– Боюсь, Геннадий Егорыч, в Новом Йорке нет ни кузнеца Вакулы, ни его ненаглядной Оксаны. И Пузатого Пацюка тоже нет. И не ведьма это вовсе, а американские матросы – собираются примотать к клотику рождественскую ёлку. Сочельник, традиция!

– Ф-фух, а я уж подумал, и правда, запахло Николаем Васильевичем, – старший офицер состроил гримасу облегчения и сделал вид, что утирает пот со лба. – Мало нам сюрпризов за эти две недели… К Норфолку вон сходили – думали, будет хорошая драка. А в результате только уголь зря извели.

– Нашли о чём жалеть, батенька! Английская эскадра даже после боя с мониторами Портера оставалась крепким орешком. Сколько православных душ загубили бы…

– И нам ещё отсиживаться в этом клятом Нью-Йорке? Признаться, начинаю завидовать Сибирской флотилии – она собралась послать крейсерский отряд в Южные моря, аж к берегам Австралии!

– Да, в «Нью-Йорк геральд» третьего дня была телеграмма – в Сан-Франциско ждут прибытия наших рейдеров, – подтвердил Повалишин. – Во Владивосток-то им сейчас путь закрыт. Бухта Золотой Рог во льдах, не пройти…

– Вот именно, – проворчал старший офицер. – А тут ни льдинки – однако сидим без дела, только уголь пережигаем на отопление.

– Ну-ну, не спешите, друг мой, – каперанг говорил успокоительным тоном. – Мне давеча шепнули в нашем консульстве: англичане запросили перемирия. А пока идут переговоры, нам велено носу из гавани не казать.

Он поплотнее закутался в шинель – декабрьские ночи стояли морозные, и к утру вода в бочке на полуюте, возле которой матросы собирались покурить, покрывалась тонким ледком.

С берега раздалась раскатистая трель хлопков, взлетели разноцветные искры. Нью-Йорк праздновал близкое Рождество и недавнюю победу.

– Всё гуляют… – Повалишин вытащил из-за пазухи перчатки. – Право, как дети: уже две недели прошло, а они всё никак не уймутся.

– Как же-с – грандиозная морская виктория! – ухмыльнулся собеседник. – Эскадру Королевского флота погнали прочь, да ещё и цельный броненосец утопили! А уж когда в Нью-Йорке узнали о гибели «Шэннона», так вовсе словно с цепи сорвались. Оркестры, фейерверки, виски и ром рекой… Во всех газетах только и пишут о подвиге адмирала Портера. Заложили аж пять таранных миноносцев по образцу «Индепида». Новый класс боевых судов для них придумали – «armored ram».

– «Бронированный баран»? – удивился командир «Клеопатры». – Бьёт, значит, с разбегу, как лбом в воротину? Не слишком-то лестно…

– А вы что хотели, голубчик, – американцы. Они и тактику какую-то особую взялись изобретать – чтоб в составе отряда мониторов непременно были такие бронебараны.

– Да, мониторы… – кивнул Повалишин. – По всему восточному побережью выводят их из резерва, а какие законсервированы на стапелях, вроде «Пуритана», – спешно достраивают. Объявили набор матросов торгового флота, кто не идёт своей охотой – берут под конвоем. Вчера наших двух олухов чуть не загребли. Они, вишь ты, по пьяни поменялись в кабаке одёжкой с американскими матросами и стали отплясывать джигу – на свой, рязанский манер. Ну и попались вербовочному патрулю.

– Это вы мне рассказываете? – старший офицер состроил возмущённую мину. – Да я же их и вызволял из кутузки! Американцы сильно обижались – наши орлы сломали нос констеблю, а ещё двоих в окна повыкидывали… Сейчас сидят в судовом карцере, приходят в себя.

Мимо прошлёпал широкими колёсами портовый буксир. За ним на канате полз, словно баржа-грязнуха, длинный, плоский, как бильярдный стол, двух-башенный монитор. Вид он имел неопрятный – амбразуры башен забиты дощатыми щитами, палуба загромождена дощатыми клетушками, сарайчиками, будками, на корме – груда угля, прикрытая от непогоды драным брезентом.

– Вот вам ещё один, из резерва… – Повалишин проводил монитор задумчивым взглядом. – Для меня ведь, голубчик, эта война началась с мониторов – ими, похоже, и заканчивается.

– Думаете, всё же скоро конец?

– Похоже на то.

Офицеры помолчали, провожая взглядом медленно ползущий караван.

– Зато американским фрегатам раздолье, – сообщил после паузы старший офицер. – Такой разбой на трансатлантических линиях учинили – только держись! Но и англичане не дремлют: неделю назад наш приятель «Трентон» встретился возле Ньюфаундленда с другим нашим знакомцем, «Комюсом», и эта встреча закончилась для американца весьма и весьма плачевно.

– У королевы всё ещё много? – усмехнулся Повалишин.

– У королевы всё ещё много. Хотя и заметно меньше, чем год назад.

– Да, англичанам в этой войне решительно не везёт. Два раза выиграть крупные морские сражения – и оба раза не суметь воспользоваться плодами победы.

– Это вы, Иван Фёдорович, про Александрию?

– Разумеется. Тогда они, как и в Чесапикском заливе, практически разгромили противника, хотя, конечно, не без потерь. И тоже принуждены были уносить ноги не солоно хлебавши.

– Да, какое уж тут везение…

Вдали, на колокольне церкви Троицы, чей тонкий, похожий на обглоданный рыбий хребет, шпиль высился над частоколом корабельных мачт, задребезжал колокол.

– «Что же сказать на это? Если Бог за нас, кто против нас?» – нараспев произнёс Повалишин.

– «И все сие преодолеваем силою возлюбившего нас…» – подхватил старший офицер. – Послание к Римлянам, стих восьмой.

– Вижу, на уроках Закона Божия вы не спали, как наш мичманец на морской истории?

Старший офицер усмехнулся.

– В бытность мою на клипере «Гайдамак» в семьдесят пятом судовой батюшка частенько приводил именно это место из Писания. Вот и запомнилось.

– Что вы, голубчик, разве ж я в упрёк? Наоборот, сочувствую и разделяю…

Матросы на мачте «Дэлавэра» закончили возиться с ёлкой. Повалишин пригляделся – такие же деревца украшали мачты и других кораблей. С берега кричали, размахивали руками, горланили наперебой песни.

– А может, и нам, Геннадий Семёныч?..

– Что вы, Иван Фёдорыч! – глаза старшего офицера округлились от удивления. – Не по уставу, да и Рождество теперь не наше, не православное. К тому же – где сейчас ёлку-то взять?

– Бросьте, батенька, «положено – не положено». Мы, чай, не в Кронштадте, а в городе Новый Йорк. А в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

– Ну, раз вы так настаиваете… Боцман!

По палубе простучали башмаки.

– Вот тебе десять… нет, пятнадцать долларов, братец. Бери двух матросов, гичку – и чтобы через час были три ёлки. Где хошь добудь, хоть роди! Как принесёте – прикрутите по одной на каждую мачту, вон как американцы делают…

Он ткнул пальцем в «Делавэр».

– И ещё: после седьмой склянки команде выдать по две чарки по случаю праздника.

– Слушш! – физиономия боцмана расползлась в довольной ухмылке. – Всё сделаем в наилучшем виде. Вот ребята-то обрадуются!

С пирса со змеиным шипением взлетела и закувыркалась в чёрном зимнем небе ракета. В ответ раздались весёлые крики, полетели в воздух цилиндры, кепи, дамские шляпки. Бодро вздохнул, заиграл оркестр – музыканты все как один красовались в ярко начищенных медных пожарных касках.

– Ну что, Иван Фёдорыч, пора и нам? – старший офицер в предвкушении потёр ладони. – Посмотрим, чем нас сегодня порадуют к ужину. Слышал, буфетчик съезжал на берег – так приобрёл, шельмец, двух индеек, картошки и три фунта чернослива. Рождество – оно всегда Рождество, хоть по григорианскому календарю, хоть по какому ещё…

Нью-Йорк, 1878 год.

Сочельник.

Восточно-Китайское море

6 января 1879 г.

Мало-помалу утихла привычная суета, которой корабль жил изо дня в день, все долгие месяцы изнурительного похода. Пробили зорю, сыграли гимн «Коль славен наш Господь в Сионе», и все, кроме вахты и подвахтенных, улеглись спать. Правда, ненадолго – через два часа боцманские дудки поднимут их к рождественской службе.

Сочельник. Греве в который уже раз удивился, насколько удобно устроена жизнь нижних чинов на коммерческом крейсере. С клиперами не сравнить – просторные кубрики, койки, никаких тебе коечных сеток, после которых пробковый гамак всякий раз пропитан влагой и подсушивать его бесполезно. У каждого свой закуток, рундук, служащий одновременно койкой – гостиница, да и только! Про офицеров и говорить нечего – кают-кампания больше напоминает ресторан на шикарном пассажирском пароходе. Ну, может, «шикарного» – это преувеличение, «Москва» переоборудована из грузо-пассажирской «Тюрингии», но с условиями на борту военного клипера не сравнить. Отдельные каюты даже у мичманов, дуб, бронза, бархат… Как в каюте у Серёжи Казанкова, к которому он как раз направляется.