Индустриальный рывок дорого обходился стране — доля накопления превысила треть национального дохода, несмотря на дешевизну рабочей силы. Индустриализация требовала огромных затрат и на ввоз техники, и на поддержание минимального жизненного уровня рабочих, занятых как на самих стройках, так и на добыче сырья для них. Увеличение экспорта и снабжения растущих городов хлебом стало главной задачей коллективизации — неотъемлемой части индустриального скачка. Важнейшим результатом коллективизации стало непосредственное управление работой каждого крестьянина формально избираемыми, но фактически назначаемыми руководителями, от которых уже нельзя было скрыть «излишки».
Крестьянство неохотно расставалось со своим имуществом, с землей. Государство не могло обеспечить коллективизацию добровольно, без репрессий. Был введен порядок «раскулачивания» (ликвидация хозяйства и высылка «кулака»), решение о котором принимали местные коммунисты и лидеры бедноты. При этом под раскулачивание могли попасть не только зажиточные крестьяне, но и середняки. Часть кулаков арестовывалась и даже расстреливалась. Массы «раскулаченных» превращались в почти даровую рабочую силу, направлявшуюся на «стройки пятилетки».
Коллективизация вызывала активное сопротивление крестьян, включая саботаж и восстания. Чтобы избежать социального взрыва, руководство ВКП(б) санкционировало знаменитую статью Сталина «Головокружение от успехов» от 2 марта 1930 г. Эта статья и последовавшее за ней постановление ЦК ВКП(б) были использованы коммунистами для укрепления авторитета верхов партии, осудивших насилие при проведении коллективизации как «перегибы» на местах. Через несколько месяцев насильственная форсированная коллективизация была возобновлена.
Заявление о выходе из колхоза. Башкирская АССР, 1932 г. ГАРФ. Ф. Р5446. Оп. 82. Д. 11. Л. 189.
Для проведения форсированной индустриальной модернизации срочно требовались огромные продовольственные ресурсы. В 1931-1932 гг., несмотря на снижение урожайности с 8 ц с га в 1928 г. до 7 в 1932 г. (валовой сбор зерна упал с 733 млн ц до 699 млн ц), было экспортировано 11 млн ц хлеба. В 1932 г. государственные заготовки были снижены в сравнении с 1931 г. всего на 13% и составили 190 млн ц. Зато в 1933 г. заготовки резко выросли до 231 млн ц.
Государственные и колхозные структуры безжалостно изымали у крестьян хлеб в соответствии с нормами, превышавшими возможности значительной части крестьян. Не осталось семян ни для питания крестьян, ни для посева. В 1932-1933 гг. это вызвало голод в ряде регионов страны. Особенно сильно пострадали Украина, Казахстан, южные области России и Поволжье. От голода и сопровождавших его болезней умерли несколько миллионов человек. Но об этой трагедии почти не было известно в городах — они снабжались лучше, а крестьянам запрещалось покидать голодающие районы. Только по завершении пятилетки в голодающие районы была направлена продовольственная помощь. Тяжелое продовольственное положение на границе голода сохранялось в советской деревне до 1950‑х годов.
Внешнеторговый оборот СССР резко вырос. Так, в 1929 г. американские фирмы поставили в СССР оборудования на 262,5 млн руб. В 1930 г. импорт из США обошелся уже в 921,4 млн руб., из Германии — в 879,1 млн руб. Экспорт в эти страны составил: в США — 142,6 млн руб., в Германию — 716,4 млн руб. В 1929 г. СССР взял кредитов под импортные операции на 456 млн руб. и под экспортные — на 159 млн руб. В 1930 г. размер кредитов возрос по импортным операциям до 689 млн руб., а по экспортным — до 181 млн руб. В 1932 г. суммарный внешний долг СССР составлял 1 млрд 400 млн руб. К 1934 г. он сократился в три раза, составив всего 450 млн руб. В октябре 1936 г. долг составил всего 86 млн руб. Советское руководство сумело вернуть долги за индустриализацию за счет форсирования вывоза продовольствия, нефти, руды, леса.
Заявление о выходе из колхоза. Башкирская АССР, 1932 г. ГАРФ. Ф. Р5446. Оп. 82. Д. 11. Л. 190.
Форсированная индустриализация 1930‑х годов была основана на энтузиазме работников и использовании принудительного труда, применении разработок отечественных инженеров и закупке (а иногда и безвозмездном заимствовании) зарубежных технологий. В советско–американском сотрудничестве участвовали такие известные фирмы, как «Ford Motor Company», «General Electric», «Standard Oil», «Cooper Engineering Company», и др.
По официальным данным, за Первую пятилетку было построено и пущено более 600 предприятий, в том числе Днепрогэс, Нижегородский и Московский автомобильные, Сталинградский и Челябинский тракторные, Магнитогорский и Кузнецкий металлургические, Уральский и Краматорский машиностроительные заводы, Туркестано–сибирская железная дорога. Однако после официальных заявлений о пуске предприятия продолжалась работа по ликвидации недоделок, которые мешали вывести производство на мощность, хотя бы близкую к проектной. Так, в январе 1932 г. был пущен Нижегородский автозавод. При проектной мощности НАЗ (с 1933 г. — ГАЗ) в 20 500 автомобилей в год удалось выпустить 13 439. В 1932 г. в СССР было произведено 23 879 автомобилей, а в 1933 г. — 49 710. Это было меньше плана, но в десятки раз больше, чем в 1929 г.
Разгрузка прибывших американских тракторов. 1925-1929 гг. РГАКФД
Строительство плотины левого берега на Днепрострое. УССР, 1930 г. РГАКФД
При этом заводы пятилетки могли эффективно действовать лишь вместе — как части единой производственной цепочки. В эту цепочку было включено множество предприятий, с достройкой которых пока приходилось ждать, потому что ресурсов на все не хватало. Первая пятилетка позволила создать костяк новой индустриальной системы, а доводить его до ритмичной работы приходилось уже во время Второй пятилетки (1934-1938 гг.). Отношение незавершенного строительства к общему объему капиталовложений выросло в 1929-1932 гг. с 31% до 76%. В 1930 г. было объявлено о ликвидации безработицы. В 1926-1928 гг. среднегодовые темпы роста промышленного производства составляли 21,7%, а в годы Первой пятилетки — 19,2% (при гораздо больших вложениях). Но в это время СССР преодолел технологический барьер, который не удалось взять во время НЭПа, в основном восстанавливавшего производственный потенциал Российской империи.
О строительстве магнитогорского комбината
«Холодные ветры нарушали работу его больших печей. Газопроводы, воздушные линии, водопроводные трубы — все замерзало. Повсюду нависали тонны льда, под тяжестью которого иногда обрушивались металлоконструкции. Одна из четырех доменных печей большую часть времени была на капитальном ремонте.
Все мы хорошо запомнили работы по разборке после сильнейшего взрыва, происшедшего на домне № 2 в 1934 г. Мы занимались этим круглые сутки в течение двух месяцев. Из–за неправильного обращения со сливным вентилем была прожжена водяная рубашка, и несколько кубических метров воды вылилось на расплавленный чугун. Последовавший в результате этого взрыв снес крышу с литейной, сильно повредил с одной стороны доменную печь, серьезно пострадали все люди, находившиеся в это время поблизости. Домна № 2 два месяца была закрыта на ремонт, вследствие чего страна потеряла около пятидесяти тысяч тонн чугуна. Сам ремонт обошелся в полтора миллиона рублей, и там были заняты строители, которые могли выполнять другую работу. Пытались найти виновника этого несчастного случая, к суду было привлечено несколько человек, однако никто не был осужден. На протяжении двух недель, предшествовавших этой катастрофе, все люди, чья работа была связана с этой доменной печью, знали, что сливной вентиль плохо функционирует. Мастер говорил об этом начальнику производства, который сообщил директору, а тот, в свою очередь, доложил Завенягину, и он позвонил Орджоникидзе, народному комиссару тяжелой промышленности СССР. Никто не понимал всей опасности плохой работы сливного вентиля и никто не хотел взять на себя ответственность и остановить доменную печь, когда стране был крайне необходим чугун.
Отсутствие опыта и небрежность приводили к большим потерям и в системе транспортного обеспечения доменных печей. Все время не хватало передвижных ковшей, в основном потому, что железнодорожные рабочие не могли ставить их прямо под чугунной лёткой, из которой чугун заливали в ковши, или же не выводили вовремя ковши из–под нее. В обоих случаях расплавленный чугун переливался через края, что вызывало разрушение осей, колес и железнодорожных путей.
В первые годы, когда я наблюдал за работой бригад в литейном цехе, у меня часто возникало ощущение, что это взрослые дети играют с новой игрушкой. Я отчетливо помню большого монгола с жидкой бородкой, пошевеливающего в лотке с раскаленным до белизны, расплавленным чугуном шестидесятифутовым аншпугом, он улыбался, весело ругаясь. Молодой бригадир–комсомолец подошел к нему и похлопал его по плечу: «Чугун — видишь?» Монгол улыбнулся, причем когда он рассматривал этот странный новый мир доменных печей и чугуна, где он теперь очутился, голова его, несомненно, была наполовину занята мыслями о предстоящем обеде. Такие сценки должны были бы способствовать (еще предстоит разобраться, действительно они способствовали этому или нет) развитию новой романтической пролетарской литературы, но они, несомненно, не улучшали качество работы у доменных печей.
К 1935 г. условия сильно изменились к лучшему. Когда я пришел сюда в поисках работы, меня поразил внешний вид домны № 2. Она была чистой, как бильярдный стол, стены были побелены, инструменты аккуратно висели на своих местах. Бригада спокойно и умело занималась своим делом» (Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. М., 1991).
