Салея о цели их визита догадалась быстро. Когда Таня попросила Руслана высадить их неподалеку от реки.
— Ты хочешь…
— Да. Если ты сможешь сейчас заняться моей… Оляшкой?
— Смогу, конечно. Но ты помнишь. Я могу ее только лишить удовольствия от выпивки, а выбор все равно за ней. Любящей мамой она не станет, и на шею тебе не кинется…
— Да мне бы уж хватило, и чтобы она к нам шляться перестала, — в сердцах высказалась Таня. — При бусе такого не скажешь, но эта зараза мне матерью-то не была никогда. Морду намажет, вырез ниже пупа — и на гулянку. А мне темно, страшно, дома жрать нечего… а то еще мужиков приведет. И слушай всю ночь, как кровать скрипит, да эта девка орет! Гулящая… А то еще соседи… хорошо, среди них добрые были, подкармливали. Не то вообще б сдохла. Одежду отдавали, обувь, к себе иногда пускали! Когда буся вернулась, я счастлива была. Я хоть есть начала вдосыт! И спать нормально! Комната своя появилась… как по мне — сдохла б эта Оляшка под забором, я б слова не сказала. За нее я не переживаю. Но буся этого могла и не пережить, ей-то это все равно дочь! Хоть и гнида! Я уж молилась, чтобы Оляшка сильно никуда не вляпалась, буся б за ней ведь и ходила, и ухаживала, и страдала бы… она все считает, что чего-то дочери не додала…
— А она додала? Я поняла так, что твоя бабушка не могла воспитывать дочь сама?
— Была дома — воспитывала. А так та росла у маминой мамы. У бабушки. Мою бусю ты видишь, Оляшку тоже воспитывали, да не в козу добро. Знаешь, можно учить языкам и музыке, водить на танцы и в лицеи. Можно. Но это в детстве. А потом, вырастая, человек во многом и сам решает, какой выбор сделать. Быть или не быть. Человеком. Я уколы хожу, делаю… вот, у меня клиентка одна, о себе рассказала. Она в свое время отказалась эмигрировать в Израиль. Жених звал, с собой тащил, но у нее тут семья, две сестренки мелких, родители б их не подняли. Там отец болел сильно, потом помер, мать колотилась, как рыба об лед, еще родня нервы трепала… ну да улеглось, прошло. И не поехала она, и девчонок подняла, и мать с ней век дожила. И сама клиентка живет счастливо. Муж у нее классный, четверо детей, в семье достаток. А она говорит, что могла бы поехать. И может, там тоже были бы деньги, и дети, и достаток, но счастья бы не было никогда. Потому что оно с крови и горя ближних выросло бы. И сгнило. На корню.
— Ты это о выборе?
— Да. Между собой и кем-то другим. Она выбрала семью, и не пожалела.
— А жених ее?
— А что — жених? Он ведь не остался с ней, не помог, он просто уехал. Она говорила — вроде как счастлив. Женился на девушке из хорошей семьи, по уши в кредитах, за дом, за машину, за образование, делом занят, детей растит…
— Но?
— Это не она его нашла, а он ее. Звонит не часто, раз в месяц — и смотрит. Вроде и послать его не за что, а видно, настоящего счастья у него там нет.
— Почему?
— Потому что у него тоже был выбор. Между любимой женщиной и обеспеченной жизнью где-то там, в перспективе. Я вот об этом. Выбор мы всегда делаем сами. И сами за него отвечаем.
— Как ты.
— Как я. Вот мы и пришли, кстати… блин! Их тут шестеро!
Салея пожала плечами, глядя на четверых мужиков бомжовского вида и двоих женщин. Одна из которых как раз Танина мать… так вот оно, погулять — попить — повеселиться. Меру знать надо, а не хотелками жить!
— Справлюсь.
— Ты уверена? Ой, чтоб тебя! Заметили!
Один из мужиков как раз встал, чтобы отлить, неудачно повернул голову и увидел девушек. Грязное щетинистое лицо озарилось паскудной ухмылкой, но сказать он ничего не успел.
По Дубовой короне побежали зеленоватые огоньки — и трава под ногами шестерки ожила.
Взметнулась прочными плетьми, обхватила, притянула к земле за руки — за ноги… порвать?
Кто пробовал рвать осоку, тот поймет! Раньше изрежешься, прочная, зараза! А когда ее еще и много, в два-три слоя… не перервать.
Секунда — и помойка огласилась бы воем и криками, но кто ж даст эту секунду? Уж точно не Салея.
Кляп из осоки оказался ничем не хуже магазинных. Каучуковых. Даже и лучше. Те выплюнуть можно, а этот — нет. Нереально. Он так за лицо цепляется, не хуже маски получилось. И разрастается?
Мужчины и женщины дергались, мычали, но сделать ничего не могли. Трава плотно удерживала их на земле.
Салея еще раз повела рукой.
Трава, повинуясь ее воле, принялась заплетать головы людей. Да так, что через несколько секунд те не могли ни видеть, ни слышать происходящего. Остались только дырочки для дыхания.
— Вот так… А теперь…
Еще один жест рукой.
Со стороны это выглядит вовсе не величественно. И не картинно, и не киношно, и Голливуд бы разочаровано плюнул. Что тут такого, красивого?
Подходит девушка по очереди к каждому из шестерых человек, проводит рукой над его головой, и мычание, которое доносится из кокона, тут же стихает.
Сама Салея выглядит при этом совершенно спокойно, обыкновенно, и сил, словно бы не тратится, только по Дубовой Короне время от времени пробегают огоньки. Даже не слишком сильные. Когда лечили бабушку или Алесю, та светилась намного сильнее.
Таня внимательно приглядывалась.
Оболочки-ауры вокруг людей она видела.
Драные, грязные, словно эту ауру неделю собака по помойке таскала. Ни одного чистого цвета, все какое-то мутное, пыльное, до тошноты. Гадкое…
Салею это не смущало. Она воздействовала на что-то в районе черепа. Таня понимала, что Салея как-то выбирает и отключает центр удовольствия, но…
Сделать это самой?
Повторить?
Филигранная манипуляция энергией.
Мало того, надо найти, на что воздействовать, а это Тане и вообще никак… это не два пятна у старосты…
Салея посмотрела на сестренку, покачала головой.
— Иди сюда.
— А?
— Будем тебя учить. Становись передо мной…
— Лея, учить?
— Надо тебе начинать пользоваться твоей силой? Вот и начинай.
— Это вообще-то живые люди.
— Которые забыли, что они — люди. Безвинное животное не понимает, за что его. А эти при желании не один десяток грехов найдут. Иди сюда, говорю.
Глаза друидессы на мгновение блеснули красным. Но Таня и не стала больше спорить. Подошла, встала перед Салеей.
— Вот. И?
Прохладные пальцы легли на виски девушке.
— Закрой глаза. Отвлекает…
Таня послушалась. И словно рывком перешла на новый уровень. Где все стало на порядок сложнее. И ауры уже не казались пятнами, они были сплетены из множества разноцветных нитей. Такие клубки… и они двигаются, ползают… словно змеи?
Нет. Не змеи. Но все равно дотрагиваться не хочется.
Салея явно что-то делала. Таня видела теперь подробнее и черепные коробки людей, и как Салея воздействует… вот, на этот крохотный красный участок. Где же это?
Гипоталамус? Гипофиз?
Нет, не понять… потом она сядет с учебником и все сопоставит. А пока… пока Таня ощутила, как ее энергосистема внезапно сливается с системой Леи. Как штепсель в розетку включили.
Сама Таня маленькая-маленькая. И словно стоит на берегу громадного океана энергии. Стихийного океана. Как на тайгу с самолета глядеть… оно громадное, спокойное, равнодушное. Не злое, просто живое.
Это — Салея?
Мощь стихии в такой хрупкой оболочке?
Невероятно!
Но Салее было не до того. Она тоже чувствовала Таню сейчас, как продолжение себя. И осторожно принялись манипулировать уже ее энергией.
Ощущения были чуточку другие. Не самой вышивать, а шить на машинке.
И — осторожно!
Если на алкоголиков Салее было наплевать, то сжечь разум и энергоканалы сестре она не хотела. Пришлось действовать еще аккуратнее — и то! Кажется, она отключила одному из них больше, чем планировала.
А, плевать!
Дубовая корона уже начинала действовать. Не люди. Не живые существа, которым больно, страшно… просто наглядные пособия.
После шестого человека, Салея аккуратно отпустила сестру, поддержала под локоть… Таня мотала головой.
