Время до даты провозки наркотиков у меня ещё было, и я решил проверить, как работает подразделение нашей милицейской прослушки — ведь доверия к ним в последнее время у меня не было. Я предложил Палычу провести эксперимент, который поможет нам в дальнейшем избежать провалов при разработке нашим подразделением серьёзных преступлений. Суть была в том, что дальнейшей прослушкой Махмуда и его «друзей» займётся наша милицейская служба, а не та, что задействована сейчас (то есть ФСБ). И посмотрим, как у них там с режимом секретности. Палыч на это дал добро, написав нужные бумаги. Я переговорил с коллегами из ФСБ, которые пошли мне навстречу — тем более, контроль над режимом секретности за сотрудниками милиции — их непосредственная обязанность. И результат, как говорится, не заставил себя ждать. Придя утром в подразделение, чтобы ознакомиться с материалами прослушки, я застал у его дверей двух уважаемых руководителей — начальника и его заместителя, бывших моих коллег по работе в уголовном розыске и «друзей».

— Здравствуй, Александр, — сказал мне начальник.

— Привет, мужики. Что не спите в этот ранний час?

— Александр, мы целую ночь не спали, когда увидели твоё задание на Махмуда! Мы же с ним знакомы — водку иногда вместе пьём, — но денег никаких от него не получали. Утром познакомились с его телефонными переговорами, и поняли, что попали по самые уши… Махмуд — мутный человек, в своих разговорах специально нас всех упоминает. Своим землякам говорит — мы у него все прикормленные, что скажет, то мы ему и сделаем, наркотиками занимается. Вот сука! Не только нас подставил, но и заместителей УВД — всех в одну кучу собрал. Но ты знаешь нас давно, мы не занимаемся наркотиками — только водку с ним пьём, и всё, зачем нам лишняя головная боль?

— Как знать, как знать, — сказал я, чтобы подольше протянуть время и посмотреть на раскаяние своих коллег. Конечно, я знал, что мои коллеги наркотиками не занимаются, что они — порядочные люди, «просто пьют с ним водку и всё», любители на халявку попить и поесть. И, что они имеют дружеские связи с начальником службы безопасности и с заместителями УВД — это одна команда вечерних алкашей.

— Мы тебе, Александр, обещаем — с сегодняшнего дня общение с ним прекращаем, и гнать его будем из УВД!

— Хорошо. Хочу дополнить ваше раскаяние — вы попали не «по самые уши», а ниже, ребята, берите ниже. Дайте мне материалы его разговоров, я с ними ознакомлюсь и решу, что дальше делать. Обещаю, что все упоминания о вас Махмудом я вычеркну из разговоров — оставлю то, что мне нужно. Не буду вас «светить». Но только давайте на берегу договоримся о дальнейшем нашем сотрудничестве. Этот разговор остаётся между нами, а то сорвёте мне операцию — ведь она на контроле у ФСБ. Так что держите язык за зубами, — сказал им я, понимая, что моим коллегам сейчас нелегко — прослужить столько лет в милиции (а они меня старше лет на десять) и уволиться за связь с преступностью будет считаться позором. Но я добрый человек, есть такой у меня жизненный принцип — давать ещё один шанс таким людям исправиться.

Ознакомившись с материалами и придя в своё управление, я пошёл в столовую, но в коридоре меня перехватил Палыч, приказав срочно зайти к нему.

— Палыч, я не святым духом питаюсь! Скоро столовая закроется, не успею покушать… Может, попозже к вам зайду?

— Нет Александр, нужно срочно что-то решать.

— А что случилось? Толком объясните.

— Мне вот только что, пятнадцать минут назад, позвонил заместитель УВД и сказал, чтобы я предоставил ему твоё оперативное дело. Хочет с ним ознакомиться, говорит — это приказ генерала.

— А ключи от сейфа, где деньги лежат, они не хотят? И как это, Палыч, понимать — мы же находимся не в их подчинении? Руководство наше — в Тюмени, приказа от него мне не поступало, да и вам тоже. И как я могу его им дать, на каком таком основании? Это будет нарушением режима секретности, меня ФСБшники за этот поступок, по головке не погладят. Вы же сами нам дали указание — не при каких обстоятельствах, оперативные дела нашего отдела никому не показывать, даже своим заместителям — доверия у вас к ним нет? А тут — посторонние люди. Карусель какая-то получается.

— Точно, карусель… Я и не подумал, второпях решение принял, — ответил Палыч: видимо, заботы о постройке очередной дачи у него не выходят из головы и являются доминирующими.

— Палыч, пошлите их всех подальше — зачем унижаться?

— Александр, нехорошо получится с нашей стороны: всё-таки они наши коллеги, общее дело делаем. Может, справку-меморандум напишешь по оперативному делу и съездишь в УВД, покажешь — может, отвяжутся от нас? Только все карты им не раскрывай.

— Вижу, Палыч, у вас светлые мысли стали появляться. Вы что, их боитесь? Мне интересно — как они так быстро узнали про моё оперативное дело? Ответ сам напрашивается — всем и всё будет известно на второй же день, когда этим займётся милицейская прослушка. Болтают, как бабки старые, — а вдруг эта информация дойдёт до Махмуда и они ему по-дружески сообщат, что делать-то будем? И вообще-то справку-меморандум нужно будет засекретить, и потом, куда я её дену, в какое оперативное дело засуну? Очередная комиссия из Москвы приедет, посмотрит на неё и скажет, что я нарушил режим секретности. Меня уволят из органов — вам как начальнику выговор светит, как минимум. Вам это надо? Мне — нет.

— Что ты предлагаешь?

— Хорошо, съезжу к заму, переговорю. Интересно посмотреть в его честные глаза, особенно на мундир, увешанный медалями за безупречную службу. Мне кажется, ему давно всё по барабану, что делается в области, — лишь бы вечера дождаться и в ресторане стопочку водочки замахнуть, с тем же Махмудом. Или с коллегами-алкашами.

— А причём тут его мундир? К чему это?

— К слову пришлось. Есть у нас в органах такие… индивидуумы, которые служат в милиции, пока стаж работы не зашкалит аж за 40 лет — из которых 20 в кабинете штаны протирали. И медалей за этот срок нацепляют на свой мундир столько, что Брежнев бы позавидовал такому количеству, со стула уже встать не могут — тянет к земле, а всё пытаются нас учить, как лучше работать. Палыч, ты же знаешь, не люблю я эти погремушки, не к чему они нам — ментам. Если и пригодятся, то для похоронной процессии, когда красиво смотреться будут на подушечках у несущих их пионеров. И то ты этой процессии не увидишь — немного мёртвый будешь. Что-то меня куда-то не в ту сторону понесло — видимо, от работы стал деградировать, нужно больше отдыхать… Ладно, уговорили, съезжу к заму, пока есть время.

— Как вернёшься, зайди ко мне, — интересно узнать, как разговор состоялся.

— Здравия желаю! Разрешите войти? — доложил я, заму УВД, войдя в его кабинет.

— Входи, Александр, присаживайся, — ответил он, сидя за столом, даже не оторвав одно место от стула и не подав руку, как обычно принято у оперов. Я понял, что он этим хочет показать, кто в этом доме хозяин, и поставить, таким образом, меня на место. Мы, оперá, руку даём даже жулику. Видимо, прослужив столько лет в милиции, он так и не понял, что не подать руки неприлично. А ведь сам начинал службу в уголовном розыске, дошёл до должности начальника областного уголовного розыска, а сейчас — уже заместитель УВД. Видимо, быстрый карьерный рост, и регулярный приём спиртного повлияли на его мозг.

— Палыч попросил, чтобы я срочно заехал к вам, — мол, есть ко мне вопросы? Я внимательно слушаю. Что вас интересует? — сказал я спокойным тоном, показал своим видом — его высокий статус заместителя начальника УВД не сильно меня беспокоит, ведь у меня есть такие козыри, что могут его охладить, — и улыбнулся. Улыбнулся специально, чтобы поставить его в тупик — ведь он привык, что к нему в кабинет заходят сотрудники со скрюченными спинами и лицом подчинённого. Но я решил пойти другим путём: сел спокойно в кресло, откинулся на спинку и, как джентльмен, закинул одну ногу на другую. Сотрудники перед начальством стараются держаться сдержанно, показывая своим видом, что они ниже по статусу и должны соблюдать субординацию, — но я имел большой опыт общения с такими руководителями (и даже выше — с представителем президента), так что буду разговаривать на равных.