Воодушевившийся Ингельдот под белы руки провел гостей к столу, усадил рядом с собой. Поднял кубок в честь витязя и его подруги, в знак великого своего уважения, пересыпал затянувшийся спич, словами языка ангельского, вернее, густо и вполне по-русски, обкладывал с головы до ног.

Сигмонд недоуменно посмотрел на Ангела Приходько, сидевшего напротив. Тот, конфузливо пожимал плечами и тупил глаза свои. Ясно стало, откуда у Ингельдота взялся такого рода словарный запас. Ясно стало и что гостеприимный монах, не ведая смысла говоренного, хочет поступить как лучше. Поприветствовать витязя на ангельском языке.

А Виктор Петрович не долго тушевался. Отвыкший кушать всухомятку, вначале стыдливо, потихоньку, испил рюмочку, потом еще, после опрокинул чарку, другую, а затем уже, лихо тяпнув добрый бокал, щеками покраснел, глазами заблестел, приободрился и завел с земляком задушевный разговор.

Сигмонд слушал внимательно. Говорил мало, больше одобрительно угугукал. Так он узнал, какую роковую роль сыграл в жизни своего собеседника, и как благополучно все те беды завершились. Узнал с какой целью был тот заслан в ООП-9Х, как вкусив ангельской жизни, похерил далекого, гадкого генерала Зиберовича, и если и пишет ему рапорты, то скорее по привычке, чем по долгу службы.

Тут Сигмонд проявил услышанным заинтересованность.

— А как Вы, Виктор Петрович, с Зиберовичем переписываетесь?

— Да просто. С кроликом. За ошейник закладываем письмо, вот и всех делов.

— А у Вас есть земная бумага и ручка?

— А как же. У меня этого добра навалом. Снабдили канцелярской амуницией под завязку, придурки. Лучше бы пистолет дали. — Дернул еще рюмочку и, размысля, добавил. — А, впрочем, на кой он мне ляд тут, пистолет этот? Совсем без надобности.

— Виктор Петрович, а Вы, не одолжите ли мне немного бумаги.

— Бумаги? Да сколько хочешь. Хрен с ним, с этим генералом! Отписался, хватит! Хоть всю забирай. Бери и забирай, не жалко. Вот за то и выпьем.

Выпивши, доверительно продолжал: — Послушай, я знаю, уж можешь мне поверить, Зиберович на тебя зуб точит. Так и норовит в твою жопу вцепиться. Видать здорово ты ему на хвост соленого перца насыпал. Он теперь землю рыть будет, все эти самые континуумы, чтоб им пусто было, перерыщет, только бы до твоей жопы добраться. А он след держит. Матерый зверюга. Лягавый. Сука! Падла!

Сплюнул матерщинно Приходько, кулаком по столу гупнул. Зазвенели серебряные кубки, затряслась, загудела столешница, сработанная умельцами-краснодеревщиками из мореного дуба.

— Так я тебе еще больше скажу. — Продолжал, несколько поостыв. — Он и на меня зуб точит. Чую, а у меня чуйка верная, хочет пейсатый и меня зажопить. А вот ему! — Сложил Виктор Петрович объемистый кукиш. — Накося, выкуси! Сам себя за грызи. Ха-ха-ха! Оно, я те брат-витязь скажу, много удобнее: хоть и ближе, да укусить труднее, и, главное, сильно не уешь — своя ведь. Своя-то, я те, братка, скажу, она к телу ближе. Верно, ведь? Ха-ха-ха, — довольный своими умозаключениями громыхал хохотными раскатами раскрасневшийся полковник.

— Да пошел, ты! — Отогнал, услужливо подбежавшего, виночерпия Ангел Небесный. — И без тебя, обалдуя, справлюсь.

Налил дополна братину, что обычно по целому кругу добрые молодцы пускают, и то, часто на дне еще остается. — За здоровье генерала Зиберовича! — Провозгласил, выпил старательно, рукавом обтерся, скромненький грибочек пожевал. Сигмонд безучастно потягивал из хрустального бокала топленое молоко.

— Так вот, я говорю, — полковник поискал у себя по карманам, вынул сложенные заношенные уже бумажки, расправил их. — Вот, читай. «По случаю присвоения Вам очередного воинского звания „бригадир“, приказываем срочно прибыть…». Ах, чтоб вас! — И крупно высморкался в генеральскую депешу.

Еще хлебнул, не утруждая себя ненужным трудом разлива, прямо из кувшина. Еще листок достал. — На, вот, почитай еще. Жена пишет. Да она в жизни писем не писала. Как школу-то закончила, небось и ручку в мусорку выбросила. Видать носатый ее настропалил. Ишь как рисует! «Приезжай скорей, без тебя Земля опустела, как прожить мне без тебя трудно. В садах все также падают листья, а в вышине о чем-то своем расплакалась стая журавлей. Приезжай скорей, если можешь.» От, старая вешалка!

Сигмонд вежливо поглядел на письмо. Слова показались ему немного знакомыми. Но особенно ему понравилась Земля с большой буквы. — Да, — думал он про себя, — кажется Зиберович допустил тут стратегическую ошибку.

Сигмонд не знал, что Зиберович это тоже понял. Доверился генерал своему заму — британскому вундеркинду, а тот и накуролесил. Если уж и использовать в благих целях мадам Приходьку — то единственным способом — подкупить полковника повесткой на развод.

— Ишь, как раскаркалась, ворона. — Никак не унимался Виктор Петрович. — Так я к тебе, пеньку червивому побегу, бегом поскачу. Дудки! У пролетариата нет своего отечества. Верно, брат? — Это говорил полковник уже подошедшему Малышу. Малыш внимательно послушал, согласительно захрюкал, и ткнул розовое рыло новоявленному брату.

— Так то и оно. — Многозначительно изрек полковник, обнял свинячий закорок и, уткнувшись лицом в жесткую щетину, пуская слезу, нес что-то невнятное и маловразумительное. Кабан, однако, вроде бы все понимал, мнение приходькинское разделял полностью. Сочувственно похрюкивал. Он уважал полковника.

К огромному удивлению, даже немного к ревности, Гильды Малыш сошелся с Виктором Петровичем. Не только позволял ему гладить себя за ухом, но даже сам это ухо ему подсовывал, о ноги терся, из рук кушал.

А на утро обнаружены были оба на скотном дворе в дальнем углу, в отнюдь не для вепревых дам приспособленном чистом помещении, а в самом завалящем, мусорном сарае. Там, среди хлама, пустых винных кувшинов, навоза и недогрызков со вчерашнего стола, развалясь на боку, без задних лап, дрых Сатановсий Вепрь. Крестом к нему, положив голову и раскинув руки по объемистому брюху, богатырски храпел Ангел Небесный. В углу сонно похрюкивала розовозадая чушка. Напротив нее сопела ляхастая скотница, срамно задрав юбку, бесстыже заголив дебелые телеса.

Приличия ради, снесли Ангела Небесного в его покои. Леху загнали в свинарник, Вепря, убоявшись, покой нарушить не осмелились, так в хлеву и оставили отсыпаться, до самого его пробуждения. Скотницу отменно высекли.

Пока Приходько и Малыш занимались свинством, Сигмонд с Гильдой свели знакомство с сэром Хейгаром лордом Хорстемптонским, из самих пограничных земель прибывшего. Владел он замком на берегу Расплат реки, у брода, по ту сторону которого располагались земли, самовольно храмовниками присвоенные и прозванные ими Великим приоратом Тамплиерским.

Сэр Хейгар — видный мужчина, не молодых уже лет. Матерая плоть растягивала добротное заморское сукно камзола, уже седела окладистая борода, морщины осуровели черты благородного лица. Да заметно, не разрыхлел лорд, силен еще и в ратном деле не из последних будет.

И верно, многократно, по первому зову, являлся сэр Хейгард под королевские знамена и не единожды в битвах прославился как боец умелый и бесстрашный. Пелось в зимние сумерки во многих замках о его подвигах. И пелось справедливо, по заслугам.

Принадлежал он к славному древнему роду. Был потомком тех, кто первыми пришли в дикий край Нодд, изгнали за Гнилое Болото дикарей, поставили замки, засеяли, дотоле плуга не знавшие, поля. Приплыл его пращур вместе с принцем Кейном, когда случилось тому осквернить меч братоубийством, и от того вынужденно покинуть королевский замок и искать пристанища в новых краях.

Подплыв к незнакомой земле, долго не решались изгнанники причалить свои лодьи. Помнили напутственое пророчество — первому ступившему на песок, не дожить до заката. Тогда дружинник Хейгард подхватил, по счастью бывшего в драгоне козленка, швырнул на берег. А, для верности, запустил в него боевым топором, тем предсказание исполнив.

Тем же вечером, на жертвенном костре козленок был изжарен. Дружинник, из рук принца, получил свою долю такого, после солонины да сухой воблы, вкусного мяса, титул и герб. До селе украшает ворота наследного замка шит с изображением козьей рогатой головы и обоюдоострой секиры.