– Если бы ты знала, кроха, какой прекрасный город стоит на этом месте в мире духов… – сказал отец, остановившись и посмотрев по сторонам. – Он называется Славлена.
– Какой? – спросила Спаска.
– Если бы я мог описать… Когда-нибудь ты научишься видеть границу миров и посмотришь сама. А у нас… Во́лгород. Мокрый город… Как будто в насмешку.
Спаска оглянулась, ощутив за спиной чье-то тепло и настороженный взгляд: в пустом провале окна мелькнула тень.
– Там кто-то есть, – шепнула она испуганно.
И тут же в ответ на ее слова над обвалившейся крышей с шумом поднялась стая ворон.
– А… – усмехнулся отец. – Это мародеры. Разбойники. Если сами не болеют, то разносят заразу по деревням.
– Ты их не боишься? – удивилась Спаска. Конечно, хозяин хрустального дворца мог одолеть любую шайку разбойников, но Спаска уже понимала разницу между грезами и явью.
– Не хотелось бы ставить тебя босиком на холодную землю, – ответил отец. – А вообще-то могут и в спину стрельнуть из арбалета, у меня дорогой плащ и крепкие сапоги. Будем надеяться, что у них нет арбалета.
Он зашагал вперед быстрее, а Спаска зажмурилась в ожидании выстрела. Наверное, у разбойников не было арбалета, потому что выстрела так и не последовало. И только потом она подумала, что разбойники могли метнуть нож отцу в спину, а уж разбойников без ножей точно не бывает… Нет, они побоялись – той силы, что стояла у отца за спиной.
Вокруг крепости тоже вился дым, и на стенах Спаска разглядела вооруженную стражу. Мост через Лодну, что вел с посада к Рыбным воротам, сожгли – из воды торчали пеньки деревянных быков, но отец не растерялся – повернул на север, к излучине реки. Там моста не было тоже, но на другом берегу стоял паромщик с крохотным плотом на натянутых веревках, а за поворотом крепостной стены виднелся лагерь – разбросанные по полю шалаши и костры между ними. Только странно тихо было в этом лагере.
Отец махнул паромщику рукой, и тот нехотя потянул за веревку, перегоняя плот на левый берег. Снова пошел дождь, и его капли оставляли пузырьки на свинцово-серой воде Лодны – холодом и жутью веяло из глубины реки. Но отец безропотно шагнул на неустойчивый плотик и взялся за прибитый с одной стороны поручень.
– Она тоже питается людьми… – сказала Спаска, когда они были на середине реки.
– Тоже? А кто еще питается людьми? – спросил отец.
– Болото.
– Я бы остерегся делать такие выводы… – задумчиво пробормотал отец. – Но мертвецов из шалашей наверняка бросают в воду – чтобы остальных не посчитали заразными и впустили в город. Дикие люди. Впрочем, мы с тобой ничем не лучше – мы вообще не будем ждать, мы просто заплатим за вход.
Отец обошел стороной молчаливый лагерь (даже дети не шалили и не высовывались из шалашей) и остановился на мощеной дороге перед Столбовыми воротами – с обеих сторон от нее жаром дышали огненные ямы, полные тлевших торфяных катышей. Усадив Спаску на камень у ворот, отец направился к приоткрытой калитке, и Спаска видела, как он достает деньги – две золотые монеты, сказочное богатство, – и стражники кивают ему на башню рядом с низкой обитой железом дверью. Потом один из стражников сунул ему в руки какую-то дерюгу, и отец брезгливо поморщился.
– Одежду придется сжечь, – сказал он, вернувшись к Спаске.
– Всю? – удивилась Спаска. Впрочем, на ней была надета только рубаха с обережной вышивкой.
– Эй! – окликнул отца стражник. – Деньги, пояс, ножны там дорогие – это оставь, не сжигай, на жаровне прокалишь. А сапоги сожги лучше.
– А плащ? – переспросил отец.
– Плащ жги, на жаровне все равно мех испортишь. И быстрей давай, сейчас Синих Ворон будут впускать!
– Ну что, кроха… Жалко плаща, конечно… – Он скинул безрукавку и безо всякого сожаления бросил ее в огонь. – И ерунда это все. Не чума ведь – оспа.
Рубаха у него застегивалась на множество пуговиц (Спаска подумала, что их бы хватило на бусы, да такие красивые, каких ни у кого в их в деревне не было), и он долго с ними возился, пока не догадался рвануть посильней: прозрачные стеклянные шарики со звоном посыпались на брусчатку. Белье на нем было дорогое, очень тонкое и белое (у Спаски в приданом лежала одна такая рубаха, мать купила ее прошлой весной и очень этим гордилась).
Плащ накрыл огонь в яме (сразу стало еще холодней), а потом оттуда повалил дым, вонявший паленой шерстью. А Спаске захотелось, чтобы не отцовский плащ, теплый и красивый, горел сейчас в огне, а отвратительная старуха с куколем, что принесла заразу в их деревню.
Дерюга, выданная стражником, оказалась двумя мешками с прорезями для рук и головы – отец в мешок едва влез, а Спаска в нем утонула. Мешковина неприятно колола кожу и нисколько не согревала, а идти до башни, указанной стражниками, пришлось далеко, по острым камушкам, усеявшим тропинку вдоль стены. И хотя отец держал ее на руках и шел так, будто был обут в сапоги, с пятки на носок, Спаска чувствовала, что ступать по земле ему больно и холодно.
Вместе с ними к низкой двери, обитой железом, подошла семья (наверное, это и были Синие Вороны): муж с женой, три дочери на выданье и парень лет десяти. Женщина что-то шептала одними губами, закатывала глаза к небу, торопилась и подталкивала в спины дочерей.
Дверь в стене вела не в башню, а в подворотню, выходившую на один из хозяйственных дворов крепости, где стояла только что срубленная баня. Перед ней дымилась большая жаровня, накрытая решеткой (на решетку отец бросил пояс с кошелями и ножнами и отдельно положил нож с темным лезвием; туда же отправилась Спаскина подвеска с колдовским камнем).
– Погреемся, а, кроха? – спросил он Спаску.
В предбаннике толпилась семья Синих Ворон, женщина продолжала что-то шептать, но теперь Спаска расслышала отдельные слова:
– Спасены, хвала Предвечному, спасены… Спасибо чудотворам, спасибо князю, спасибо Живущему в двух мирах…
Пока женщина и ее дочери расплетали косы, ее муж и сын уже грелись в парной.
– А чудотворам-то за что спасибо? – Отец подмигнул женщине и поставил Спаску на теплый пол. – Я понимаю – Живущему в двух мирах, а этим-то за что?
– Тьфу. – Женщина замахнулась на него гребнем, которым расчесывала дочери волосы. – Иди прочь, сглазишь, чего доброго…
Отец рассмеялся, увернувшись от гребня, и подтолкнул Спаску в парную.
– Вишь ты, – проворчал он себе под нос, – чудотворам спасибо…
– Ты на мою жену такими глазами-то не гляди, – смерив его взглядом с высокого полка, угрюмо сказал мужчина.
– Да сдалась мне твоя жена, – снова рассмеялся отец, поднимаясь вместе со Спаской на полок, только сел пониже, рядом с пареньком. – Мне, может, дочки твои гораздо больше нравятся.
– А за дочек я тебе и вовсе яйца оторву… – ответил мужчина, и Спаска поняла, что он совсем не сердится, а шутит.
– Попробовал один такой. – Отец оглянулся с усмешкой.
– Оторви, оторви ему яйца, – воинственно начала вошедшая в парную женщина. – Чудотворы ему не угодили! Кого ж мне еще благодарить? Полмесяца под стенами стояли, вокруг нас три шалаша сожгли, а нам – хоть бы что.
– В Хстов-то, говорят, в этот раз никого из деревень не пускают, – то ли сказал, то ли спросил мужчина.
– Никого, – кивнул отец. – Я только что оттуда. Бунты вокруг, народ на стены лезет и ворота ломает, их кипятком поливают и из арбалетов отстреливают. На трактах заставы, а то и завалы, в деревнях, где еще заразы нет, мужики пришлых да проезжих камнями забивают. В общем, им-то точно больше не на кого уповать, только на Предвечного.
– А мне на кого еще уповать? – Женщина уперла руки в тощие бока. – Перед тобой, небось, сразу двери раскрыли, ты в шалаше от страха не корчился! Не иначе золотом страже заплатил!
– Так уж сразу и заплатил, – усмехнулся отец. – Может, меня по дружбе ребята пропустили.
– Во рожа-то наглая, – нарочито покачала головой женщина. – А еще на девок моих пялится!
– Уймись, дура, – коротко бросил ей муж.
Нет, она оказалась вовсе не злой, только острой на язык. И позже, увидев, как неуклюже отец расплетает Спаске косу, отодвинула его в сторону, обозвав недотепой и злыднем криворуким, и сама вымыла Спаске голову, приговаривая: «С гор вода – с дитяти худоба, худоба вниз – а дитятко кверху».
