Вечерняя дорога от привала до следующей сторожки была невыносима для Юфранора: он чувствовал сначала щемящую жалость, потом себя дураком, потом себя среди них лишним. «Что-то не так здесь», – думал он – «эти люди все не живы не мёртвы: их жизнь закончена, от них смердит старостью и ненужностью и смертью. Почему здесь я? Ради неё? Глупо…»

В этой последней на пути к цели сторожке располагались в угрюмой тишине. Путники уже привыкли идти, но шли они уже неделю подряд, а когда случилась смерть маленького Каспера и рассказ о смерти от Черноока, то бодрость и присутствие духа испугались и не последовали дальше за путниками, тем более, так глубоко в лес. Юфранор, больше уставший от своего бесконечного гаерства, нежели от бесконечного похода, всё ещё оставался наблюдательным, но теперь не для развлечения, а просто по привычке; и наблюдал он не за калеками, кому бы они сдались, а за четырьмя мамашами, как те организовывали свой досуг: как тщательно они выбирали места, где уложить детей в однокомнатной лачуге, как они следили за чистотой своего тряпья и регулярно ходили стираться к ручью, как обсуждали приметы и подмечали изменения в поведении малышей и сердца их останавливались, если малыш как-то не так чихнул. Ему было жаль Клементину. Она смотрела на мамаш стëкшими вниз по щекам чёрными впадинами глазниц, но без глаз, как безмерно виноватый перед всеми живыми людьми призрак, который заслужил своё проклятие – до скончания времён со стороны видеть счастье материнских хлопот. Она не плакала только когда была пьяна. Вот и сейчас, она увидела, что он на неё смотрит, подошла к нему, села перед ним на колени, но он был не в настроении и молча отдал ей весь флакон с оставшейся настойкой. Она взяла флакон, закрыла его двумя ладонями, быстро вышла за дверь и Ноуша заметила это – безразличие Юфранора к наркотикам, в первый раз за всю неделю. Она сидела за столом, жевала сушёное яблоко и, когда Клементина зашла обратно в лачугу, отдала флакон Юфранору и улеглась рядом с ним, нежно корчась, подошла к двери; Юфранор обернулся к ней, как он делал всегда, когда она меняла своё положение в пространстве, она поманила его кивком головы – он кивком головы отказал, – «что-то он совсем расклеился». Тогда она подошла к нему, наклонилась и беспощадно пронзила его насквозь своими улыбающимися глазами; он тут же забыл, о чём думал и где находится. Ноуша стояла над ним и не моргая смотрела в него, пока он хлопал глазами и не понимал, что происходит – комната расплылась, перед ним были только синие с чёрным лимбом глаза. Внезапно прядка волос выскакивает у неё из-за уха и падает на щёку.

– Идём, – она повелела.

Он кивнул согласием – словно его спрашивали.

Они вышли за дверь, она схватила его за руку и повела в темноту леса на звук журчащей воды. Они сколько-то прошли и остановились на краю обрыва у ниспадающего к воде дерева. Пороги бурлили и отражали какой-то свет, может, луны, какая разница. Она глянула вниз и внезапно сделала шаг в темноту.

– Ха-ха-ха! Надо же, какой сильный!

Юфранор поймал её и держал вытянутой рукой за кисть её руки.

– Отпусти, здесь внизу песок. И прыгай следом!

– Я не вижу песок, тьма кромешная, – он произнёс с нарочито отрешённым видом.

– Давай, отпускай, там дальше по течению есть красивое освещённое место, я хочу тебе показать.

Он всё ещё держа её на весу опустился на колени и аккуратно…

– Ха-ха-ха! – опять не сдержалась она, вспомнив приятно зудящее чувство беззащитности, перед тем, от кого не исходит опасность.

Он отпустил – она неслышно скрылась в темноте ложбины.

– Давай прыгай, тут невысоко, дольше боишься.

– Отойди тогда, я не вижу куда!

Она немного отошла, вроде бы, и Юфранор прыгнул и крякнул от неожиданности по приземлении, – было довольно высоко! но мягко! она снова захохотала.

– Откуда здесь песок? берег каменный, – обиделся на её смех Юфранор.

– Не знаю, с обрыва намыло, – она поняла, что он обиделся. – Идём, там дальше красивое место!

Она помогла ему подняться, затем они прошли немного вверх по течению до другого упавшего дерева, но намного больше первого. Она опять держала его за руку и когда они подошли вплотную к дереву, – развернулась и прижалась спиной к стволу. Обещанное светлое место обрамляло лишь её лицо, глаза, светлые волосы – и он снова не смог ничего поделать и стоял как вкопанный. Он не стал её целовать. Из-за этого она слегка смешалась и попыталась поцеловать его сама, но он уклонился и обнял её, но каким-то странным объятием, совсем не любовным.

– Что-то не так?

– Нет, всё прекрасно, – он прижался лицом к её засаленным прядкам – они пахли счастьем, – я знаю, что ты Суккуб.

Она было рванулась, осознав, что оказалась не в объятиях, а в силках, но он просто держал её. Он не попытался ни ударить, ни задушить, – она уже бывала в таких ситуациях и в этот раз скорей ощущала интригу, нежели страх. Она вернулась в объятия.

– Что собираешься делать?

Они перешли на шёпот.

– Ничего.

– Хочешь меня?

– Нет, Ноуша, я люблю тебя.

– О, это приятно слышать, – прошептала она растяжно, так как поняла, что опять забирает контроль.

– Нет, скажи по-другому! – он отрезал.

Она секунду посомневалась.

– Я тоже тебя люблю, Юфранор.

– Это правда?

– Да, но… раз ты догадался кто я, ты должен понимать, – это не такое уж ценное признание с моей стороны.

– Нет, обещай мне вашей клятвой, я знаю у вас есть клятва! – с этими словами он сжал её крепче так, что ощутил мягкость её тела, – прими свой обет! Мне нужна гарантия твоей верности, иначе я задушу тебя прямо здесь! – Последние слова он процедил сквозь зубы и сжал её ещё сильнее. У неё хрустнули суставы и спёрлось дыхание.

– Я не могу дышать! – выдохнула она, он тут же ослабил хватку, она отдышалась и внезапно приказала, – посмотри мне в глаза!

Юфранор немного отстранился назад и глянул ей строго в глаза. Она сосредоточилась, слегка наклонила голову, он повиновался и наклонил голову, повторяя за ней.

– Теперь отпусти меня, Юфранор!

– Нет!

– Что? Я не понимаю! Ты надо мной издеваешься?! Почему это происходит?! Повинуйся!

– Так ты любишь меня или нет?!

– Да, но это не должно быть так! У нас всё по-другому, наша жажда неутолима! Я не могу на тебя рассчитывать! Ты не должен просить клятву!

– Мне плевать! Поклянись или скажи, что не любишь! Иначе я убью тебя на месте. Если скажешь, что не любишь, – отпущу, ничего не сделаю! Мне нужна твоя верность! Ты думаешь, я отправился в этот проклятый поход, потому что позарился на очередную шлюху?! Нет, ты будешь моей женой, или выбери себе другой объект!

Он сжал её ещё сильнее, – она вскрикнула от боли, потом кряхтя, отрывисто выдавила:

– Я… я клянусь! Я люблю… я клянусь! я обещаю! – последнее она уже произносила шёпотом, потому что он ослабил хватку, совсем её отпустил, отошёл от неё на шаг и встал поодаль. Она рухнула на колени и всё продолжала шептать: я обещаю, я люблю, я обещаю, клянусь…

Он дождался, пока она придёт в себя, затем подошёл, протянул ей руку, она жалобно глянула на него снизу; она просидела так ещё минуту, не хотела смотреть ему в глаза, оглядывалась по сторонам – на бурный поток, на мокрые камни в лунном, что ли, свете, на верхушки деревьев на ветру; она вдруг подумала, как соскучилась по ветру, по настоящему морскому шквалу, – что ревел так, что мыслей своих не слышишь; она вспомнила, что чувствовала ту же самую ностальгию, когда впервые попробовала «вонючую кровь» – «сладкий, сладкий плен».

Она взялась за его протянутую руку, он помог ей подняться и, как только она встала, поцеловал её в висок влажными губами. Она глянула на него ещё более жалобно и вдруг взорвалась рыданием со спазмами и истерикой, упала на песок как подкошенная: – «что ты наделал?!» – только и вырвалось у неё связного. Он испугался, и не зная что делать, попятился к воде, достал флакон лауданума, открыл его, вылил остатки и выбросил пустой флакон в реку; этот символический жест вернул ему контроль над собой, тогда он намочил тряпку, что носил с собой, как платок, подошёл обратно к ней, сел ей за спину, прижал к себе и принялся бережно обтирать ей лицо и лоб. Мало-помалу она пришла в себя и теперь сидела в его объятиях и обводила пальцем линии на его раскрытой ладони.