Бартимей шёл впереди, шёл очень быстро и на группу не оглядывался. Ноуша шла за ним и поглядывала, не отстала ли одна или другая из мамаш. Юфранор шёл за ней, наслаждался видом, фантазировал о всяком своём и иногда оборачивался посочувствовать женщинам в их нелёгкой доле и калекам в их никому ненужности. На исходе второго часа детки у мамаш всё чаще плакали, сами мамаши всё чаще спотыкались и Юфранор весь в волнении всё чаще на них оборачивался и растерял вконец всё спокойствие души:
– Скоро ли привал? – обратился он к Бартимею, затем в несколько прыжков поравнялся с ним.
– Скоро, мой принц, – с добродушием, что ли, отвечал Бартимей, – на тропе есть гарантированно безопасные места, к которым нужно успевать до темноты и мы пока не успеваем, мой принц. – Всё-таки с добродушием, просто обеспокоенным.
Юфранор смутился из-за чувства вроде бы вины и остановился. Он собрал у всех мамаш их мешки и весь скарб и понёс сам. Жест был скорее символический, какой там у них мог быть скарб, но принят был чуть ли не овациями. Один из калек, тот что не был калекой, тот, что с ногами разной длины вызвался взять на себя половину ноши и следующие два часа были проведены за состязаниями в благородстве, взаимными комплиментами и восклицаниями, и Бартимей, словно устав именно от этого, а не от самой ходьбы, остановился и с тяжёлым вздохом:
– Привал!
Пока группа располагалась на полянке, Юфранор отлучился принять успокоительное и всю тяжесть прошедшего пути сняло как рукой. Он вернулся, раздал всем мясо, фрукты и хлеб, благодарные подданные собрались было подхватить его на руки, но свободных рук в нужном количестве для такой королевской упитанности не набралось. Бартимей озвучил, что этот привал короткий, потому что до безопасного ночлега, коим оказалась старая лесничья сторожка, идти было ещё столько же по времени. Всё-таки приятно быть в курсе планов лидера, и группа приободрилась окончательно. А тут ещё Ноуша исцелила персонально каждого из путников своим вниманием, и этих четырёх часов словно не было совсем.
Однако до сторожки дошли уже затемно и всё же измученными. Мамаши жаловались вслух и вздыхали, но Юфранор уже и думать забыл, что это он опоздал и из-за него пришлось совершать этот забег. Он нежился в своём сознании, фантазировал и предвосхищал ночь рядом с Ноушей, – нет-нет, никаких срамных мыслей, ему комфортно было осознавать, что ей комфортно, нужно только отлучиться поправиться. И вот он заходит в сторожку, вот она уже стягивает свои походные сапожки, вот она оправляет юбку, а вот она выгибается и хрустит позвонками. «Ну и что я по-твоему должен теперь делать?»
– Мой принц, не окажете честь сходить к ручью за водой?
«Я сделаю что угодно»
– Что угодно.
У ручья им было принято решение не торопиться и отдаться парам томным, и парам опиума, и копить впечатления, просто разговаривать и проводить время.
В свете двух лучин и печки-камина некоторые уже спали, некоторые баюкали детей своих, Ноуша допивала чай с шиповником, а Юфранор лежал на полу, был влюблён и счастлив, но счастье уже начинало отпускать. До утра хватит. «О чём бы её спросить, так чтобы не показаться навязчивым?» Он лежал на какой-то подстилке, головой подпирая стену, напротив неё. Смотрел на неё. «Всё, нечего тебе спрашивать, успокойся! Подумай о деле. Так, а какое там у меня дело? Точно, связанное с братом. А у него что за дело? Связанное с отцом!» Таким образом, он закрывал глаза, чтобы заснуть и открывал вновь, чтобы проводить взглядом её, когда она будет готова ко сну, пожелать ей… Юфранор уже почти заснул, но открыл глаза ещё раз и тут Ноуша встала из-за стола, зажевала какой-то стебель, оглядела кругом комнату, заметила, что он не спит и направилась прямо к нему.
– Ты не против? – прошептала она наклоняясь и видя, что тот забыл как его звать.
– Нет-нет, – начал он суетливо выдёргивать из-под себя шкуру, не заметив, что другую её часть уже кто-то занимал.
– Не надо, места хватит, – с милой, полусонной улыбкой урезонила она его, дотронувшись своей рукой до его руки.
Юфранор выпустил шкуру, «у неё такие синие ногти» и начал двигаться и освобождать место «но руки всё-равно тёплые»; она легла отвернувшись от него и, поджав ноги, затихла. «И нежные». Он тоже улёгся, окончательно спихнув со шкуры соседа и теперь уже вблизи рассматривал её плечи, шею, волнистые светлые волосы. «Почему она их так коротко остригла? При её образе жизни наверно неудобно носить длинные. А какой у неё образ жизни? И кем ей приходится Бартимей? Почему я её раньше с ним не видел?»
Утро наступило раннее, трезвое и внезапно. Юфранор еле разлепил глаза, ему казалось, что он только уснул: «эх, кому пожаловаться? Никому, вставай, ты следопыт на задании!» За лёгким завтраком Бартимей сообщил, что до общины ещё шесть дней пути и Юфранор сначала очень расстроился, но потом опять пришёл к тому, что он следопыт, и что рядом Ноуша и целый флакон лауданума.
Подобные этой сторожки, были на расстоянии одного дня пути друг от друга – успевать к ним дотемна, было жизненно необходимо. Заготовленные припасы Юфранор, по совету Бартимея, больше не расточал, но с питанием проблем ни разу не возникло и группа, всецело полагаясь на охотничий талант Бартимея и, внезапно, Ноуши и, ещё более внезапно, Юфранора, никаких неудобств с едой не почувствовала.
Переходя от одной сторожки до другой, группа преодолела уже четыре дня пути, попадая во всякие локальные приключения без драмы, потому несущественные. Юфранор был занят больше тем, что придумывал остроты и копил впечатления. Говорить ни с кем, кроме Бартимея и Ноуши было почти невозможно: мамаши, при обращении к ним, выпучивали глаза и что-то невпопад мычали, а калеки своей ненужностью и бессмысленностью ужасно наскучивали. Однако образованный человек без дела – Юфранор, – на исходе пятого дня, после очередной безуспешной попытки принять всерьёз слова калеки, ни с того, ни с сего попытавшегося заговорить с ним, того, что был без обеих рук, о чём-то вроде: «я, даром что родился без обеих рук (значит этот тоже не калека, подумал Юфранор), могу делать всё что угодно, а в некотором роде даже и побольше всякого!» – и слова эти были тотчас оспорены другими калеками и началось какое-то подобие конфликта: другие давали этому задания – этот пытался их в некотором роде выполнить, но кому это интересно, задумался о существенном, – он попытался сформулировать: «очевидно, никто не может своим волевым решением выбрать, где и как ему родиться – в какой семье, сколько у него будет конечностей, переживёт ли он младенчество и всё в этом роде. А это, в свою очередь значит, что у каждого свой путь и своя экспансия: у короля – править, быть любимым и ненавидимым, у шута – быть смешным, а у нищего – ненужным. Я признаю́, что преисполнен цинизмом к этим убогим и это меня не красит, но я однако молод и здоров, я благородных кровей и это значит не что иное, как то, что боги возложили на меня большу́ю ответственность, гораздо бóльшую, чем на них; наверняка мне придётся принести некую величайшую жертву во имя некоей величайшей цели!» Мысль пришлось прервать – калеки что-то разгорячились и понадобилось их даже растаскивать – жалкое зрелище. Мамаши шли позади и откровенно сдавали, а одну из них приходилось даже ждать. В одну из таких остановок она отстала совсем и Бартимей объявил привал. Ноуша пошла назад по тропе привести её, Юфранор вызвался идти с ней.
Они шли молча, оба устали, Юфранор боролся с мыслями о своей неотразимости и придумывал заход для очередной остроты, но минуты через две, три, пять одновременно оба почувствовали нарастающее чувство беспокойства, вокруг не было слышно ни шороха. Они глянули друг на друга, Юфранор вытащил из ножен свой нож, Ноуша подавила смешок, свою реакцию на этот совершенно избыточный жест и они пошли дальше, она как и шла до этого, а он с притязанием на готовность к бою. Ещё через пять минут тропа взметнулась на гребень холма посреди огромной опушки. Сумерки уже начали накрывать ложбины, но луговые цветы всё ещё сохраняли свои цвета. Трава, низкая и густая, высокая и редкая, тенистая в этих потьмах, мешала что-либо разглядеть, но они её увидели… в двадцати шагах на скате холма чернело на тёмном пятно. Они подошли, она сидела, тихонько плакала и сопела, в подоле юбки лежал растрёпанный свёрток. Ноуша подсела к маме, обняла, положила свою голову ей на плечо:
