— Ни за что, я уже большая! — гордо вздернув подбородок, возразила Арина.

— Ах, так!

Аня прыгнула на Арину, повалив на матрас, и стала щекотать её. Девочка задыхалась от смеха, но пощады не просила.

— За твою стойкость, так и быть, пощажу тебя! — первой сдалась Аня, отпуская Арину.

Кое-как выправив одеяло, растрепанная и раскрасневшаяся Аня вылезла наружу.

— У тебя все волосы в перьях, — снова прыснула Арина.

— Это потому что я ангел, — нарочито зазнайским тоном парировала Аня.

— Да, наш ангел! — не стала возражать Арина.

— Те девочки в школе по-прежнему тебя обижают? — невзначай, будто между прочим, спросила Аня, вытаскивая из волос белые перышки и складывая к себе в ладошку.

— Нет, я теперь невидимка, — вздохнула Арина, сразу поникнув и съежившись.

— Я тоже была невидимкой, — покачала головой Аня и накидала на волосы Арины вытащенные перья. Та заулыбалась и изобразила руками крылышки. — И знаешь что? — Аня, хитро глянула на сестру. — У невидимок есть своя супер сила.

— Какая, например? — иронично спросила Арина.

— Их никто не видит, а они — они видят всех, — подмигнула Аня. — Давай ложись.

Арина быстро легла. Аня, взмахнув одеялом, накрыла Арину с головой. Присев, убрала одеяло с лица девочки, чмокнула её в щеку и пожелала спокойной ночи.

— И тебе, — уже сонно пробормотала Арина.

Аня пошла на кухню и, осторожно взяла Вадика на руки. Отметила, каким он стал тяжелым.

Стараясь не потревожить его сон, присела и положила Вадика на матрас. Он что-то забормотал в полусне, она прикрыла его одеялом.

— Спи, Вадик, — поцеловала брата в щеку Аня, пригладив его ершистые, еще влажные после ванны волосы. Всколыхнулась щемящая нежность, а за нежностью вздох, что нужно выкроить время и подстричь опять уже слишком отросшие волосы.

Аня погасила свет, остались гореть только аппликации зеленых фосфорных звездочек на потолке В их призрачном свете она сидела и задумчиво смотрела, как мирно и сладко спали дети, будто и не бегали весь вечер от разъяренного отца.

Аня поражалась, как спокойно и привычно реагируют Вадик с Ариной на те ужасы, которые им приходится переживать. Для них это все стало обыденностью.

Аню по этому поводу терзали сомнения, вдруг она делает что-то неправильно? Вдруг она ошибается, и это так искалечит детей, что они выберут тот же жизненный сценарий, что и родители? Может быть, для ребят детский дом стал бы лучшим приютом и, самое главное, более безопасным, а Аня поступает, как эгоистка не в силах отпустить их от себя?

Может и так. Но сегодня думать об этом и мучиться, у нее не осталось сил.

Из ванной вышла баба Люся. Аня прошла с ней на кухню.

Просидели полночи: пили чай, разговаривали.

Баба Люся вязала носок и рассказывала о своей жизни. Аню вопросами особо не донимала, но незаметно для самой Ани, все о ней выведала.

Обычно замкнутая, неразговорчивая, Аня раскрылась. Ей захотелось довериться поделиться, хотя бы с кем-нибудь.

— Ты, милая, знай: когда видишь у отца глаза мутные, серые и буянить он с минуты на минуту хотит, — тихо наставляла бабушка, — ты, значит, на этот случай заначку держи и подлей ему в рюмочку еще водочки. Он и уснет у тебя за милу душу.

— А хуже не будет? — спрашивала Аня.

— За папку не боись, выпивохи — они живучие. Я от своего разве что в другой город с сынишкой убежать смогла. Как одумалась что, то — не жизнь, так и убежала. А он до сих пор живехонек и до сих пор с бутылочкой не расстается.

— А где ваш сын?

— Сынок военным служит. В другой город его распределили. Я и внучика своего видела-то один только разочек. Одна совсем. Так что забегайте, коль нужда будет. А деток никуда сдавать и не думай, любят они тебя, а любовь ничем не заменишь.

Так они и сидели: две женщины, разделенные годами. У одной все впереди, у другой все в прошлом. Но толстая нить схожего жизненного опыта связывала их взаимопониманием.

Наконец легли. Сон к Ане не шел, хотя и вымоталась, хотя и спать хотелось, а сон не шел. Все вспоминала лицо Вадика, который сегодня серьезно так сказал отцу: «Когда вырасту, я тебя убью». Четко так сказал, не споткнулся ни на одном слове, и от этого они прозвучали еще более жутко.

Аня перевернулась на другой бок.

Прежде отец Вадика не трогал, а теперь и до него руки дошли. Что же теперь делать?

Перевернулась на другой бок.

— Чего вошкаешься, поди жестко на голом полу? Могла бы хоть одно одеялко себе подстелить, а то все деткам отдала, горемычная.

— Да, просто думаю, что мне делать?

— На силу нужно отвечать силой, милая.

— Что это значит?

— А ты держи под рукой сковороду, — зевая, посоветовала баба Люся, — и покажи, что в случае чего не побоишься в ход ее пустить.

— Я дома почти совсем не бываю, да и как же я ударю отца сковородкой, ведь убить можно?

Аня перевернулась на спину. Стала разглядывать фосфорные звездочки. Они уже едва светили: три огромные, семь среднечков и три совсем малепусенькие.

«…и того, чертова дюжина», — сосчитала она.

Завтра рано вставать. Нужно будет домой зайти переодеть детей. Вадика увести в садик, Арину отправить в школу. Хоть на парах спокойно отсидеть получится, не дергаясь, как там брат с сестрой одни дома.

Обычно Аня строго настрого наказывала детям после школы и садика быстро заходить в свою комнату, закрываться на шпингалет и открывать только ей. Но теперь задвижка выворочена. Нужно утром попытаться вкрутить обратно, но если отец смог вырвать её один раз, то сможет и еще.

Как она завтра воспитательнице объяснит синяк? Они и так за садик задолжали. Рината Валерьевна уже не маскирует неприязнь к Ане. И все бы ничего, но воспитательница срывает злость на Вадике.

Сколько там время? Через три часа уже вставать.

Аня лежала, стараясь не крутиться, чтобы не разбудить бабу Люсю и детей. Когда лежать стало совсем невмоготу, поднялась и тихонько прошла в ванную. Она видела на полочке многоразовый бритвенный станок — то, что нужно. Аня раскрутила его и освободила лезвие. Села на ванну и подняла ночную рубашку, которую дала ей баба Люся. Обнажила бедро. Белыми полосками на белой коже показались знакомые шрамы.

Аня понимала, что это плохо, что она уже взрослая для такой ерунды, но ничего не могла с собой поделать, только так получалось справиться с тревогой. Она провела лезвием по ноге, кожу защипало, проступили первые капельки крови.

Аня смотрела, как кровь тонким браслетом обнимает ногу. Вместе с кровью, она выпускала часть своих бед, страхов и боли.

Стало легче.

Промыла ногу, нашла аптечку и заклеила порезы пластырем. Осмотрела ванну, чтобы не оставить следов, закрутила станок и пошла обратно в комнату. Дети и баба Люся мирно посапывали.

Аня легла, укрылась одеялом. Надо уснуть.

Она перевернулась на бок, поджала ноги и забылась тревожной дремотой.

Не успела закрыть глаза, как ее старенький кнопочный телефон сообщил, что пора вставать.

***

Свет ударил через сон. Кто-то открыл жалюзи, и дневное солнце проникло в комнату. Илья застонал, открыл глаза. Над ним нависало испуганное лицо матери.

— Илья! Проснись! Вставай скорей! — встревожено повторяла она.

— Что опять от меня нужно? — щурясь на свет, спросил Илья.

— Там тебя из полиции спрашивают! Что ты сделал?! — в голосе матери послышались истерические нотки.

— Nothing, — вставая с кровати, буркнул Илья под нос.

— Я спрашиваю, отвечай мне сейчас же, что ты сделал?! По-человечески, а не на своем тарабарском! — схватив его за грудки пижамы, выдохнула она.

— Ничего я не сделал. Убери руки, please, ты затрудняешь мои способности к передвижению… — монотонно отрезал он.

— Если ты что-то сделал, ты сядешь, я тебя отмазывать не буду! — с ненавистью крикнула мать и сделала несколько шагов в сторону, пропуская его.

— Ок, — вздохнул Илья, мельком глянув в зеркало, и, поправив волосы, вышел из комнаты. Не спеша спустился вниз.