— Слыхал? — сказал Супонин. — Рыбу им подавай. Тоже мне, цацы.
«Пингвины, — ласково сказали с экрана, — великолепно плавают и ныряют..
— Слышь, — сказал Супонин. — Плавают и ныряют, а летать не могут ни шиша. Курица — не птица, понял?
«Самка пингвина приносит одно яйцо», — сказал телевизор.
— Ппяди-ка! — сказал Супонин. — Здоровое. Это тебе не по рубль тридцать.
— Само собой, — сказал Брикетов.
— Интересно, — сказал Супонин. — Съедобные эти пингвины или нет?
— Ну, будем. — сказал Брикетов.
— Давай, — сказал Супонин.
— Ффффффу! — сказал Брикетов.
— Нич-чо! — сказал Супонин. — Плавное — запивать!
«…А сейчас мы простимся с этими удивительными птицами…»
— Летят перелетные птицы! — запел Брикетов. — А я остаюся с тобой! Ты понял, перелетные птицы летят! А я остаюся! Об-бидно!
«Теперь мы переходим ко второй теме нашей передачи, — сказал мужик с экрана. — Это тоже птицы, на этот раз самые маленькие — колибри…»
— Обратно птицы? — мрачно сказал Супонин. — Всё птицы, птицы… Ты мне про кенгуру давай.
«Некоторые колибри так малы, что их вес едва превышает полтора-два грамма…»
— Стой! — сказал Брикетов. — Стой, Коля! У меня на них душа горит, на этих гадов. Зачем птичек мучают?
— Давай, — сказал Супонин. — За их здоровье!
— Фффффууу! — сказал Брикетов. — Ф-фу ты!..
— Нормально, — сказал Супонин. — Только запивать, и все!
«Поразительно яркая окраска этих птичек не имеет себе равных», — сказали с экрана.
— Окраска! — сказал Супонин. — Ты давай, скажи лучше, съедобные они или нет?
— А ну переключи! — сказал Брикетов. — Переключи, пока я ему не врезал!
Супонин крутанул переключатель.
Там оказалась тетка, которая сказала в микрофон: «Сен-Санс. «Умирающий лебедь». Исполняет…»
— Нет, ты видел? — сказал Брикетов. — За что животных мучают, а?
— Там птицы, и здесь птицы! — закипел Супонин.
— Везде птицы! А я тебе не птица, понял? Я по восемь часов вкалываю!
— Ну! — закричал Брикетов. — А я по сколько?!
Оба с чувством пожали друг другу руки.
— Давай!
— Поехали!
— Ффффуууххх, — сказал Брикетов. — Ффффу!
— Нич-чо, — сказал Супонин. — Запей, или я тебя уважать не буду!
— Гляди, — сказал Брикетов. — Чего это там?
— Лебедь умер, — сказал Супонин.
— Замучали птицу, — со слезами сказал Брикетов. — Живодеры!
— Все, — сказал Супонин. — Кончилось.
— Поч-чему кончилось? — обиделся Брикетов. — Нич-чего не кончилось! Я им этого не прощу, понял? Я за птицу, знаешь!..
— Нет, — сказал Супонин. — У нас тут уже кончилось. Надо, это, сбегать…
— Сбегать? — сказал Брикетов. — Раз надо — значит, надо! Никто не отказывается, понял?
— Вот сейчас выключим, — сказал Супонин, — и пойдем!
— Правильно, — сказал Брикетов. — Выключи, пока я ему не врезал. Ты меня знаешь!
— ГЬяди, — сказал Супонин. — Диктор! Во морду отъел, а?
— Погоди, — сказал Брикетов. — Это трюмо… Телевизор вон… Дай я сам!
Они выключили телевизор, обменялись рукопожатием и в обнимку пошли вниз по лестнице.
197?
Экология
— Нет, ну ты скажи, — в сердцах сказал Брикетов, — ты мне скажи, откуда этого мусора столько берется?
— Ясно, откуда, — откликнулся Супонин. — Загрязнение среды называется. Все загрязняют, кому не лень. В Японии — жуткое дело! В реках уже воды не осталось, одна ртуть течет.
— Япония — ерунда, — сказал Брикетов. — Ты про Бискайский залив слыхал?
— Слыхал, — сказал Супонин. — Он между Грецией и Турцией.
— Ты что! — сказал Брикетов. — Между Турцией и Грецией — пролив Ла-Манш. А Бискайский залив — он ближе к Норвегии. Ну так вот, в заливе этом вообще уже все сдохло. И рыбы все сдохли, и водоросли. Все из-за нефти.
— Конечно, — сказал Супонин. — Эти пароходы как тонут, так всю нефть и выливают. Чтоб пожара не было. А так они спокойно утонут, и все.
— Им-то наплевать, — подтвердил Брикетов. — Они утонули, и все. А тебе потом в заливе в этом не искупаться. Так что, Коля, я тебе говорю: хреново с океанами у нас.
— Да, — сказал Супонин. — С океанами я тебя не поздравляю. И с сушей не поздравляю. А атмосфера? Ты чувствуешь, чем мы дышим-то?
— Нет, — сказал Брикетов. — У меня нос заложен.
— Потому и заложен, — объяснил Супонин. — В атмосфере-то воздуха уже не осталось ни черта. Автобусы — раз! Папиросы все на улице курят, даже бабы, — два! Заводы всякие — три! Я тебе говорю: кислорода у нас осталось года на два. А потом? Как тут жить, я тебя спрашиваю?
— А никто и не живет уже, — сказал Брикетов. — Животные все раньше чувствуют, вот и вымирают. А птицы? В лесах, понял, никто уже не поет, не чирикает. Одни комары.
— Ха! — вдруг засмеялся Супонин. — Гляди, тебе от голубя подарок!
— Где? — закричал Брикетов. — Ах ты!.. — Он задрал голову и поглядел в небо. — Вот паразит, а! Пиджак испортил, новый почти!
— Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, — продекламировал Супонин.
— Птичка, — разозлился Брикетов. — Убивать их, сволочей, надо! Птички, твою, собачки! Всю планету загадили!
— Смотри-ка, — сказал Супонин, показывая на асфальт, — вон пачка иностранная. «Мальборо», понял?
— Иностранцы, — неодобрительно сказал Брикетов. — Ходят, только пачкают.
— А может, не иностранец, — сказал Супонин. — Может, и наш. Я такие сам курил, мне один друг давал.
— Наши тоже мусорят, — сказал Брикетов. — Вон «Беломор» валяется!
— А может, «Беломор» иностранец курил, — сказал Супонин.
— Охрана среды, охрана среды, — в сердцах сказал Брикетов. — Так бы их всех носом и ткнул! В среду эту носом… Кстати, день-то какой сегодня? Не среда?
— Четверг, — сказал Супонин. Он оглянулся и начал вяло махать метлой. — Мети давай, сержант смотрит.
— Четверг, значит, — сказал Брикетов, тоже принимаясь махать метлой. — Это сколько ж нам еще охраной среды заниматься?
— Неделю, — ответил Супонин. — В ту среду как раз пятнадцатые сутки пойдут.
197?
Сосед пропеллера
Написал я стихотворение — про зиму:
Все люди зиму обожают.
Хотят на лыжах все ходить,
А если станут мерзнуть ноги.
То можно выпить-закусить.
И отнес в редакцию. Ну, редактор, наверное, побоялся мне сразу сказать, что стихи хорошие, чтоб я не возгордился. И говорит:
— Стихи у вас, как бы это сказать… искренние… Но недоработанные. От такого мастера хотелось бы чего-то большего.
Я говорю:
— Большего? А чего большего? Вы скажите!
Он говорит:
— Ну, рифмы хотелось бы посвежее… И вообще, колорит…
Ну, я-то понимаю, что стихи ему и так нравятся, просто характер выдерживает. Ладно, говорю. Сделаем с колоритом, мы не гордые. Поработал над стихом где-то с неделю. Принес:
Все люди зиму обожают,
Я тоже страсть ее любил.
В лесу на лыжах поезжая,
Я помню, выпил-закусил…
Редактор долго молчал. Я уж подумал, от восторга голоса лишился.
— Ну? — говорю.
— Потрясающе, — говорит.
Я говорю:
— Правда?
— Да что вы! — говорит. — Особенно вот это: «поезжая — закусил». Просто руки чешутся… Поскорей напечатать… Только, понимаете, какая штука…
— Какая? — говорю.
Он говорит:
— Да вот зима-то кончается… Может, вы нам что-нибудь к весне напишете? Скажем, к Восьмому марта?
Я три недели из дому не выходил — сочинял стихи. Весенние:
Весной поют на небе птицы,
А люди ходят в долг просить:
Ведь каждый человек стремится
Весною выпить-закусить!..
