Коша откладывала деньги на отпуск, но вместо этого взяла полугодовые курсы лит.мастерства. Она занималась усердно, но так и не могла понять этих ритмов и рифм, этих скачков и завываний, этих точек и запятых в конце предложений, этих странных, порой отвратительных, но удивительно точных и резких метафор.

Написать хотелось что-то типа такого же грохучущего разбитым сердцем как к «Лиличке», или заезженного уже попсового, но такого близкого и понятного сейчас «Мне нравится…», молитвенно-монотонного «Я был только тем, чего ты касалась ладонью…», да или просто юношеского, светящегося письма к своему Онегину.

Не смотря на сброшенный гораздо больше желаемого вес, ночную лихорадку и дрожащие руки, Коша все больше и больше себе нравилась. Она твердо знала, что признается и сама не понимала, откуда в ней столько силы и храбрости. Коше не страшно было теперь оттолкнуть хама в метро, наорать на подростков с колонкой под окном, попросить парикмахершу добавить еще хны и яркости, купить спортивные шортики, выкрасить губы в красный, признаться маме, что сегодня она слишком устала и читать перед сном ей совсем не хочется.

Свое послание Коша писала и переписывала по ночам, подыскивая нужную бумагу, нужный цвет чернил, нужный запах конверта. Коша даже купила прописи по каллиграфии, чтобы все выглядело именно так, как должно. Она уложилась в пару страниц, а потом долго еще задыхалась, сидя на подоконнике и вслушиваясь в апрельскую ночь. Коша не понимала, как ей удалось сублимировать то, чем он для нее стал в неподвижные, кажущиеся совсем равнодушными, буквы.

Он взял конверт, недоумевая нахмурился. Коша вернулась за свой стол, затаилась, совершенно окоченев. Он встал так удачно, что Коша все, совершенно все видела.

Грубо вскрыв восковую печать (три цвета – белый, лазурный и розовый), он брезгливо понюхал уголок конверта (Кошина рука дернулась к шее – стирать навязчивый аромат), долго-долго бегал глазами по строчкам (Коша вся подалась вперед, будто стараясь услышать его мысли).

А потом он пожал плечами. Повертел письмо в руках. Смял и выбросил.

Проводница поторапливала – поезд должен был вот-вот тронуться, я с жадностью докуривал сигарету. Дернуло в сторону, рельсы лязгнули. Проводница, уже ничего не говоря, оттеснила меня плечом вглубь тамбура, подняла ступени, схватилась за ручку дверей…

– Подождите-е-е-е… – раздался визг снаружи.

Поезд медленно пополз вперед, но в тамбур успел ввалиться сначала видавший виды чемодан, усыпанный наклейками, а потом вся раскрасневшаяся взлохмаченная девушка, на вид лет двадцати пяти.

– Ха! – она вскинула руку и уселась на чемодан. Хрипя, как загнанная лошадь, добавила – Успела, хе-хе, успела, блин!

Проводница уже закрыла дверь вагона, поезд с натугой разгонялся.

– Куда успела-то болезная? Поезд-то точно твой или щас на узле тебя высаживать будем? Документы давай.

Девушка, пошарившись в рюкзачке со «Звездной Ночью» Ван Гога, самодовольно улыбнулась и протянула проводнице паспорт.

– Я че, дура что ли, номер поезда не посмотреть и запрыгивать.

– Ну поезд тот, – проводница, сверившись, вернула девушке паспорт. – Вагон только у вас третий. А это, вообще-то, четырнадцатый.

– Ну в какой успела, – девушка развела руками.

Она деловито скинула джинсовку, запихнула ее за лямку рюкзака, а потом едва заметно понюхала свою подмышку и скривилась. Только после того, как она собрала волосы в хвост, я вдруг понял, почему она показалась мне настолько знакомой.

– Прошу прощения, Инга?

Девушка прищурилась, а потом водрузила на нос очки, еще секунду назад болтавшиеся на ее груди на разноцветной веревочке.

– Артём?! – воскликнула она, приятно удивившись. – А мне Толик говорил, что мы на одном поезде поедем, но сказал, что вагоны совсем далеко друг от друга…

– Вот и познакомились, получается. – Я тут же обратился к проводнице. – Слушайте, так надо мной верхняя полка свободная. Там сядет кто-то или нет? Чего ей через весь поезд тащиться…

Проводница что-то потыкала на маленьком экранчике, а потом пожала плечами:

– Должны были тоже сесть. Видимо, опоздали… Ну идите, чего. Я позвоню вашему проводнику, чтобы не волновался.

Я дотащил чемодан Инги к своему купе, познакомил ее со своими соседями – мамой и девятилетней дочкой, которые ехали на соревнования по художественной гимнастике. Инга, все еще распаленная, жадно присосалась к моей бутылке воды, а потом предложила по видеосвязи позвонить Толику. Толик принял вызов моментально:

– Ин, ну че за фигня, я в панике уже! Не звонишь, не пишешь, села или нет. Ты опять за пять минут до отправления на вокзал приехала, да?!

– Сладюсь, не ругайся, да. Видишь, в поезде, успела, все хорошо. Ну, хобби у меня такое, за поездами бегать, ну что ты со мной сделаешь.

– У нас же репетиция с утра, ты можешь хотя бы к свадьбе чуть серьезней относиться…

Инга, поморщившись, мигом повернула телефон фронталкой ко мне.

– Тёмыч, ты?! – Толик по ту сторону экрана сразу поменялся в лице – брови взлетели, морщинка между ними разгладилась, плотно сжатые губы расплылись в улыбке. – Вы как нашлись?! Ой, как круто! Как долетел, братишка, все хорошо?

– Да хорошо, все в порядке. – Я тоже был очень рад видеть давнего друга. – Давай, до встречи, жених! Сегодня на мальчишнике наговоримся!

Толя, видимо, еще что-то говорил, но связь закоротило, и он весь пошел кубиками как в Майнкрафте.

Инга кинула телефон на стол и ушла в туалет, приводить себя в порядок. Я сбегал к проводнице за кружкой, заварил нам с Ингой чай. И пусть мы с ней были совсем не знакомы, я был рад ее видеть, как родную. Уже послезавтра она станет женой моей дорого друга Толика, с которым мы выросли, потом вместе прошли универ, армию и первую работу. Уже, правда, четыре года не виделись вживую, но нашей дружбе это ничуть не мешало. Мы каждый день списывались, кидались мемами. Если случалось что-то ну прямо экстраординарное – созванивались, иногда даже по видеосвязи.

Про Ингу Толик мне рассказал сразу, как они познакомились, пару лет назад. Инга конкретно растрясла моего флегматичного друга – таскала его в театры, на выставки, на кинопоказы с субтитрами, а в отпуске – по горам и странам третьего мира. Я был от этого в восторге. Сам неоднократно пытался провернуть с Толиком то же самое, но мне он активно сопротивлялся. А тут вот все, поплыл. Мне верилось, что это настоящая любовь, и, когда Толик, весь в сомненьях позвонил мне и спросил, делать ему предложение или нет, я с радостью посоветовал ему жениться. Инга походила на уникальную женщину, ту, которую ни в коем случае нельзя упускать. Я как будто бы заочно даже сам в нее немного влюбился. Даже помолвочное кольцо заказывал я – Толик планировал за бешеные деньги купить что-то от Тиффани, но я его отговорил. Еще раньше я натыкался на девушку-ювелира, которая делает совершенно эльфийские вещицы и, зная одержимость Инги Властелином колец, не прогадал. Толик рассказывал, что она визжала от восторга, а потом даже заплакала от счастья. А он ее до того момента вообще ни разу не видел плачущей.

Инга вернулась заметно посвежевшая, в новой футболке и с волосами, аккуратно уложенными в низкий пучок с помощью двух деревянных палочек. Я прямо вздохнул от восторга и опять мысленно порадовался за Толика – такая прическа была моей самой любимой из всех женских причесок. Восхитительная женщина. Просто восхитительная.

Мама и дочка ушли в другое купе, к своей спортивной команде. Мы с Ингой остались одни. Она села рядом.

– Слушайте, Тём, я так рада, что у нас вот так вот получилось встретиться. Мне Толик о вас столько рассказывал… Вы фотографируете, правильно же?

– Да, дикую природу, в основном. Сейчас вот как-то случайно в Вилючинске осел, это возле Петропавловска. Нравится мне там очень.

Инга поставила подбородок на ладошку, захлопала глазами, приготовившись слушать, а потом вдруг повела носом, обратив внимание на кружки с чаем.