Илья поднял пистолет и задумчиво навёл на Нину. Краем глаза видя, как с противоположного конца комнаты дернулся Веня на защиту своей тупой суки. Как же все было предсказуемо и скучно.

— Не трогай её, Илья, — умоляюще попросил Веня, но с металлическими нотками, твердо, через судорожно сжатые зубы, сдабривая просьбу явной угрозой.

— Не буду, Веня, я же не урод какой-нибудь, — примирительно улыбнувшись, пообещал Илья и перевел пистолет с девушки на Веню. — Камон, выбирай, Нина. Он или ты?

— Ты не сделаешь этого! — судорожно выдохнула она.

— На счет, скажем, тридцать три, можно будет сказать чиз и вылетит птичка. И я это сделаю, детка. Максимка, Камон, озвучь время. И, плиз, будь выразителен, как в кино.

— Раз, — дрожащим голосом выдохнул Максим. — Два. Три. Четыре…

Девушка в панике смотрела на Веню. Веня закрыл глаза. Он будто разрешил ей выбрать себя, а не его.

— Ладно-ладно, прости-прости, что я так сказала, — быстро затараторила Нина.

— Семь, — отчеканил Максимка.

— Ну что ты, я не обижаюсь, — успокоил её Илья, продолжая игру.

— Десять.

Она посмотрела на него, потом на Веню. Сглотнула ком в горле.

— Хорошо, я поняла. Но у меня нет пистолета, — прошептала Нина.

— Нина, нет! — процедил Веня. — Не надо!

— В столе лежит запасной пистолет. Подайте его даме. И поживее, — попросил Илья.

— Пятнадцать.

Дэнчик, подсуетившись, протянул Нине пистолет. Она взяла его дрожащей рукой.

— Двадцать.

— Не смей Нина! Дура! Ты мне нахер не нужна! Пошла нахер! — уже орал Веня.

Девушка приставила пистолет к виску.

— Так, я сделаю, только не трогай его, — попросила она.

— Двадцать три, — проговорил Макс.

— Веня, я тетя люблю… ты, знаешь.

— Нет! Нина, хрень, он не стрельнет!.. Ты!.. Он!.. Нина! — не своим голосом орал Веня.

— Двадцать семь.

Веня, не выдержав, кинулся к девушке. Но добежать не успел.

Нина зажмурилась и щелкнула пистолетом у виска.

Медленно открыла глаза, еще не веря себе. Перевела взгляд на пистолет на себя, на Илью, на Веню. Веня свалился на колени и разрыдался.

Илья убрал свой пистолет.

— Повезло, забыл зарядить, — извиняющимся тоном сказал Илья. — А ты говорила у меня нет предложений. Только мои, в отличие от ваших, работают, — презрительно добавил он на прощание и вышел.

Тёлка, конечно, дура. Её нужно срочно заменить. Но Веня был ему нужен. Если бы эта идиотка убила себя, Веня стал бы мстить, а это бы обернулось проблемами. Теперь же Веня ему благодарен, теперь же Веня еще больше с ним повязан. Кажется, Илье теперь есть, кого послать с Аркашей разрулить столицу.

А Аню он им не отдаст. Она ему нужна. В ней что-то было, Илья хотел понять что, и использовать это с умом. Пока же он не решил эту головоломку, не взломал её — она будет при нём. Нельзя разменивать такой козырь по мелочам.

Теракт — идея изначально глупая. К терактам слишком привыкли. Они никого уже не удивят и не шокируют. Нет, появилась идея поинтересней. Нечто, что проявит всю беспомощность власти перед стихией Хаоса. Нечто, что причинит настоящую боль. Апокалипсис должен быть организован.

***

Туман дней — она маятник. Уходит — приходит. Сколько она здесь: «дни?» «недели?».

Чужой холодный дом давит. Особенно по ночам. Не хватает родных. Тоска по улыбкам, щебету детей их играм. Прятки с Вадиком, ладошки к лицу — нет Вадика, открываешь ладошки — вот он её улыбчивый карапуз.

Горячие слезы в подушку. Снится мама — у неё теплые руки и шепот тёплый: «Доча!».

Тепло уходит — его выдувают сквозняки. Знобит. Она проваливается в кошмар — жуткий, липкий всепоглощающий ужас, что каждую ночь приходит в эту чужую постель и терзает её уставшее сознание.

Комната та же самая, в которой Аня заснула. С той же дорогой мебелью, теми же панорамными окнами и потолками до самого неба, но на месте гардеробной здесь устроена невероятно роскошная детская, как для маленького принца.

Маленький принц играет в манеже — ему не больше трёх годков. У малыша белые блестящие кудри, и необыкновенные глаза. В синей радужке этих глаз едва приметно растворен тоненький, размытый золотой ободок. От него исходит согревающий свет и тепло.

Мальчик заразительно улыбается Ане, доверительно протягивает игрушечного единорога. Аня пытается взять подарок, но рука проваливается в пустоту. Мальчика нет, вместо него над потолком, в синем свете появляется жеребенок единорога. Он машет крыльями и быстро перебирает копытцами по воздуху, воздух искрится золотой пыльцой. Из рога жеребёнка струится синий свет. Комната растворяется в этом свете.

И мальчик уже снова мальчик. Они идут по дивному саду. Не земной то сад, а небесный. Запахи дурманят. Все тонет в цветении чудесных растений. Природа здесь ласкова к человеку, она плоть от плоти его.

Среди густых трав мальчик видит бабочку и, заливаясь смехом, бежит за ней. Бабочка словно подыгрывает, то почти дается в руки, то ускользает в небо. Мальчик, нахмурившись, хочет уже обидеться на проказницу, но она опережает его намерение, доверчиво присаживаясь ребёнку на нос. Он потешно сводит глазенки к переносице. Бабочка хлопает крыльями ему по щекам, от чего у мальчика опять вырывается задорный смешок.

Из-за кустов выходит обнаженная женщина. Она идеальна. В ней настолько всё правильно отмерено природой, что эта правильность кажется нечеловеческой, жуткой. Лицо её выражает искреннюю радость при виде ребёнка.

Она щелкает пальцами и рядом растущее дерево приобретает форму скамейки. Женщина садится, берет ребёнка на колени и начинает с ним играть в ладушки. Мальчик увлечённо бьёт по ладошкам. Кажется, нет предела его любознательности — ему интересно абсолютно всё.

Их идиллию нарушает появившийся из ниоткуда мужчина. Он тоже наг и тоже идеален в своей неземной красоте. Он чем-то донельзя раздражён, и вид женщины с ребёнком лишь подстегивает его недовольство.

— Ева, — окрикивает он женщину, — ты слишком привязалась к мальчишке.

Ева виновато кивает, опуская ребенка на траву. Поднимается навстречу мужчине. Скамейка выпрямляется и обретает форму чудаковатого дерева. Ветки его тянутся к малышу и, подхватив его на самую свою вершину, начинают вертеть, качать с ветки на ветку. Маленький принц опять смеётся и так, что душа невольно откликается на его веселье, и губы сами собой растягиваются в счастливую улыбку.

— Ты прав, Адам, но мальчик — он почти как мы. Иногда мне хочется, чтобы он остался здесь, с нами, — печально, но с затаенной надеждой вздыхает Ева.

— Он приведет в наш дом чужаков, — твердо обрубает её Адам. — Ты этого хочешь? Ты думаешь, ангелы и Бог пощадят нас? После того, что мы сотворили?

Она долго молчит, наблюдая, как ребёнок качается на ветках.

— А вдруг ящик не сработает? — все еще неуверенно спрашивает Ева. — Мальчик сильнее девчонки. Та, если и попадала в Эдемос, то скорее случайно.

— Сработает, он никогда нас не подводил, — уверенно возражает Адам. — Девчонку сдерживал страх. Её воспитывала религиозная мать, которая внушала ей, что её сила от дьявола.

Ева отворачивается от малыша и, повернувшись к Адаму, ласково касается его щеки.

— Адам, тогда давай сделаем это сейчас, — с мольбой в голосе просит Ева. — Иначе я не смогу. Я хочу как можно скорей покончить с этим.

— Что ж, — забирая прядь золотых волос ей за ухо, подытоживает Адам. — Я тоже считаю, что медлить опасно. Он скоро окончательно войдёт в силу. И тогда приведет сюда своего отца — Михаила, а за ним и нашего отца.

Адам подходит к дереву. Оно услужливо наклоняется, вручая ему ребёнка, он осторожно берет его на руки. Малыш доверчиво протягивает ему своего единорога, и Адам не сдерживает улыбку, но дар не берет. Ева же старательно отводит взгляд, будто ей мучительно это видеть.

Они останавливаются у огромного гранатового древа. Его корни обнимают ящик.