– Не замечу? Всего на несколько дней? Ты издеваешься? – она резко отталкивается от стола и встаёт. – Да я после того кризиса еле оправились. Я чуть не умерла, пока ждала у дверей реанимации и молилась, чтобы с тобой ничего не случилось! Ты хочешь, чтобы я снова все это переживала? Смерти моей хочешь? Тебе только разрешили вернуться к учебе, велели готовиться к операции…

– К операции? – шепчу пересохшими губами, загадав про себя: только не плачь, не смей плакать! – К какой операции, мама? К той, к которой мы готовимся чуть ли не с самого моего рождения? Которую переносили уже неизвестно сколько раз, потому что не могут найти подходящего донора? К той, которую я могу так и не дождаться? Думаешь я не понимаю? Я не идиотка, мам. И не та маленькая девочка, которая верила в твои сказки про “долго и счастливо”. Но в отличие от тебя, я не боюсь, не отрицаю очевидное. Если в ближайшие пару месяцев мне не найдут подходящего донора…

– Замолчи! Не смей этого говорить! Слышишь? Я запрещаю!

Она хватает меня за плечи и поворачивает мое лицо к себе, заставляя смотреть ей в глаза.

– Мы найдем донора и проведем эту чертову операцию чего бы мне это не стоило! – почти по слогам. – Я не сдамся, Олеся. Я никогда и ни за что не сдамся! Все будет хорошо. Мы найдем деньги, найдем донора. И я никому не позволю забрать тебя у меня. Ни-ко-му!

Как же я хочу верить ей, кивнуть и больше никогда не сомневаться. Сдержать обиду, не быть сильной. Видит Бог, я ничего не хочу больше этого. Потому что слезы – это так по-детски, наивно и глупо, а я давно уже не ребенок. И если мерить эту жизнь не прожитыми днями, не количеством воспоминаний, а чем-то другим, куда более серьезным – я, может быть, старше собственной матери! Но… не могу. Не получается.

Слезы обиды обжигают глаза и падают на щеки, стекают ручьями. Ритм сердца рвется, и никакие таблетки не в силах это предотвратить.

– Если ты меня не отпустишь, я никогда тебе этого не прощу.

Она не отвечает. Только смотрит на меня так, что чуть оттаявший воздух вновь накаляется до предела. А я медленно впадаю в ступор.

Отчаяние коконом сворачивается вокруг горла. Внутренности горят. Плавятся. Взрываются вспышками боли.

Отчаяние, слабость, неумение отстоять свою позицию, жалость к себе. Все возвращается. Снова.

Одного взгляда на лицо матери достаточно, чтобы прочитать в ее глазах ответ.

Не отпустит. Она никогда меня не отпустит. И даже знаю почему, понимаю. Неизвестно, как бы я сама поступила, окажись вдруг на ее месте. Если бы знала, что это может закончиться в любой момент. Мгновение – и все. Твоего любимого человека больше нет, он ушел, растворился в бесконечности, будто его никогда и не было…

Это больно. Черт возьми, это невыносимо больно!

Но еще больнее – жить по этим гребаным правилам, ограничивать себя во всем и все равно знать, что от твоих действий ничего не зависит. Как бы ты не старалась, как бы не отвоевывала каждую секунду, Смерть все равно равно будет рядом. И всегда будешь чувствовать ее дыхание. Ощущать его каждой клеткой. Просыпаться в холодном поту, выбегать на балкон, потому что задыхаешься. Потому что стены на тебя давят, и ты больше не можешь с этим справляться. И жалеть.

Не себя, нет. Жалость к себе закончится еще в первые года болезни. В тот день, когда ты ее примешь.

Но ты никогда не перестанешь жалеть о будущем. Обо всем, что так и не попробовала, не увидела… не ощутила.

Эти мысли не отпустят.

Они будут жить в тебе. День ото дня. Всю твою недолгую жизнь. До самого конца.

И только от тебя зависит, как быть. Смириться, опустить руки и ждать или… пойти наперекор Судьбе?

Решать только тебе. Потому что я свой выбор уже сделала.

И пусть даже мне осталось всего несколько месяцев, я проживу их достойно. Так, как сама этого захочу. И никакие правила не смогут мне в этом помешать. Никакие!

– А я все же надеюсь, что однажды ты меня поймешь, – она мягко проводит ладонью по моей щеке, смахивая слезы. – До тех пор, пока вопрос с твоей операцией не решится, и я не буду уверена, что с тобой все действительно в порядке, ты будешь находиться рядом со мной. Я уже обсуждала этот вопрос с твоим отцом, и он меня поддержал. Сейчас главное для нас – твоя операция, а все поездки поездки с друзьями, экскурсии и приключения можно отложить и на “потом”.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не прыснуть ей в лицо. Потом?! Мамочка, ты серьезно? думаешь, у меня есть это “потом”? После того, как мне в очередной раз поменяли лекарства на более сильные? Ты правда в это веришь?

Не знаю, как, но мне все же удается проглотить и это.

– Значит, питерская сказка отменяется? – у меня даже получается улыбнуться.

– Ты все правильно поняла, – отвечает мама и тоже смягчается. Видимо, я все же поднатаскалась в умении врать. Сомнительный повод для гордости. – Поверь, милая, я делаю это не из вредности. Вот вылечим тебя и потом делай все, что тебе вздумается. Я даже слова поперек не скажу. А пока…

– А пока мне нужно успокоиться, выпить лекарства и придумать, как объяснить все это Лизке.

– Лиза умная девочка, она обязательно поймет, – она берет мое лицо в ладони. – Главное помни, что я тебя очень люблю. Моя красивая девочка. Я жизнь за тебя отдам. Жизнь.

– Я помню, мамуль. И я тоже тебя очень люблю.

Спасибо, что ты у меня есть, добавляю уже про себя. Пускай даже такая сильная и любящая всех контролировать. Я рада, что ты моя мама…

Чувствую, как глаза снова наполняются слезами и отстраняюсь.

Хватит на сегодня слез!

Ты сильная, Олеся. Сильная.

Не смей забывать!

А теперь отомри.

Сделав над собой усилие, я все же желаю матери хорошего дня и иду на выход.

– Лисок, ты куда? – окликает мамина секретарша, Марта. – А как же чай? Я твой любимый заварила.

– Спасибо, оставим на другой раз. Извини, я тороплюсь, – машу ей из лифта и как только двери закрываются, выдыхаю.

Приваливаюсь к стеклянное стенке и устало прикрываю глаза.

Только сейчас понимаю, как устала. Удивительно вообще, как мое сердце до сих пор бьется. Видимо тоже не любит проигрывать, как и я. Других объяснений я не вижу.

Ну ничего.

Справимся.

Выйдя на улицу, морщусь от резкого ветра. В лицо ударяет очередной поток, и несколько снежинок касаются щек, обжигая. Губы сами растягиваются в улыбке. Плохое настроение тут же улетучивается, и я снова становлюсь собой – романтичной мечтательницей, которая втайне от матери пишет любовные романы и верит, что однажды встретит того самого… своего. Эх… вот бы и в жизни все было так легко. Живешь себе, звезд с неба не хватаешь, о принцах не думаешь, а он берет и появляется. Врывается в твою жизнь и меняет ее до неузнаваемости… Что еще нужно для счастья?

Часы на запястье призывно вибрируют, возвращая обратно на землю.

Горько вздыхаю и, достав из кармана ненавистный блистер, выдавливаю на ладонь две абсолютно одинаковые таблетки.

Ну вот скажите, как? Как верить в сказку, когда вокруг одна сплошная проза?

Закатываю глаза и, запихнув в себя очередную порцию лекарств, проглатываю, не чувствуя вкуса.

– Да она просто манипулирует тобой!

Вспыхивает Лиза и вскакивает с кресла, как ужаленная. Открывает рот, дабы сказать что-то ещё, но замолкает. Серые, немного раскосые, глаза подруги загораются от негодования и злости.

– Не могу поверить, что ты сдалась. Мы же год этого ждали! – замерев в центре комнаты, бросает на меня такой осуждающий взгляд, будто отменить в последний момент – моя инициатива, а не моей матери. – Леся, год! Мы пахали на кафедре как ненормальные ради этой поездки. Неужели ничего нельзя сделать?

Реакция Лизы мне вполне понятна.

Мы действительно многое сделали, чтобы уйти на зимние каникулы раньше других. Эта поездка в Питер на молодёжный фестиваль была для нас своего рода мечтой. Теперь уже несбыточной. Для меня так точно…