Мои размышления прервал голос пилота. Он спросило самочувствии, а потом заявил, что мы переходим к маневренному бою и боевым разворотам. Мне это ни о чем не говорило.

Истребители почти одновременно ринулись вниз. Медленно плывущие облака под нами начали стремительно приближаться, расти на глазах. В тот момент, когда я думал, что мы пробьем эту перистую оболочку, самолеты вышли из пике, и мы пронеслись над самой молочной клубящейся белизной, чуть ли не касаясь ее своими серебристыми брюхами. Несколько секунд для ориентации — и они снова начали быстро набирать высоту. Скорость подъема — 150 м в секунду, летим почти вертикально вверх. По крайней мере, так мне кажется.

Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой — они стали страшно тяжелыми. И, как бы в насмешку, пилот спрашивает о моем самочувствии. Я знаю, что рычаг газа расположен слева, а на нем кнопка внутреннего телефона. Медленно протягиваю руку и попадаю в пустоту. Рычаг подался вперед, потому что двигателю требуется максимальное количество топлива. Дотянуться до него у меня уже нет сил. Мы пикируем, выполняем спирали. Я бы с большим удовольствием выпрыгнул из самолета, даже без парашюта. Однако самолюбие берет верх над чувством отчаяния. Стискиваю зубы, на лице появляются крупные капли пота.

Однако самым трудным является бой на виражах в условиях максимальных перегрузок, которые длятся не несколько секунд, а несколько десятков секунд. Трещат ремни, которыми я привязан, трещит у меня в голове, трещит что-то в самолете. Чувствую себя отвратительно. Краешком глаза вижу зеленые островки леса. Это меня немного успокаивает. Всматриваюсь в эту зелень, как будто жду оттуда помощи. Постепенно зелень теряет свой естественный цвет, лес становится пепельным, переходит в красноту. Я теряю зрение и сознание. Самолет выходит из виража, и я снова возвращаюсь в нормальное состояние. Позже пилоты скажут мне, что потеря сознания в таких условиях — обычное явление.

Начинаем преследование уходящего «противника». Истребитель набирает соответствующую высоту и скорость. В определенный момент я испытываю такое ощущение, будто преодолел какую-то невидимую преграду и оторвался от нее. Внезапно я почувствовал, что перестал слышать. Начинаю беспокоиться. Летим вроде бы нормально, но гул двигателя до меня не доходит.

— Ну и как? — звенит в наушниках голос пилота.

— Я уж было решил, что оглох. Хорошо, что слышу ваш голос. А что случилось? — спрашиваю, ничего не понимая.

— А что должно было случиться? Просто преодолели звуковой барьер.

Итак, звук остался позади нас. Здорово, правда? Тишина, не хочется даже верить. Теперь действительно я испытываю такое ощущение, что мы висим где-то в пространстве. Вдали от шума, людей, земных дел. Одни, совсем одни. Но рычаг газа отодвигается назад, и мы возвращаемся к действительности. Самолет резко теряет скорость, и звук снова догоняет нас. Снова слышны свист рассекаемого крыльями воздуха и гул мотора, снова становится веселее на душе.

— Теперь я должен отдохнуть, — слышу голос майора Дорожиньского. — В конце концов, нас здесь двое…

— Но я же не умею управлять самолетом. — От волнения я начал даже заикаться.

— Я имею в виду не вас. В кабине имеется еще автоматический пилот. Когда я возвращаюсь с трудного задания, я охотно пользуюсь им. До аэродрома дорога прямая.

Задание выполнено. Мною овладевает радость, когда я вижу вдали аэродром. Начинаем приземляться. Когда колеса самолета коснулись взлетной полосы, он резко сбросил скорость. Меня швырнуло вперед. Пилот открыл тормозной парашют, благодаря которому самолет мягко покатил по бетонной дорожке.

Майор Дорожиньский быстро вылез из кабины. Он не выглядел уставшим. Это был его 3972 полет. Пилотом другого истребителя был капитан Яцек Тутея, обладатель звания чемпиона воздушного боя Войск противовоздушной обороны страны в индивидуальных соревнованиях. Оба офицера — пилоты первого класса.

А я еще довольно долго сидел в открытой кабине, ожидая, когда вернутся покинувшие меня в воздухе силы. Но они не хотели возвращаться. Я ужасно устал. А ведь я ничего не делал в самолете, был всего лишь пассивным наблюдателем. А если бы мне пришлось вести самолет, обнаруживать цели, стрелять и бомбить? Я убедился, что значит быть пилотом современного боевого самолета. Меня до сих пор трясет, когда я вспоминаю слова одного немолодого пилота. По его мнению, 27 минут, проведенных нами в воздухе, относятся к категории полетов ПЗВ. Знаете, что это такое? Перевозка задницы в воздухе.

Целью обучения пилотов является их подготовка к выполнению боевых заданий, независимо от атмосферных условий и обстановки, возникающей в ходе боя. Однако это отнюдь не означает, что пилот должен летать только в самых трудных условиях, а каждый полет требовать от него максимальной концентрации внимания, огромного физического и умственного напряжения. Бывают полеты более трудные и более легкие. Это полезно и для людей и для техники.

На бетонных дорожках движение как на загородном шоссе. Рев запускаемых двигателей то и дело заглушает слова. «Миги» по одному и парами выруливают на старт, приземляются, выполняют различные фигуры пилотажа в воздухе, исчезают в облаках и снова появляются. Обслуживающий персонал непрерывно хлопочет у самолетов: что-то проверяет, измеряет, подкручивает. Идет постоянный, непрерывный технический осмотр.

Погода становится переменчивой: то идет дождь, то светит солнце. Взлетные полосы не успевают просохнуть. Ветер то дует порывисто, то утихает на время и снова начинает дуть. Стартующие самолеты уже спустя минуту исчезают из виду. Правда, в нескольких километрах от аэродрома находится радиолокационный пост. Радарные антенны засекают каждый летающий объект. Пилот поддерживает постоянную радиосвязь с аэродромом. В эфире звучат, перебивая друг друга, команды, распоряжения, советы.

Для простого человека полет на самолете является необычным приключением. Для пилотов же и многих других людей, связанных с авиацией, — это тяжелая, ответственная работа, в которой недопустимы легкомыслие, лихачество или риск. Конечно, и у пилотов бывают моменты, когда им удается полюбоваться заходящим солнцем, облаками, землей. Каждый полет чем-то отличается от другого, приносит новые впечатления.

Вдалеке от взлетной полосы находится стартовый командный пункт. В его распоряжении диспетчерская «Ныска» и санитарная машина с врачом. Рядом торчат высокие антенны радиостанции и стоит застекленная со всех сторон, покрашенная в черно-белые квадраты машина. Из-за этой окраски ее прозвали «красоткой». В этой машине располагается командный центр. У радиостанции сидят руководитель полетов, дежурный штурман, метеоролог. Руководителю полетов подчиняются пилоты и вся служба обеспечения. Перед ним — таблица погоды, на которой нанесены самые необходимые данные, касающиеся атмосферных условий важнейших населенных пунктов: скорость, направление и сила ветра, влажность воздуха, температура. Пилот, выполняя полет над той или иной местностью, получает эти данные по радио и должен их учитывать. Руководитель полетов дает разрешение на старт и посадку.

Солнце опускается все ниже, и вот оно уже висит над самым аэродромом, в том месте, где кончается взлетная полоса. По бетонной дорожке выруливают два истребителя, за ними еще два. Готовятся к старту. В «красотке» слышны голоса пилотов, докладывающих о готовности к выполнению задания. Один самолет пилотирует майор, летчик 1-го класса Эдвард Прычек, второй — подпоручник Зенон Левицкий.

— Говорит «Лес». Старт разрешаю!

Истребители трогаются с места, набирают скорость — один вырвался вперед, другой чуть позади, — одновременно отрываются от земли, убирают шасси, летят навстречу солнцу и тают в его блеске. Через минуту стартует вторая пара. Над аэродромом появляются два «мига», которые выполнили задание и ждут разрешения на посадку.

— «0,51», говорит «Лес». Посадку разрешаю.

Один из «мигов» делает разворот и удаляется. Вскоре над горизонтом показывается маленькая темная точка. Она быстро приближается, увеличивается в размерах, приобретая постепенно очертания истребителя. И вот появляется на мокрой траве его тень, и самолет, погасив скорость, останавливается на бетонной дорожке.