внезапное видение старого и нового Адама, и после того, как он, так сказать, взял все из отождествления Христа с новым и последним Адамом, он перешел к тому, чтобы сделать все возможные теологические и моральные выводы из представления первого Адама родоначальником греха, смерти и опосредованно также закона.
Христианское учение о первородном грехе точно и компактно в одном предложении «Послания к Римлянам Апостола Павла» (V, 12). «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть». В этом месте Апостол Павел, если бы он был холодным и непогрешимым систематизатором, который взвешивает слова и в точности следует за их нитью, должен был бы сказать следующее: «таким образом через одного человека, нового Адама, Христа, в мир пришла справедливость, а через справедливость — жизнь». Но Павел не является академическим ученым-систематизатором, который следует холодной логике последовательности мыслей и строгой закономерности стройных выводов, он пишет страстно и с фантазией; его идеи, и в гораздо большей степени его чувства, оттесняют друг друга, перекрещиваются и смещаются без строгой взаимосвязи и без диалектической схемы. Мысль о том, что из-за ошибки праотца людей в мир пришел грех, а вместе с грехом и смерть, является настолько потрясающей, что он немедленно должен укрепить себя в духе, даже если при этом он на мгновение забывает о противоположности греха, о справедливости в Христе. И Павел продолжает: «так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили».
Мы сочли необходимым совершить этот краткий экскурс в историю развития учения о первородном грехе, ведь знание этого является неотъемлемым условием для более или менее точной оценки догмата о непорочном зачатии Марии и правильного понимания его возникновения и развития в рамках истории католического мира идей и святости.
В целом можно сказать, что путь этого догмата сопровождался уникальными обстоятельствами.
Некоторые из коллег, выступавших ранее, например, Пикар и Вироло, уже продемонстрировали неминуемо необходимые пути распространения некоторых мифов в культурном мире восточного Средиземноморья. Миф об Изиде распространяется из Египта до берегов Финикии; миф об укрощающей зверей богине, символом которой является змея, путешествует с Крита в Африку и в Элевсин. История христианского догмата о непорочном зачатии Марии демонстрирует нам схожий путь. Какой таинственный закон управляет возникновением и распространением религиозных мифов и ритуалов.
Драматург-компилятор текста Бытия указывает, когда рассказывает о первородном грехе, на возможность воздаяния в далеком будущем для женщины, которая будет жертвой искусительной лжи Змия. Спустя столетия фантасмагорический автор канонического Апокалипсиса предсказал победу женщины, символ новой религиозной общины. «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Откр. Иоанна, XII, 1).
И сегодня во всех католических церквях Непорочная Дева Мария имеет на голове венец из звезд, под ногами у нее Луна, она одета в небесное одеяние и возле ее ног лежит раздавленная змея: чудесный синтез ритуалов и символов, которые пришли из тысячелетней истории средиземноморской религиозной культуры.
Но формулировка первородного греха, которую Павел изложил в пятой главе Послания к Римлянам в качестве своего рода противовеса уверенности в предстоящем триумфе последователей нового Адама в Царстве Божьем, была не сразу принята ранним христианским обществом. Можно сказать, что совершенное и органичное обоснование точки зрения Павла было дано Августином только в конце четвертого и в начале пятого столетия, когда получившее большинство христианство начало создавать особую, соответствующую его предпосылкам и целям культуру. Августин одновременно с учением о первородном грехе сформулировал идеальную теорию благодати, заслуги и предопределения. Поэтому мы должны рассматривать возникновение и развитие официальной католической доктрины о святости Марии и ее непорочном зачатии, не искаженном первородным грехом, в связи с развитием и историческими изменениями теории греха и заслуги.
