Но, как она ни старалась, ей никак не удавалось достучаться до него настоящего. А надуманный светлый образ лопался, как мыльный пузырь при столкновении с Ильей в реальности. И каждый разговор, каждая стычка обнажали несостоятельность её теории.

Как-то Аня спустилась в гостиную. Там Илья видимо забыл выключить телевизор, и тот что-то бубнил в пустую комнату.

Ане, привыкшей на всем экономить, от одной мысли, сколько эта штука может зря намотать электричества, делалось дурно. Она стала искать пульт, чтобы выключить эту махину в полстены.

Но сумбурно мелькавшие кадры зацепили и потрясли её. Она застыла, глядя, как военные стреляют по толпе из автоматов, как толпа беснуется в ответ, швыряя камни и вырывая оружие у тех, кто не решался стрелять. В образовавшейся толкучке люди давили друг друга. Основную массу протестующих составляла молодёжь, но были там и старики, и даже женщины с детьми.

Эти кадры поражали жестокостью, поражали безумием. Бабушка, осенявшая толпу крестом, упала под дубинкой омоновца, чтобы никогда больше не встать. Девушка попыталась вытащить раненого парня из этого месива, но их смяло нахлынувшей волной людей. Ребёнок на плечах мужчины заливался горькими слезами.

Аня, словно бы сама была в этой толпе — это её били дубинками, это в неё стреляли. Это она била дубинками, это она стреляла.

От боли потемнело в глазах. Её согнуло пополам, воздух вышибло. Ей бы отвернуться, не смотреть, но она не могла не смотреть.

— Чо с тобой?

Аня вздрогнула. Илья подкрался незаметно. И, щелкнув пультом, погасил источник боли. Связь оборвалась, равновесие вернулось, она выдохнула, и из глаз покатились слезы.

— Камон, чо ноешь-то?

— Мне жаль их, — прошептала она, кивая на экран.

— Жаль? — удивился он. — Почему тебе их жаль?

— А как иначе? — непонимающе спросила она. Аня не могла даже представить, что возможно не ужаснуться, не раниться от этого кровавого зрелища.

— Ну, когда забивают скот для дела, разве пастух будет его оплакивать? Это стадо тупых животных, что рвут друг друга ради инстинктов. У них даже идей нет, одни желания больше жрать и дольше валяться на диване, почесывая ленивые жопы.

— Илья, — его ядовитые слова застряли комом в горле, но она сумела протолкнуть через них свое бессильное недоверие, — ты не можешь говорить такое всерьез.

И вышла из гостиной, боясь окончательно утвердится, в том, что он именно таков, каким изначально ей казался — бездушный, эгоцентричный мажор. Она хотела в него верить, верить, что он это не всерьез. Иначе ей придется уйти сию же минуту, если он такое взаправду, а не для виду. Но идти ей было некуда и не к кому.

Ей все больше казалось, что Илья последняя соломинка, за которую она держалась, чтобы жить. Если его не будет рядом, то все, что связывает её с жизнью — исчезнет. Поэтому она оставалась и убеждала себя, что его безразличие напускное — не может человек ничего не чувствовать — что она обязательно подберет ключ к его душе.

Ночь от ночи её нервное расстройство усугублялось. После того ужасного случая с блондинкой в спальню к Илье она больше не ходила. Дремала урывками и в эти краткие минуты сна каждый раз прокручивая один и тот же кошмар. А потом остаток ночи не могла, да и боялась заснуть.

От хронического недосыпа в темноте стало мерещиться всякое. То тень какого-то ангелоподобного мужчины с крыльями за спиной и очень похожего на Илью колыхнется у её кровати, то покажется, что из темноты за ней кто-то пристально следит. И ведь не пойдешь с этим к Илье — поиздевается и в психушку отправит.

В одну из таких ночей сделалось совсем невмоготу. Тогда она встала и сдернула с окон плотные шторы. В комнате сразу стало светлей и свободней, как будто она впустила в неё воздух.

Вид из окна открывался невероятный. Где-то внизу уютными желтыми огоньками горел город. Но самое прекрасное — это бездонное полотно неба, в котором сиял круглый прожектор луны. Уличный свет всё-таки пригасил звезды, оставив лишь крошечные следы едва намеченного узора.

Вспомнилось, как в детстве Аня с мамой дурачились, подвывая наперебой на луну. Мама говорила, что если уж совсем приспичило, то повыть не просто можно, но и нужно.

Аня на пробу подала голос. Получилось сдавленно, нехорошо, собственные границы и рамки мешали, стесняя её порыв. Она попыталась раздвинуть свои границы, преодолеть барьер.

Вгляделась в луну, поймала её свет в себя и снова робко взвыла еще и еще, пока окончательно не вошла в какой-то экстаз. И вдруг ощутила волю совершенно не человеческую, безграничную и, получилось от души и для души. Вой из самого сердца пошел…

— Камон, Аня, какого черта ты тут воешь?! — в комнате стоял сонный Илья.

Аня смущенно замолкла. И поспешно отвела взгляд от его полуголого тела. Красивое у Ильи было тело, спортивное, но в меру. Со сна и в свете луны Илья казался каким-то более человечным что ли, и тёплым. Аня лишь выдавила из себя глупое:

— Воется.

Она понимала, что смахивает на психичку, и что он может потребовать от неё уйти прямо сейчас. Приютил на свою голову сумасшедшую, а теперь она ему всё время мешает: то врывается среди ночи, то спать не даёт.

Илья сел рядом с ней на кровать и посмотрел на луну. Он был совсем близко, так что она ощущала запах его дорогого парфюма.

Она инстинктивно отодвинулась, сделалось совсем неловко и даже немного страшно. Но он просто сидел и смотрел на луну. И она поняла, что ничего не будет и расслабилась, и тоже стала смотреть на луну.

А потом он завыл — страшно так, пронзительно. У него сразу это вольно вышло и очень искренне, по-звериному. Она тихонько подвыла ему в ответ. Так они и просидели остаток ночи вдвоём — подвывая.

Утро отражалось в кухонной люстре. Они завтракали. Два стула стояли по разные концы длинного стола, отчего дистанция между Ильей и Аней ощущалась еще сильнее.

Ей хотелось проломить стену отчуждения между ними: поговорить, сблизиться, пробиться, наконец-то, через всю его напускную пустоту. Ведь всё это напускное, иначе он не вытащил бы Вадика из огня и не стал бы помогать ей с похоронами. Оставил бы в психушке, а не привез в свой дом. Иначе он не выл бы с ней этой ночью.

Нет, он определенно лучше, чем ей казалось вначале. Она была несправедлива к нему. В очередной раз ей хотелось как-то компенсировать это. Но самое главное — хотелось банального человеческого тепла.

Начинать разговор с другого конца стола казалось глупым. Аня со скрежетом перетащила тяжеленный стул поближе. Переставила свои тарелки и села возле Ильи.

Илья наблюдал с пассивным любопытством.

Неловкость лишь возросла.

— Сегодня будет пати в моем клубе. В семь соберется круг избранных «напоговорить». Оденься норм, ок? — первым нарушил он тишину. — В то, что тебе купил. Нужно соответствовать, понимаешь? А то все подумают, что я приютил бродяжку. Хватит таскать этот уродливый шмот, ок?

Аня съежилась, лучше бы он молчал. Так ей было проще думать о нем лучше. А на тряпки, что он притащил, она даже смотреть не могла. Они стоили так дорого, что казалось кощунством их носить.

В первый же день пришла странная женщина с вытатуированными бровями и огромными губами почти в пол лица сняла с Ани мерки. Спросила: какие бренды и фасоны она предпочитает. Аня пожала плечами и честно призналась, что она носит обычные джинсы и свитера.

На следующий день люди в костюмах притащили гору вещей. И развесили все в гардеробе, занимающем целую комнату. Аня посмотрела на одежду и оставшиеся на ней ценники. Закрыла гардероб и больше туда не заглядывала. На остатки последней зарплаты купила себе еще одни джинсы и кофту на сменку того, что осталось, и закрыла для себя этот вопрос.

— Мне нужно по делам насчет компенсации моего сгоревшего жилья, не успею, — решила отвертеться Аня. — Там дурдом перед Новым годом. На них сильно повлияли недавние беспорядки на улицах. Не справляются. Кроме этого, выяснилось, что по документам дом давно снесён. Правды не найдешь…