– Ой, молочный улун? Это вам Толик сказал, что мой любимый? Спасибо, Тём, очень приятно!

Она с жадностью отхлебнула большой глоток и прикрыла глаза от удовольствия. Толик мне ничего такого, конечно же, не говорил. Я просто сам любил этот чай.

– Я вот все Толика тоже на Камчатку тяну, а он пока ни в какую. Перелет долгий и дорогой, климат… Давайте, может, вместе его атакуем, ну? Может, сдастся.

– Может. – Я кивнул. – А у вас тревел-блог, Толик мне рассказывал?

Инга потеребила чокер с неизвестным мне иероглифом.

– Угу. Фотографии, правда, так себе, но я пишу хорошо. Я вообще РГГУ закончила, факультет журналистики. С журналами и наукой не срослось – так и не защитилась после аспирантуры – начала на страничке писать, а оно чего-то и выстрелило. Сейчас, конечно, в разы меньше путешествуем. И ситуация эта, и Толик в скором времени после свадьбы хочет детей… Так, наверное, совсем в Пскове придется осесть…

Инга отвела взгляд, поморщившись, еще отпила уже порядком остывшего чая.

За окном мелькали озерца, тонкие сосны и маленькие станции. Облака были двуярусными – чуть повыше ватно-пушистые, совсем барашковые, а ниже к земле – более темные, с размытыми ветром контурами.

Мне подумалось, что детей по-любому хочет не Толик, а Зинаида Яковлевна, его мать, но я промолчал.

– Дождь, кажется, будет… Ну, я пойду наверх, почитаю.

– А что читаете? – быстро спросил я. Мне почему-то ужасно не хотелось ее отпускать.

Инга достала электронную книжку, включила, зачем-то мельком показала мне экран и только потом ответила:

– «Мы»

Я удивленно поморгал и улыбнулся.

– Никогда о такой книге не слышал, – сказал я, доставая ту же книгу из рюкзака только в ее первозданном, бумажном виде.

Инга прижала ладони к щекам.

– Ну, надо же!

Говорить почему-то сразу стало легче, мы перешли на «ты».

Я еще толком не отошел от перелета, поэтому вскоре уснул. Инга осталась сидеть у меня в ногах, глядя в окно.

Проснулся в вагоне я совершенно один, понял, что поезд стоит и опрометью кинулся в тамбур.

– Э, три минуты стоять осталось, рядом кури! – кинула мне в спину, как дротиком, проводница.

Едва спрыгнув с последней ступеньки, я достал сигареты, но только чудом их не выронил. Инга чуть поодаль курила айкос. Заметив меня, она, как школьница, сунула устройство под мышку, сделав вид, что просто прогуливается по перрону.

Уже в купе Инга села напротив и исподлобья на меня посмотрела.

– По-любому Толику скажешь, да?

– Если пообещаешь бросить, конечно, не скажу. Но ты же знаешь, что для него такое – курящая женщина. Он довольно категоричен…

– Он или его мать, блин. – С горечью прошептала Инга.

Мы встретились взглядами и улыбнулись.

– Да она неплохая женщина, просто немного…

– Ким Чен Ын в юбке. – Хмыкнула Инга.

Я тактично промолчал, но сравнение было подобрано идеально. Маме Толика я всегда не нравился, она считала, что я со своими выходками плохо на него влияю. Так оно, наверное, и было. Всю жизнь, сколько себя помню, пытался вызволить Толика из костюма удобного маме мальчика.

– Может, фильм посмотрим? – предложил я, чтобы разрядить обстановку. – У меня «Хранители» скачанные есть, хотел пересмотреть…

– А Толик больше по Марвел. – Инга пересела на мою полку. – Включай. Я его, правда, хорошо знаю, один из любимых фильмов…

Толик нас ждал на вокзале. С букетом цветов для Инги, с жаркими объятьями для меня. Еще в школе мы стали называть друг друга братьми, , и с каждым годом связь только крепла. После смерти родителей у меня и вправду никого, кроме него не осталось.

Мы закинули Ингу домой к Толику, оставив ее наедине с Зинаидой Яковлевной, а сами уехали в лаунж, пить и играть в приставку.

– Знаешь, у меня иногда ощущение, что я в Инке полюбил тебя в юбке, – усмехнулся Толик. – Правда, порой это и бесит, такая же неугомонная. Но мама говорит, ничего, родит, обтешется…

Вспомнив Ингин вздох и ее глаза, полные тоски по тому, что еще не случилось, я решил аккуратно спросить:

– Толь, а с детьми не торопитесь ли? Ну, мало ли, может ей поездить еще хочется…

– Тёмыч, да ты знаешь, я сам желанием не горю, но нам же по тридцать уже почти. Да и маме семьдесят четыре. Она же мечтает внуков увидеть… Правда она больше истерит, что внуков от такой женщины ей и не надо…

– Чего они, вообще никак?

Толик поморщился, сделал моему Скорпиону фаталити.

– Иногда домой даже возвращаться боюсь. Маме в последнее время часто плохо, я ее и не хочу расстраивать, а Инка злится, что, мол, я всегда мамину сторону принимаю… И в устройстве свадьбы, и во всем… А мама, блин, одна, ты меня понимаешь же, братишка…

Привалившись ко мне плечом, Толик поставил игру на паузу, зашмыгал носом. Я его не прерывал, не подавал виду. Просто сидел рядом, там, где мне самое место. Воспоминание об ужасе, когда мама уходит, а ты ничего не можешь с этим сделать, были во мне еще слишком свежи, хоть и прошло уже почти пять лет.

– Ничего, Толь, образуется. – Я протянул ему пиво. – Поженитесь щас, уедете от мамы…

– Мы не уедем пока, Тёмыч. Я ее не оставлю.

Мальчишник вышел какой-то совсем не праздничный, скомканный. Я вдруг почувствовал укол совести, когда осознал, что Толик совсем не хочет жениться. Что эта свадьба ни к месту, ни ко времени совсем.

Кончилось тем, что мы просто в усмерть упились и вернулись домой ползком. Толику как обычно стало плохо, его долго тошнило. Инга сидела с ним в туалете, приносила лекарства, вытирала рвоту с пола, а Зинаида Яковлевна колотила себе корвалол, кричала, что я вот только явился и уже довел ее сыночка до такого состояния, что лучше бы я не приезжал совсем, лучше бы оставил ее мальчика в покое.

Роспись была назначена только на пять вечера, поэтому нам удалось поспать. Я вышел на кухню, весь мятый и больной, припал к крану, хлебал долго и жадно.

Инга уже сидела за столом, подобрав под себя ноги, и пила кофе. Когда я обернулся, она посмотрела на меня так, как смотрят порой хищники, замечая объектив: со страхом, но с готовностью до конца биться за свою жизнь.

Я бухнулся на стул рядом. Инга протянула мне свою кружку, я отхлебнул. Потом протянула айкос – я сделал пару вдохов и сразу полегчало.

– Ты будешь с ним? – осипло спросила она, теребя в руках помолвочное кольцо. – Не уезжай пока. Он очень по тебе скучал.

– Ин, не торопись, пожалуйста. – Я взял ее ладони в свои, бережно сжал, как маленькую птичку.

Мы сидели, глядя друг другу в глаза. Инга чуть подалась вперед.

– Ты знаешь его. Ты как будто бы знаешь меня. Скажи мне, пожалуйста, что мы можем быть счастливы. Не ври только, Артём, пожалуйста, я тебя очень прошу.

Я продолжал на нее смотреть, вспоминая каждую жалобу Толика на ее неорганизованность, на неспособность мыслить трезво, на непоседливость и даже неряшество, на ее вечно крашеные волосы, татуировку с драконом на бедре, септум в носу и слишком подверженную загару кожу.

Это для меня она была идеальной женщиной, а для Толика она была настоящей катастрофой. Тем, с чем никогда и ни за что не смирится Зинаида Яковлевна.

Инга подалась еще ближе, наши носы почти соприкасались.

– Когда все утрясется, я к тебе приеду. Приеду, не спорь. Он тебя любит, поэтому злиться долго не сможет. Не могу я так, Тём. Лучше уж опоздать на поезд, чем поехать туда, куда тебе не надо.

Я кивнул. Инга схватила джинсовку и чемодан, быстро чмокнула меня в лоб на прощание и ушла. Когда дверь за ней закрылась, из спальни вышел Толик. Он остался стоять, прислонившись к дверному косяку. Он вскинул подбородок, смотрел искоса. Я не пытался оправдываться, а просто смотрел на него в ответ. Наконец, Толик двинулся ко мне:

– Че смотришь, придурок? Пиво доставай. Брату плохо.

Все самое интересное в Лёкиной жизни началось с Женьки. А если точнее – с Машки.