— Сколько⁈ — потрясенно спросила Ева. — Я не ослышалась? Вы сказали «десять тысяч»? И при этом вы не даете гарантий, что сможете найти правильный ответ?

Жирненький кругленький священнослужитель в шафрановых одеждах невозмутимо глядел на беснующуюся Еву.

— Вы же монахи! Вы даете обет бедности и нестяжательства! Какие десять тысяч?

— Пожертвования идут не мне и никому из братьев.

— Да- да, вы хотите изваять золотую статую тигра в миллион килограммов веса.

— Никак не золотую, а нефритовую.

— Хорошо. — сказала Ева, внезапно успокоившись. Внешне конечно. Я-то хорошо знал, что значат эти ее судорожно стиснутые пальцы.

— Если у нас нет десяти тысяч, что можно сделать? Мы можем как-нибудь отработать, полы вам тут всюду помыть?

— Представляешь себе, — шепнул мне Акимыч, — сколько полов нужно намыть на десять тысяч золота?

— Все храмовые работы выполняются силами братии. — сказал монах. — И честь мыть здесь полы нужно еще заслужить.

— То есть, вариантов нет? Нам нужно где-то раздобыть десять тысяч?

Монах кивнул бритой головой, похожей на большой блестящий шар.

— Вы просите узнать место рождения вот этого духа. Вы представляете, какие обряды придется проводить? Какие свитки и специи тратить? В какие закрытые и дальние библиотечные подвалы забираться?

— Может быть, — спросила Ева, — мы имеем шанс получить аудиенцию у вашего настоятеля?

Монах захихикал тоненько, как маленькая птичка.

— Ни один владыка мира не смеет и мечтать о том, чтобы получить аудиенцию у настоятеля, ибо настоятель столь обилен годами и мудростью, что давно оставил общение с обитателями Срединного Мира.

— А есть какое-нибудь другое начальство? Ниже настоятеля, но выше вас?

Монах удрученно вздохнул.

— Вы, миряне, и сюда, в эту чистую горную обитель тащите свою скверну. Вся братия здесь — едина и равноценна, лишь настоятель — первый среди нас, но и он не гнушался взять метлу и вымести дворик перед кухней, пока еще мог ходить.

— Проклятье! — сказала Ева, ударив кулаком по красной колонне. — Даже если мы продадим с себя все… Да и где тут что-то продать можно? Ни аукциона, ни лавок, только эти их киоски с дурацкими храмовыми сувенирами.

— А если спуститься вниз и начать охотится, попытаться насобирать эти деньги?

— Нимис, не смеши меня! Знаешь, сколько лет мы тут будем охотиться, прежде чем десять тысяч наберем? Знала, что нужно было больше игровой валюты у нас на счету оставить… Нет, Ним, тут нам не заработать. Даже если мы научимся убивать здешнюю зубастую фауну, а питаться будем одними бананами… кстати, у нас хоть что-нибудь пожевать кроме бананов есть? Видеть их уже не могу! Человеку нельзя питаться только бананами! — Ты же сено вчера вечером ела, я видел — сказал Акимыч.

— Забудь о том, что ты видел. Серьезно, навсегда забудь!

— Осталось еще два чакала, — сказал я, заглядывая в сумку. — вот!

Я протянул Еве на ладони два круглых солнечных плода.

— Плод бессмертия!!! Этот юноша держит плоды бессмертия!!!

Маленький служка-монах аж приседал, вопя.

Ева, потянувшаяся уже было к чакалам, быстро отдернула руку. Из приемной посыпались монахи, окружили нас, что-то возбужденно залопотали, так что и автопереводчик не справлялся.

— О юноша, посланец богов! — почтительно склонился передо мной один, самый старый и жирный. С алым нагрудником поверх монашеского облачения. — Само небо привело тебя к нам! Что ты хочешь за плод бессмертия?

Похоже, это был особый монастырский зал для приема почетных гостей. Довольно большой и очень светлый. Доски пола блестят, я сперва подумал, что лакированные, но нет, видно, от постоянного натирания так заполировались. Посредине этой залищи — одна-единственная циновка. Большая, правда, зеленая, в три пальца толщиной.

За постное угощение перед нами извинились — монастырь все же, плоть убиенных существ некомильфо даже гостям вкушать. Многочисленные мисочки с разноцветным непойми-чем пахли и выглядели очень заманчиво, но есть во время обмена любезностями никто не начинал, — мы сидели, как дураки, пожирая многообещающий обед исключительно глазами.

— Чакал, или персик бессмертия, — говорил нам Сен-До, тот самый важный монах в алом нагруднике, — произрастает лишь в Садах Небесных Чертогов. Как он попал к вам, хотелось бы знать?

Я было открыл рот, чтобы ответить, но Ева меня опередила.

— Мы получили его от незнакомой девушки. Встретили ее в лесу.

— Одна из небесных посланниц, несомненно, — кивнул Сен-До. — Мы уже не смели и ждать, потеряли надежду.

— Надежду на что?

— Годы земной жизни нашего настоятеля готовы пресечься, но мы верили, что, исполненный жалости и сострадания к нам, он не покинет обитель и проживет еще одну жизнь среди нас, недостойных. Тем более, сам настоятель лет десять назад говорил, что готов задержаться на пути совершенствования еще на одну жизнь в этом изменчивом мире праха и печали. Ранее, в старину, где-то поблизости в горах в таких случаях непременно расцветал цветок персика бессмертия.

— Эти персики — они вообще редкие, да? Дорогие? — спросил Акимыч, постукивая палочками и как бы невзначай прихватывая ими кусочек маринованной редьки.

— В Небесных Чертогах персик бессмертия плодоносит ежегодно. В нашем же грешном мире, увы, этот плод может появиться лишь по воле неба. Теперь же прошу меня извинить. Я умоляю вас вкусить это жалкое угощение. Сам же я вынужден удалиться, дабы принять участие в подготовке к церемонии. Прошу вас, отдыхайте, освежитесь сном, церемония состоится ближе к закату.

Когда Сен-До, семеня, покинул зал, коробки с едой дрогнули под напором палочек, ложек и пальцев.

— По-моему, ты продешевил, — жуя, сказал Акимыч, — такие персики, небось, по миллиону стоят.

Я пожал плечами.

— Я всего лишь следую логике развития сюжета. Нам нужна помощь с информацией, у нас есть персик, меняем персик на информацию. Обрати внимание, что второй чакал их совершенно не интересовал, им нужен был только один, для их драгоценного настоятеля.

— И все-таки, — сказала Ева, — после обеда, Акимыч, выйди, пожалуйста, в реал и посмотри-ка на форумах: что это за чакалы и сколько они стоят на аукционе. Если это вещь, которая может омолодить непись, они могут очень дорого стоить. Как вспомню, сколько мы их сожрали…

— Девятнадцать штук, — сказал я

— И главное игрокам они — ни к селу ни к городу. Только что вкусненькие.

— Лукась с Гусом их тоже ели, — сказал я. — Может, они теперь бессмертные?

— Хм. — Ева отложила палочки с недогрызенным рисовым колобком. — Лукась, Гус, а откройте-ка мне ваши параметры. Гус, сколько раз я уже показывала тебе как это делается… Опаньки! И что мы видим!

— А что мы видим? — заволновался Лукась.

— В самый низ смотри. На самые последние строчки под параметрами. Количество возрождений — три! И у Гуса то же самое.

— Не понял, — сказал Гус, — я теперь что, бессмертный что ли? Я теперь стал попрыгунчиком?

— Не совсем. Но да, если тебя сейчас убить, а потом еще два раза, то ты все равно воскреснешь.

— А если меня не убивать? Если я доживу спокойно до старости?

Ева хмыкнула.

— Я не специалист в этой механике, умрешь — сам увидишь. Тем более с твоим пристрастием к выпиванию любых жидкостей в пределах досягаемости, не думаю что тебе светит такая уж глубокая старость… Нет, Акимыч, прекращай жевать и прямо сейчас катись в реал. Я умру от любопытства прежде, чем ты насытишься. Вернешься — продолжишь. Если эти чакалы действительно стоят по миллиону, я… не знаю. Поселюсь в этом монастыре, побреюсь наголо и буду с утра до вечера сокрушаться о загубленных перспективах в этом изменчивом мире.

— Он, вроде, мужской, — сказал я, — монастырь-то.

— Организую по соседству женский! Нет, ну это надо же… Какой раз в наши лапы попадает сокровище, чтобы мы в очередной раз все испортили и изгадили!