На следующее утро отец успел уйти и вернуться до того, как Спаска проснулась. Он снова был одет в хорошую одежду и принес ей плащ – серебристо-серого цвета, из вощеной материи, с легким и мягким мехом внутри. Наверное, такие плащи носили только царевны…

На завтрак они с отцом ели сырники со сметаной – бледно-желтой и тягучей, – и Спаска снова удивлялась: ну откуда же в городе так много молока? В деревне из козьего молока варили сыр – но только летом, когда молока хватало. Иногда делали и творог, но слишком мало, чтобы печь сырники. Тогда она не задумывалась, что за еду платят деньги, – в деревне покупали в основном крупы, муку, материю и одежду.

Спаска еще не привыкла к красным сапожкам, чулкам и юбкам, а тем более – к плащу и, когда они вышли из дома, все время смотрела то себе на ноги, то на блестящие по́лы плаща и изредка вздыхала.

На улицах было малолюдно, и отец сказал, что все, кто хотел выбраться из города, выехали еще затемно, а остальные сидят по домам. И все равно Спаска чувствовала страх, который висел над городом, сочился из-под дверей и через неплотно прикрытые ставни.

Отец вывел ее к Хстовским воротам, на каретный двор – там их ждал вчерашний улыбчивый гость, колдун Свитко, с лошадью, запряженной в бричку. Когда отец подошел к бричке, лошадь заржала и испуганно шарахнулась в сторону – Свитко еле-еле ее удержал.

– Ну и как мы поедем? – укоризненно спросил колдун.

– С ветерком, – ответил отец, и Свитко рассмеялся, качая головой.

До выезда на тракт отец шел поодаль от лошади, а потом они и в самом деле поехали с ветерком: Свитко, сидевший на облучке, напрасно натягивал вожжи – круглобокая кобыла, привыкшая к тяжелым возам и неспешному шагу, летела вскачь, роняя пену из-под удил. Хорошо, что на тракте никого не было, а завалы разобрали те, кто выехал из Волгорода раньше. Впрочем, проскакав лигу, лошадь поуспокоилась и перешла на рысь, а потом и вовсе потащилась шагом – теперь Свитко никак не мог заставить ее идти живей.

Мимо пустующих застав и постоялых дворов старались проехать побыстрее, на тракте остановились только раз – напоить лошадь, и все равно семь лиг до поворота к замку Сизого Нетопыря одолели лишь к вечеру. К замку через болото вела гать – правда, широкая, бревенчатая, но все равно кобыла шла по ней не так легко, как по насыпному наезженному тракту. Иногда Свитко приходилось слезать с козел и вести лошадь за повод. Глядя на него, Спаска снова удивлялась: чахотка высасывала из колдуна жизнь по капле, он не мог не знать, что жить ему осталось недолго, но все равно улыбался, словно рассыпал радость вокруг себя и заражал этой радостью тех, кто был рядом, – а кашлял в платок.

В дороге было много времени – и смотреть по сторонам, и говорить с отцом. Отец отвечал на все вопросы, но иногда слишком сложно.

– А кто такой Живущий в двух мирах? – спросила Спаска, вспоминая высокородного гостя.

– Я бы сказал, что Живущим в двух мирах называют гипотетическую личность, некоего покровителя Выморочных земель; впрочем, не только их. Это что-то вроде Предвечного, которого поминают всуе к месту и не к месту.

– Спаска, – оглянулся сидевший на козлах Свитко, – Живущий в двух мирах – это защитник тех, кому больше не на что надеяться.

– Да, люди привыкли на кого-нибудь надеяться, вместо того чтобы надеяться на себя, – проворчал отец. – Если Предвечный остается глух к их мольбам, они непременно выдумают себе еще кого-нибудь, кто будет посговорчивей… Например, Живущего в двух мирах.

– Змай, ты неправ. Есть разница между поклонением чудотворам и верой в Живущего в двух мирах.

– Да, для чудотворов разница несомненна… – ответил отец вполне серьезно, но Свитко рассмеялся над его словами – он часто смеялся над словами отца, а отец часто говорил серьезно, когда хотел пошутить.

Часа два ехали по гати в полной темноте, и Свитко уже не садился на козлы, пока вдали не показались огни на стенах высокого замка.

– Ну вот и добрались, – сказал Свитко с облегчением.

– Вот как не пустит меня Милуш… – усмехнулся отец.

С обеих сторон от ворот горели два тусклых фонаря, и в темноте Спаска с трудом разглядела заболоченный ров и поднятый мост.

– Эй! – крикнул отец. – Открывайте!

– Кого там принесла нелегкая? – У ворот зашевелился человек.

– Это я, Змай. Позови хозяина.

Не прошло и десяти минут, как калитка в воротах распахнулась и к краю рва вышел странный и очень высокий человек – в окружении свиты с факелами. Он был одет в блестящий черный плащ с развевавшимися полами и островерхую шапочку с полями. Вид у него был зловещий – Спаска именно так представляла злых волшебников из дедовых сказок. Но еще более зловещим показался ей свет огня, падавший из распахнутой калитки, словно внутри замка все горело.

– Змай, не пущу, – крикнул хозяин замка, еще не переступив через порог. – Свитко пусть проезжает, а тебя не пущу.

– Девочка здорова, – ответил отец.

– Все так говорят. И все так думают. Прости. У меня здесь четыре сотни людей, из них больше половины – колдуны. Не открою.

– Девочка здорова, Милуш! Я тебе клянусь!

– Не надо мне твоих клятв – не пущу.

– Тогда я снесу ворота к едрене матери! Открывай, сказал! За шкуру свою трясешься, что ли? Чернокнижник хренов! Жизнь этой девочки стоит всех твоих колдунов, вместе взятых.

Человек, похожий на злого волшебника, ничего не ответил, а через минуту мост, скрипя цепями, плавно поехал вниз. Отец ступил на мост, едва тот коснулся берега рва.

– Так бы сразу и говорил, – невозмутимо сказал хозяин замка, когда отец подошел к калитке.

– А я так сразу и говорил. Только ты не слушал. – Отец, подвинув хозяина плечом, протиснулся ко входу в замок.

В подворотне, как и у городских стен Волгорода, отделяя замок от моста, зияла огненная яма – это ее зловещий свет пробивался из калитки. Через яму была перекинута широкая и толстая доска, смоченная водой, – от нее валил пар. Лошадь Свитко повел к другим воротам.

Человек, похожий на злого волшебника, бесцеремонно взял Спаску за подбородок и приподнял ее лицо.

– Шесть лет… А смотрит так, будто видит межмирье…

Посреди каменного зала – неуютного и холодного – стоял такой же огромный очаг, как в дедовой избе. Только углей в нем было гораздо больше. И кроме их тусклого света, по стенам было натыкано множество смоляных факелов – поэтому потолок сплошь покрывала жирная сажа. Когда дверь в пустой зал открылась, Спаска увидела, как несколько летучих мышей с писком устремились вверх.

– Вас зовут Чернокнижник? – спросила Спаска.

– Меня зовут Милуш-сын-Талич, – холодно ответил колдун, и сразу стало понятно, что дядей Милушем его называть нельзя. – Значит, внучка Ягуты Серой Крысы и Ивки из Синих Сомов… Неплохо получилось. А мальчик? Я слышал, у Ягуты есть и внук.

Голоса в пустом зале раздавались гулко, от этого Спаске становилось еще неуютней.

– Мальчик умер, – ответил отец. – И… он мог бы стать сильным колдуном, но и только.

– Он мог бы стать очень сильным колдуном… – едко заметил Милуш. – Что в Волгороде?

– Потом поговорим, – пожал плечами отец. – Не здесь.

– Ладно. Детка, подойди сюда. – Чернокнижник подтолкнул Спаску к очагу. – Погляди хорошенько. Что ты видишь кроме углей?

Воздух над очагом дрожал, морщился, но ничего, кроме стены напротив, Спаска не видела.

– Я вижу стену, – ответила она.

– Очень хорошо. Смотри на нее внимательней, не отводи глаза и старайся не смаргивать. А я тебе помогу.