Он инстинктивно заслонил собой Ноушу, она должна была быть сзади, потянулся за вострым своим кинжалом на пояснице, которым он чёрт возьми знал как пользоваться, но ухватившись за пустоту, через секунду почувствовал трепетный жар, который, хлынув от сердца, стал выплёскиваться где-то у горла. Он не поверил: «нет-нет, не может быть!» Он подставил ладони, а там полилась по рукам его уже молодость, а ведь так была она ещё свежа у него и пахла дыханием и радостью, а на вкус уже стала солёной. Его вырвало кислым, он на секунду пришёл в себя, сжал кулаки, махнул с разворота куда-то мимо цели, затем потерялся, заблудился в огнях, споткнулся, упал на задницу, так унизительно, но подниматься уже не надо. Он хотел на все остатки сил своих выругаться на эту БЛЯДЬ, но получился только хриплый свист и наступило наконец бессилие – нет, не от раны бессилие, куда ей до такого рыцаря, – бессилие от обиды, они ведь окружили его и смотрят, – дайте ему его нож, посмотрим, как оно ещё обернётся! Но нет, бахвальство тоже закончилось и мало уже, что осталось и перебирать уже нет времени, скорее! последнее, пожалуйста, последнее… последнее на что хватило ему жизни – это подумать: «как же мне жаль себя».

Сайомон вздрогнул, очнувшись среди ночи сидя в трактире уже недалеко от Аскедалы. Ему приснилась мать, она отчитывала его: «Как ты мог его одного оставить? он же не умеет плавать!» Сайомон отвечал на это: «Зачем ему плавать, он рыбачит на берегу!» Потом словно сдавленный крик или хрип Юфранора и мать: «Он тонет, Сайомон! Сделай что-нибудь, он же утонет!» и её плач… он проснулся и вздрогнул только потому, что боялся её плача – она никогда не плакала без причины. «Дурацкий сон!» – подумал Сайомон, – «умеет он плавать». Он потянулся, оглядел заспанными глазами обстановку: в камине гостевого зала дотлевали забрызганные жиром угли и в их свете он смог различить ещё одного гостя, – тот спокойно спал за своим столом подложив под голову руку; корчмаря видно не было, видно куда-то отошёл или пошёл спать и Сайомон, притеревшись поудобней на своём стуле и пододвинув себе под ноги ещё один, расположился как чертовски практичный человек, довольный тем, что сэкономил на комнате. Тьма седьмой ночи его пути только набухала и начинала заполнять округу и Сайомон, предвкушая важный и наконец интересный день, потому что в городе, а не в дороге, от однообразия которой он уже устал, с особым удовольствием провалился в глубокий сон на этот раз уже без снов.

Утро, солнце, свежие дрова в камине, угрюмый корчмарь, завтрак, тёплая кружка, три монеты, приветливый корчмарь, дорожная сумка, капюшон, дорога до ворот Аскедалы, взятка стражнику у ворот, тому не приглянулся человек в тёмном плаще с капюшоном, надвинутым на глаза, а представляться человек пока не планировал и наконец, во всём своём великолепии она, – Аскедала! – зелёная долина у подножия действующего вулкана Фраоскюн.

Несмотря на изначальную древность, город снова заселили люди не больше тридцати лет тому назад и теперь ему стало тесно внутри пепельных гор. Камерарий Вайартер, как эксперт по политическим вопросам Вердамы на это высказывался скептически, но не без ехидной зависти: «воткните в пепельную почву черенок от мотыги, – она через два дня пустит корни! Конечно – любой город будет процветать в таких условиях. А теперь попробуйте поставить парламент и работающую экономику на камнях и речном иле! То-то же! А мы смогли: Его Величество король Фоирчерн, братья Аетелмаер и ваш покорный слуга!… ну и землевладельцы, и граждане Вердамы само собой». «Вайратер, конечно, помешался на своей добродетели, но в политике он знаток; такого человека удобно держать рядом, нужно только вырвать ему когти!» – заключил Сайомон, оглядывая в это время округу. Он оставил коня в гостевых конюшнях и направился к знаменитому на всю страну фруктовому саду, занимавшему почти весь город. С сада новый город в своё время и был переоснован, поэтому дома влиятельных людей и некоторые прочие здания были построены то там, то здесь, внутри него, а важные здания, как то: капитолий ордена Пепла, военная палата, башня магии, университет, библиотека, алхимическая лаборатория и прочие казармы, склады, усыпальницы, жилые дома, ремесленные и прочие, были расположены в вытесанных в чёрных скалах древних фасадах. Сад был и правда важнейшей частью города, – Вильхельм, – глава ордена Пепла, основатель обновлённого города, фактический его правитель, а по совместительству декан факультета теологии в местном университете, очень трепетно к нему относился; за ним ухаживали десятки садовников и рабочих, дорожки и аллеи в нём были вымощены разноцветной мозаикой, кругом стояли ротонды, скамьи и цветочные композиции. Птицы щебетали в кронах бесконечного разнообразия фруктовых деревьев: цитрусовые, розовые, сумаховые и прочие ягодные, ореховые, декоративные и даже пальмы. У гостей города возникал резонный вопрос: «как они принялись в этом климате и как переживали зиму?» Сайомон знал ответ, так как уже был здесь много лет назад на дипломатической встрече, на той самой встрече, когда миру был явлен Орден Пепла как политический субъект и был продемонстрирован дар Фраоскюна как политический инструмент, – тот день стал знаковым для всей страны и мира, – это был день, когда люди узнали, что такое неостановимая и не подавляемая, но контролируемая человеком сила огня. Вскоре Вайартер основал королевский совет Вердамы, – он был дипломатом и пацифистом, он решал вопросы мирно и только так теперь можно было решать вопросы с Аскедалой. Что касается климата, то он всегда оставался ровным благодаря системе акведуков, построенной ещё в древние времена. Алхимики управляли жаром вулкана, который растапливал ледники, нагревал воду до нужной температуры, и она направлялась по магистрали, куда было нужно: для орошения сада, для бытовых нужд горожан и даже для фонтанов.

Центральная аллея сада вела от ворот через весь город прямо к подножию вулкана и дальше продолжалась выщербленными ступенями к кратеру, а далее ступени спускались от кромки кратера уже к самому жерлу. Фраоскюн являлся сакральным местом для жителей города, а для членов ордена был ещё местом инициаций и обрядов, где они приносили свои клятвы и жертвы и получали за это дар Фраоскюна – негасимую каплю лавы прямиком из жерла: алхимики, заслужившие дар, носили каплю в особой лампаде на шее или просто в руках, паладинам она впаивалась в специально изготовленную металлическую рукавицу, причём именно в ту, в которой они держали меч, а жрецам прямо наживую в тыльную часть ладони. Были ещё верные, которых, по слухам, при помощи дара приносили в жертву вулкану, которых принято было почитать больше всех, но об истинной недоле которых знали только высокоранговые жрецы и Вильхельм. Сайомон прошёл по аллее до самого вулкана, где наткнулся на внушительного вида, экипированного в позолоченную в узорах и рунах пластинчатую броню паладина, – он, очевидно, был приставлен, чтобы случайные люди вдруг не додумались взойти к кратеру. «Насколько же священное место раз его охраняет облачённый в золото страж!» Паладин патрулировал, шагая взад-вперёд во всю ширину аллеи, останавливался, складывая руки на груди, выпячивая впаянную в рукавицу каплю – она пульсировала жаром на руке словно в такт биения его сердца; спереди на огромном наплечнике крепился кожаный ремень, за который сзади наперевес был подвешен двуручный меч. Паладин, постояв немного, зашагал в другую сторону и меч, покойно и показательно, переливаясь на солнце, покачивался, – воистину лучшая из возможных планида меча! Сайомон сначала хотел заговорить с ним, но разумев, насколько тот занят и, скорее всего, не настроен на разговор, решил, что обсуждать с паладином ему по большому счёту и нечего, и повернул в сторону алхимической лаборатории, он искал алхимика.

Лаборатория виднелась издалека, её отличали несколько труб со струйками разноцветного дыма над ней. Она занимала одну часть, разделённого на три секции, здания (высеченного в скале), с одним общим фасадом и одной общей лестницей. Вокруг было много людей, они были заняты своими праздными делами и спокойно заходили в любые, как казалось со стороны, двери. Сайомону это придало спокойствия и уверенности, он поднялся по лестнице, дёрнул рукоятку массивной двери и… она ожидаемо не поддалась. Ещё раз дёрнув и затем толкнув дверь, также безрезультатно, Сайомон громко постучался и через минуту, несколько раз лязгнув железом по железу, дверь отворилась и его обдало каким-то резким запахом. Из проёма выглянул человек в грязной робе, с испачканным лицом и руками; его большой нос был осёдлан диковинным окулярным инструментом с шестернями, а весь его вид намекал на то, что он был чрезвычайно занят. Он вскользь оглядел Сайомона и раздражённо выпалил: